Сборник - Фантастика 1969-1970

• Название: Фантастика 1969-1970
• Автор: Сборник
• Жанр: Научная Фантастика

---

А потом, в шестьдесят лет, они выходят из строя, и дальше все зависит от организма человека.

Протянет пяток лет - хорошо, пятьдесят - еде лучше, а можно еще сто, пока наконец не износится. Природу будто и не интересует постаревший человек.

Он был нужен для продления рода, свое дело сделал и может жить или умереть.

Так вот, надо найти эти проклятые часы и научиться останавливать их на том времени, когда человек может все. Наверное, гденибудь на двадцати пяти-тридцати годах. И такой человек, именно такой, должен жить тысячелетия полнокровной жизнью! В наше время это стало производственной необходимостью. Слишком усложнилась жизнь, углубились знания, увеличился объем информации.

За свою недолгую жизнь человек многого не успевает сделать.

Есть и еще одна причина, заставляющая бороться за настоящее долголетие. Может быть, она, эта причина, не столь важна с точки зрения эволюции рода человеческого или с точки зрения развития общества в целом. Но она все же важна сама по себе.

Дэвис замолк, некоторое время задумчиво смотрел в зал и, уже сходя с массивной трибуны, тихо сказал:

– Просто хочется жить подольше.

Мы поднялись на холм и увидели “Саранду”. Она стояла в широкой долине, расчерченной цветными плитами. Острая, как игла, со странными наростами на боках, покрытых блестевшими на солнце обтекателями.

– Только “Саранда” может принести ответ. Она должна повторить полет “Эллипса”, - сказал Пит Тэтчер. - Сейчас на нее вся надежда. Нам известны режим и расчетная трасса прежнего полета. Но нужно еще чертовское везение, чтобы все совпало. Малейшее отклонение в курсе или скорости уведет “Саранду” далеко от Стинбы.

– Слушайте, Пет, а если Барк говорит правду? Трудно поверить, что в ваше время из-за денег можно совершить такое. Вдруг планета действительно существует?

– Да, меня и самого порой берет сомнение, - ответил Пи. - Уж очень хочется, чтобы стины были реальностью. Да, так хочется, что иногда тоска берет.

К “Саранде” по ровному, как стол, полю с двух сторон медленно подплывали буксирные ракеты.

Они должны были на малой скорости вывести ее из плотных слоев атмосферы. А дальше лежали космические просторы. Беспредельные просторы. И в этой бесконечности только одна ниточка вела к Стинбе. Достаточно немного отойти в сторону - и нить оборвется. Очень нужная человечеству нить.

Когда мы думаем о контакте с другими мирами, в голову почему-то всегда приходят мысли об обмене техническими достижениями. Если уровень техники на обнаруженной планете низок, мы окажем помощь братьям по разуму. Если выше - мы сами станем учениками. Оказывается, все это не так важно. Стинба могла дать землянам гораздо более ценное - возможность жить тысячелетия.

ДМИТРИЙ ШАШУРИН Зачем вспоминать сосны?

Забыть, как в жару пахнет от сосен смолой, хвоей, чтобы и не вспомнить никогда. Нельзя помнить. Не помнить лучше. Жара. Сосны. Сладoсть? Сладость? Сладость?… Постой!…

И он приходит в себя. Очнулся после контузии. Он лежит на хвое под соснами. Пахнет смолой и хвоей. Сладость. И сам себя просит, баюкает, улещает: не помни!

Забыл и потерял сознание.

Через десять лет как-то на даче в Бузланове, когда сидел на хвое под соснами, снова… И не так уж жарко, ветерок над прудом. Прошумели сосны, пахнуло смолой.

Зачем забывать? Что?

Не госпиталь, не взрывы в лесу, да и не сама война. Сосны. И вот это сознание, что нельзя вспоминать. Но теперь он вспомнит, он знал, что вспомнит, почему был запрет и что запрещено.

Сладкий запах смолы, а на языке-тоже сладость, ощущение сладости, от которой стиралось, исчезало из памяти… что исчезало?

Он вспомнит, не выходя из полудремы, уравновешенности, вот здесь, на берегу пруда под соснами, в Бузланове. Вспомнит о тех, других, соснах, которые начинались за буграми кирпичного завода. Когда-то завод обжигал кирпич, потом печи закопали - получились бугры наполовину из глины, наполовину из горелого битого кирпича, золы, шлака.

Хоть полдень, а они цветом краснеют на заходе в сумерках. За буграми сосны. Там солнце, тишина и таинственность.

Это еще можно вспоминать.

Каждый раз, когда они вдвоем с Горкой пробирались за бугры, останавливались, чтобы привыкнуть к ослеплению. Бугры, лес, они вдвоем с Горкой на опушке - всегда было в памяти и без труда возникало явственно, когда он только хотел, думая о детстве, о деревне, лесах, которые тянулись, как говорили, без конца.

Но сейчас он чувствовал, что вспомнит другое, то, что затемнено в памяти нарочно, мозкет быть, насильно.

Он медлил, сравнивал с отаптыванием площадки в снегу, чтобы можно было вернуться, чтобы опереться, когда провалишься на нехоженом. Ведь очевидно же, они с Горкой охотнее сидели бы на речке в жару. А приходили к соснам будто не на своих ногах н не знали зачем. Шли не сговариваясь, брели, но остерегались, не увязался бы кто из сверстников. Если б увязался, значит, повернули бы, не пошли к соснам. Это он понял только теперь, остановив воспоминания, словно ленту фильма на одном кадре.

Может быть, еще пахло и можжевельником, даже наверняка, потому что аромат можжевельника куда слаще, чем аромат сосновой смолы. Ну да, там было полно кустов можжевельника, осыпанных словно заиндевевшими ягодами. Его ветки охапками приносили в избы, где были покойники, и на поминках всегда пахло можжевельником и ладаном. От этого и в лесу тоже чудился ладан, и становилось жутко. Так просто испугаться гадюки, которую увидеть еще проще; принять сучок за гадюку и засверкать пятками к буграм, через бугры, и потом щупать друг у друга и сравнивать, у кого как колотится сердце и как гадюка свернулась клубком и помчалась вслед. Так просто!

Но они с Горкой уходят под сосны, глубже в лес.

Мох на кочках пересох, щекочет ступни, ломается. Потрескивая, отлупливаются чешуйки коры на соснах. Горка оглядывается, высматривает. Конечно, теперь понятно, это заданность, заданность поведения. Он сейчас вспомнит, вот-вот отдернется занавес.

Но занавес не открывается, а становится прозрачным. За ним просвечивает сруб. Сосны стоят колоннами, бревна сруба пересекают их поперек.

И все-таки он сорвался или, если придерживаться сравнения со снегом, провалился в неведение, как в сугроб.

Вот они подошли к срубу. Сруб погружен нижним венцом в мох.

Стоит не на бревнах-подставках по углам, как обычно, а просто на мху. Или уходит как колодец глубоко под землю? Сруб без единого проема во всех стенках - “Без окон, без дверей, полна горница людей”… Здесь и произошел срыв, провал. Кадры замелькали слишком быстро, беспорядо.чно, туманно.

…Они с Горкой внутри, и это не сруб, а комната, и не комната - аптека.

Вот они опять в лесу и, друг перед другом хвастая, сосут по конфете.

Сладость. Предметы в той аптеке блестят вроде самовара или трубы до потолка шириной с бочку.

Пузырь как из льда. Полки, дощечки с черточками, значками. И есть часы, хотя они не часы. Еще что-то, не понять. Он разговаривает, но не с Горкой. Старается отвечать.

А Горка за стенкой из стекла крутит ручку вроде веялки. В тумане, в неопределенности. Было или не было?

Догадки навязывают памяти, чтобы привиделось, как догадывается. Но он вырывается, и ему удается остановить ленту, чтобы опять стоптаться.

Теперь он начинает с деревни.

Железная дорога далеко, там и район. Только там, в районе, больница и аптека, а не в деревне, не в лесу. Лес. Речка из леса да в лес. Под склоном. Никаких экспедиций, научных станций, лабораторий…

Ага, лабораторий! Немедленно подсказались всякие лаборатории: в санчасти, в поликлинике, заводские. Вместо неизвестно чего - стеллаж, вместо не то трубы, не то самовара - центрифуга. Пожалуйста! Просто! Разумно! Логично! Он зажмурился. Привычное раздирало, крошило, переиначивало, сбивало с дороги. И уже думалось, что тан и было. Но тревога предоткровения не оставляла его даже тогда, когда он проваливался. Кажется, она смыкалась тогда над ним и вокруг.

Почему-то в лесу, там, за буграми, всегда тишина. Ни кукушек, ни дятлов, ни хотя бы синиц.

Птицы-то им чем помешали? Им?

Кому им?!.

Ведь мог же вот так вспомниться сон? И лучше и проще, если сон. Или похоже, как во сне вспоминаешь другой сон. Конечно, они с Горкой сосали конфеты. Даже сейчас ощущается та сладость. Он проглатывает слюну. И чувство, что они освободились, отработали и теперь можно на реку. Но ведь они не говорили об этом никогда. Нет, не сон!

Начинать с деревни… Из деревни быстро пришел ответ.

“Нащёт как вы интересуетесь сообщаю Егор Васильевич с фронта не вернулся и похоронной, по ем не было. Ихний дом заколоченный с самого начала войны. Предположительно, Егор может окажется живет где ни есть по стране а рыба ловица, на кольцо и лещи и язи; когда заходит сазан. Или судак больше по перекатам только кирпичный завод обратно не работает”.

Начинать с деревни. Но что даст поездка? Ну, уйду за бугры.