Сергей Романовский - Наука под гнетом российской истории

• Название: Наука под гнетом российской истории
• Автор: Сергей Романовский
• Жанр: Прочая документальная литература

Книга является первой в нашей отечественной историографии попыткой сравнительно полного изложения социальной истории русской науки за три столетия ее существования как государственного института. Показано, что все так называемые особости ее функционирования жестко связаны с тремя историческими периодами: дооктябрьским, советским и постсоветским. Поскольку наука в России с момента основания Петром Великим в Петербурге Академии наук всегда была государственной, то отсюда следует, что политическая история страны на каждом из трех выделенных нами этапов оказывала решающее воздействие на условия бытия научного социума. Специфические «особости» функционирования русской науки на каждом историческом отрезке и рассмотрены в книге. При ее написании автор использовал обширный исторический, историконаучный материал, дневники, воспоминания и переписку крупных русских ученых. Привлечены архивные источники. Книга представляет интерес для всех, кто интересуется историей русской науки и культуры. Она будет полезна студентам и преподавателям как гуманитарных, так и естественнонаучных специальностей университетов.

Романовский С.И.

---

Веру же в демократию может поддерживать лишь быт людей: достойная оплата их труда и столь же достойное пенсионное обеспечение. А это, в свою очередь, может дать лишь здоровая конкурентноспособная рыночная экономическая система. Доходная же экономика даст уже реальную возможность развиваться и фундаментальной науке. Она возродиться в подобной ситуации без специальных усилий со стороны государства.

Однако процесс становления и мужания рыночной экономики слишком растянут во времени, чтобы можно было спокойно сидеть и терпеливо ждать его результатов. Поэтому сами ученые делают попытки не то чтобы ускорить его – их усилиями это сделать невозможно – но как бы органично вписаться в этот процесс и привнести свою лепту в развитие экономической системы страны. Полезность подобной активности прежде всего в том, что методом проб и ошибок и у государства и у самих ученых начинать проясняться некий образ науки, принципиально новый для российской ментальности. На этом «образе» становятся более рельефными черты, определяющие его сегодняшнюю экономическую выгодность, и стушевываются классические для русского ума приоритеты всечеловеческой полезности научной истины. Происходит своего рода инстинктивная переоценка былых приоритетов, их никто не громит сознательно, их не разрушают, они размываются сами под напором новых экономических и политических реалий.

Процесс этот пока малозаметный, он протекает как бы за ширмой все тех же традиционных речей в защиту фундаментальной науки (как будто кто-то принципиально против этого!), но поскольку государство с пустым кошельком защитить ее все равно не в состоянии, то разговоры эти повисают в воздухе, зато проявляются контуры того «образа науки», который реально, а не на словах может воздействовать уже на сегодняшние экономические процессы. Отнюдь не всегда этот «образ» напоминает нам привычную академическую науку.

В чем же суть происходящих процессов? В том, с чего мы начали этот раздел – происходит незаметное вплавление в новые политические и экономические реалии нынешней России тех начал института национальной науки, которые в наибольшей мере уже избавились от ее традиционных «особостей». Происходит болезненный для научного сообщества пересмотр роли науки в современном обществе [594].

Прежде всего невольно (по причине финансовой немощи государства) разрушается ключевая «особость» русской науки – ее государственные начала. Государство ее создало, оно ее – худо-бедно – содержало. Теперь же государство просто не в состоянии кормить всю армаду постсоветской науки, но и отсечь «из-лишки» ученых также не может, ибо нет – и не может быть – того авторитетного консилиума, который мог бы вынести свой приговор.

Академик Л.В. Келдыш поставил свой диагноз: “Беспре-цедентная по своим масштабам система чисто исследовательских институтов Академии наук СССР в условиях разгосударствления экономики вряд ли может сохранится в нынешнем виде и оправдать свое существование” [595]. Диагноз этот точен, но только… в принципе, ибо прошедшие 7 лет с момента его постановки ничего практически не изменили: “беспрецедентная” система академических институтов не только сохранилась в “нынешнем виде”, но даже еще более разбухла, а оправдание своего существования – проблема чисто интеллигентского свойства, никто ею никогда в России не занимался.

Поэтому разрушение государственных начал русской на-уки происходит при полном финансовом невмешательстве в этот процесс самого государства. Оттого процесс этот носит пока несколько уродливый характер: государство по-прежнему «спу-скает» какие-то деньги на науку, а академический истеблишмент занят тем, что весьма своеобразно эти деньги «осваивает»: создает новые институты, хотя и в старых ученые по нескольку месяцев не получают свою нищенскую зарплату; не только не сокращает, но – напротив – увеличивает число членов Академии наук.

Одним словом, политика выживания ученого сообщества при умерщвлении самой науки стала своей для подавляющего большинства нынешних российских академиков. Они активно поддерживают в этом своего президента, который горд тем, что ему удалось сохранить здание российской науки. А как в нем чувствуют себя жильцы и чем они заняты – вопросы, видимо, второстепенные.

Вторая «особость» нашей национальной науки, прямо скажем парадоксальная, заключалась в том, что наука, будучи государственной, государству была не нужна. Связано это с тем, что Россия еще никогда не жила по законам свободного рынка, существующего в условиях открытой конкуренции товаропроизводителей и кровно заинтересованного в освоении новых технологий, которые, по большому счету, может предложить только наука.

Сейчас, опять же ощупью и с громадными издержками, Россия этот рынок стала осваивать. Пока он монопольно – бюрократический, а успех конкуренции определяет не наука, а коррупция. Но и сквозь эту паутину издержек все же просматриваются ростки будущего по-настоящему свободного рынка. Поэтому избавление от традиционной ненужности научных разработок так же произойдет плавно, без государственного вмешательства, и те ученые, которые уже сегодня понимают эти тенденции, смогут относительно безболезненно вписаться в новые экономические реалии, для чего необходимо сместить свои интересы от сферы чистого поиска к разработке наукоемких технологий, полезных тем, кто в этом заинтересован экономически.

Вероятно прав член – корреспондент А.К. Ребров, что в обозримом будущем “развитие народного хозяйства будет зависеть не от количества добытых фундаментальных знаний, а от способности специалистов воспринимать и использовать в практической работе уже наработанные в мире фундаментальные знания” [596]. Чем быстрее осознает это наше ученое сообщество, тем скорее оно избавит свою национальную науку от крайне противоестественной, но традиционной ее «особости» – невостребованности государством ее результатов.

Итак, на сегодняшней повестке дня – не развитие, а выживание науки. Задача при этом обозначилась с предельной ясностью: потребных для науки средств у государства нет и не предвидится. Поэтому, как заметил член-корреспондент Г.Р. Иваницкий, «надо настраиваться на пессимистический вариант – денег нам никто не даст, а жить надо» [597]. А как? В подобной ситуации выход находят те, у кого есть еще «порох в пороховницах», кто способен вычленить из спектра роящихся в голове идей те, которые могут быть востребованы уже сегодня, кто в состоянии доказать экономическую выгоду своей задумки, а не замыкаться на поиске фундаментальных истин.

Ссылки на сытное прошлое советской науки сегодня неуместны, они вводят в заблуждение и правительство и само научное сообщество, сохраняя иллюзии восстановимости уже окончательно разрушенного традиционного для России образа науки. Чем быстрее ученые смогут усмирить гордыню своих былых заслуг и посмотрят на нынешнюю ситуацию не глазами обиженных властью творцов былого величия страны, а поймут, что их нынешняя сверхзадача – создание доходной рыночной экономики, тем скорее эта самая экономика сможет «возна-градить» науку и отпускать на ее развитие столько средств, сколько необходимо стране, самой своей природой предназначенной быть в числе великих развитых держав.

Те, кто способен работать, те, кто не мыслит себя вне науки, работают в любых условиях. К их нищенской зарплате иногда добавляются гранты, как российские от Российского фонда фундаментальных исследований или от Российского гуманитарного фонда, так и зарубежные типа фонда Дж. Сороса, они получают так называемые президентские стипендии (с января 1994 года), заключают договора с коммерческими структурами и т. д. Одним словом, приучаются заботиться о себе сами, изживая любимый русским человеком «комплекс иждивенца».

Это, понятно, не от хорошей жизни, но, что весьма важно, так будет и тогда, когда экономика наша выздоровеет, ибо кормить всех подряд только потому, что они назвали себя «уче-ными», никто не будет. Ученый – это призвание, а не служба.

Сегодня еще господствуют в среде наших ученых «идеалы высокой научности», унаследованные от российской науки XIX века. В те времена ненужность русской науки была столь очевидной для ученых, что они пытались даже узаконить процесс чистого поиска, т. е. постановку научных проблем без оглядок на их практическую пользу, в Уставе Академии наук, когда в 40 -60-х годах развернулась дискуссия по реформе Академии. Этот образ «чистой науки» стал ведущим для Российской Академии. Его не могли истребить даже постоянные требования внедрять результаты научных разработок в народное хозяйство. Что толку требовать, если само это хозяйство было столь экономически инертным, что крайне болезненно воспринимало любые инновации и продолжало функционировать в плановом режиме, десятилетиями не меняя привычные технологические схемы.