Райдо Витич - Флора и фауна

• Название: Флора и фауна
• Автор: Райдо Витич
• Жанр: Ужасы и Мистика

Любовь не знает пола и границ, и нет ни времени, ни тлена для тех, кто выбрался из плена фальшивых фраз и ложных истин. Для тех, кто вопреки всему — мечту поставил во главу и в след ей шел, летел как птица, горел и звал ее одну — любовь свою…

---

— Что тебя грызет, Бройслав? Вот и мает и мает — какой год наблюдаю. Только не говори мне про эту блажь с портретом — сам ведь понимаешь — пунктик это. Один марки собирает, другой картины Боттичелли, третий кактусы разводит — твоя мания из этой серии. Может, тебе, правда, хобби какое-нибудь завести, попроще?

— У меня есть хобби — бизнес. Проще некуда, — заметил тот сухо. Открыл дверь в гардеробную. — Иди, — приказал, выбирая костюм.

Глава 15

Опять ожидание. Бройслав злился и… выигрывал в рулетку. Фортуна благоволила ему, но он принимал это, как должное, как компенсацию за неудачи в другом направлении.

Еще одни сутки, еще одна прибыль, и ни шагу к цели.

Макрухин прорезался в девять вечера:

— Лапочка моя, ты домой собираешься? — пропел в трубку с истомой. Ясно, сердиться начинает питон.

— Мне здесь хорошо. Пригрелась я в Селезневке. Думаю, остаться в мегаполисе навеки, — буркнула я в трубку, глядя в потолок, который за день безделья изучила вдоль и поперек.

— Твоя мечта сбудется, дай срок.

— Опять пугаешь.

— Тебя? Солнце мое, если ты быстро не проявишь свою наружность в родном агентстве, я тебе уже ничем помочь не смогу.

А сейчас помогаешь? — скривилась я.

— Значит, помру, не увидев родины.

— Цветов на могилку от меня не жди, — голос Макрухина стал жестким: сильно я ему нужна. Значит, для очередной аферы, иначе бы не злился. Вот и спасение, вот и вся трепетная забота о своей питомице. Нет, самой надо думать, самой выбираться. В одном патрон прав — пока тихо, а что оно там завтра будет, никто не знает. Грянет гром в любую минуту, а я и перекреститься не успею.

— Закругляйся с англичанином, — почти приказал Семен.

— Не могу, любовь у нас жгучая. Медовый месяц намечается. Я его в Англию сопровождаю вместе с мадам Перетрухиной, для сохранности оной и с целью возвращения в родную среду обитания опосля каникул. А то понравится ей овсяная каша и туманный Альбион, страна понесет тяжелейшие мозговые потери, и тогда точно закопают — меня и вас.

— Лапонька моя, ты не поняла? Результаты нынешнего предприятия не влияют на твою дальнейшую судьбу. И долетишь ты, птаха моя перелетная, лишь до Москвы, максимум.

— Что ж вы мне триллеры-то на ночь рассказываете, Семен Яковлевич? Я ведь и сама пару страшилок поведать могу, о деле Семенцова, например, или о вашем трепетном внимании к новым разработкам химлаборатории в одной далекой от столицы местности.

— Ты не шантажируешь ли меня, лапонька? — а голос — мед, да деготь так явно проступает, что только глухой на этот счет ошибиться может. Ах, питон, глупышка, я тебя непросто шантажирую, а напрямую требую индульгенции и благословления в путь-дорогу подальше от охотничьих угодий твоих друзей и тебя.

— Предлагаю сделку на взаимовыгодных условиях. Мои условия вы знаете.

— Лапа моя, а какого рожна я тебе какой день одно и то же повторяю — явись, солнце красное перед батины очи.

— А-а!…

— Ага! Короче, два дня тебе даю — не проявишься, выкручивайся сама, а компромат можешь хоть сейчас прессе и телевидению отдать. Дарю.

Широка душа батяни. Но Макрухин не комбат, это точно. Значит, уверен — прикроют.

Понятно: скажи я «а», и эта буква станет последней в моей жизни. Круто.

— Коль заведет дорожка, загляну на огонек. Лампу только в кабинете не выключайте, пусть маяком моей заблудшей душе послужит, — хмыкнула и нажала кнопку отбоя на ушной гарнитуре: а не пополз бы ты, питон, в страны дальние, леса непроходимые? Знаю я твою заботу — благодарствуйте, обойдусь — целее буду.

Хотя прав Каа, в корень зрит пресмыкающееся — мне действительно впору выть и начинать прощаться с жизнью — обиженная фауна уже сгруппировалась вокруг моей норки: в окно выгляни — кепочка виднеется, из подъезда выйди — то Кирюша на скамейке сигареты, как леденцы, сосет, то Нейменов с желтой прессой знакомится. А на углу Ванюша в машине похрапывает. Работнички. Ох, контингент! Нет, теоретически уйти можно, и не от таких соглядатаев уворачивалась, да только в планы мои это по здравым рассуждениям не входит. Югорский полуостров это хорошо, но в прайд закаленных северных парней меня не тянет. И потом климат северный не переношу, да и отшельник из меня никакой. Там я точно взвою, носки в лицо мужа кину и подожгу чум.

На юг рвануть — солнце не люблю и липких, как патока, южных самцов.

Один выход — западное направление. Значит нужно сидеть дальше и ждать милости от лорда Сергеева, который, судя по суточному отсутствию вместе с мадам Перетрухиной, активно готовится к отъезду. А мне готовиться нечего, ибо omnio mio mecem porto. Другой, наверное, грустно было бы — ни дома, ни семьи, а мне хорошо — ни к чему не привязана, никому не обязана.

Одно плохо — скучно, и мозг от безделья сохнет. Развлечься, что ли? Погонять филеров, совратить напарника или опять малолеток развести?

Пы-ф! Даже думать о том скучно.

Нет, все-таки Селезневка — гнездовье на болоте. Еще пара суток, и я стану истинным куликом-аборигеном с соответствующим мозговым потенциалом. Если доживу.

На площадке раздался надсадный писк, словно подтверждая мои мысли.

Я прислушалась и поняла, что это плачет котенок. Видно, голоден и мал настолько, что с «мяу» еще не знаком, потому что выходило у него тоненькое «еуу». Я, конечно, не Гринпис, но малыша жалко. Пришлось оставить горизонтальное положение и принять вертикальное. Пара шагов до входной двери, незначительное усилие, чтоб открыть ее, и я увидела вжавшегося в угол меж моей квартирой и Галининой маленького серого котенка с огромными испуганными глазами. Но смотрел он не на меня.

В какую-то долю секунды сложилось то, что котенок не мог взяться из неоткуда и тем более не мог смотреть в сторону полутемной, холодной лестничной площадки, если перед ним открыли дверь к теплу и свету. Если действительно потерялся, замерз, голоден — он бы юркнул в квартиру, даже если б я встала, как вратарь на воротах. Но котенок продолжал жалобно пищать и смотреть в темноту.

`Опасность', - мелькнуло у меня, и я тут же отпрянула в квартиру.

Вовремя — в дверь перед моим носом воткнулся добротный охотничий клинок, из темноты появился мужчина в черном и попытался продемонстрировать пару приемов из суррогата карате и айкидо. Но пространство на площадке меж дверей маленькое, тесное — особо не разбежишься, не размахнешься. Я отпрянула от подошвы литых ботинок и душевно въехала дверью по черной вязаной шапке по физиономии нападающего, а заодно взвыла, как противопожарная сигнализация, надеясь всполошить всех в радиусе пятидесяти метров. Сигнал прошел через двери и стены беспрепятственно, и те, кто не спал, потянулись к замкам, чтоб узнать, кто это кричит, и, понятно, покричать в ответ. Система собачьей стаи всегда срабатывала — одна залает — другие подтягиваются, и только после соображают — чего это мы лаем и на кого?

Умарханов, дородный джигит в майке вылетел на площадку первым и сходу начал кричать, что это не дом, а психлечебница. Потом начали подтягиваться жильцы с нижних и верхних этажей с теми же ремарками. Каратист, быстро сообразив, что потерпел фиаско, ринулся в темень лестничного проема и спустился на выход из подъезда быстрее лифта.

Понятно, что никто его не запомнил, а большинство даже не видели, хоть он и проложил курс меж их телами. Это я называю конфликтом зрения и ума. Головы жильцов уже сообразили, что их хозяева стали свидетелями нападения, и спешно стерли все памятные файлы, дабы не напрягать излишними проблемами, ноги развернулись на сто восемьдесят градусов и спешно направились обратно в бункеры благоустроенных квартир. Хлопки дверей были почти синхронными.

Остался один Умарханов — у него с головой проблема произошла — файлы заклинило наглухо по совокупности впечатлений. Глаза во всю смотрели на меня, пытаясь проникнуть дальше кружевного пеньюара, воображение уже рисовало картинки спасения прекрасной дамы, процесс ее благодарности на шикарном диване среди множества бархатных подушек, его героическое совокупление. Убежавший же мужик в черном в эти картины не вписывался. Ушел? Нашим лучше.

Умарханов гордо выпятил живот, думая, что выпячивает грудь, и шагнул ко мне, протягивая руки в пылу своих иллюзий:

— С вами все нормально?

Интересно, он всерьез подумал, что я упаду ему на руки и возблагодарю за спасение самым незатейливым способом?

— Да, а вот с ним не очень! Икает! Обогрейте животину — я в Гринпис позвоню, порадую чуткостью местных жителей! — ткнув пальцем в сторону котенка, грянула я басом, что не вязался с моей внешностью вожделенной одалиски. Вытащила рывком нож из двери и захлопнула ее: представление окончено. Для вас, господин Умарханов. А для меня оно только началось.

Через пять минут, влетев в джинсы и темную водолазку, я уже вскрывала дверь на чердак, имея четкий план воздаяния.