Райдо Витич - Флора и фауна

• Название: Флора и фауна
• Автор: Райдо Витич
• Жанр: Ужасы и Мистика

Любовь не знает пола и границ, и нет ни времени, ни тлена для тех, кто выбрался из плена фальшивых фраз и ложных истин. Для тех, кто вопреки всему — мечту поставил во главу и в след ей шел, летел как птица, горел и звал ее одну — любовь свою…

---

— О! — он отклонился к спинке стула от неожиданности. — Неумеренный аппетит, — качнул головой.

— Так и я непростой товар. И потом, что не сделаешь для друга?

Леонид в раздумьях оглядел каждую деталь пустого зала ресторана и нехотя ответил:

— Я должен подумать.

— Не тяните. А то я могу передумать.

— Нет, — но в глазах появилось сомнение.

— Да. Сдам вас и получу всеобщее благоволение, охота сменится премированием и повышением.

— В виде пулевого отверстия естественного происхождения? — усмехнулся он.

— Не факт, и вы это понимаете. К тому же я в сомнениях: стоит ли принимать ваше предложение. Оно напоминает мне игру в русскую рулетку.

— Ты и так с пулей в голове ходишь.

— Она мне нравится, — улыбнулась игриво.

— Хорошо, я думаю о цене, ты ведешь себя тихо, докладываешь, что посчитаешь нужным. Через четыре дня, если сходимся в цене, улетаем, и там, на месте, ты получишь четкие данные по сути дела, документы.

Интересно, Галина в курсе, кто он? Знала бы, при ее идейности сдала бы. Значит, не знает. Что ж, ей глаза открывать я точно не буду.

— Как вести себя с Галей?

— Естественно. Я не враг вам… Зоя. Она, тем более.

— Мерси, барин! — брякнула лбом о столешницу.

Сергеев улыбнулся одними губами:

— Только сильно не капризничайте и не выказывайте ваш характер, а то я действительно передумаю… Всего доброго, — встал, вложив в книжечку меню деньги за обед. — Если хотите, закажите еще что-нибудь, здесь достаточно. И совет: прогуляйтесь, развейтесь. Городок тихий, вам пойдет на пользу прогулка и знакомство с его достопримечательностями.

Пошел к выходу и притормозил, чтобы шепнуть мне в ухо:

— Мне нравится ваша выдержка. Умение проигрывать и просчитывать варианты наперед — редкое качество для женщины.

Я оскалилась, имитируя улыбку. Его проняло, отпрянул и поспешил на выход.

Дурачок, я не проиграла, а ты уже да. С чего ты взял, что я буду тебе помогать? Главное, что ты поможешь мне, остальное не в счет.

И заказала крепкий коктейль: нужно помянуть старую жизнь и благословить новую. А кто, кроме меня, это сделает?

Глава 14

В обед Валя еще колебалась, в четыре уже склонялась повторить свидание, а в шесть, прогулявшись с работы на метро мимо рекламных щитов распродаж в снимаемую на окраине столице конуру, решилась. Мысль о встрече с Бройславом вызывала в ней дрожь ужаса, но мысль остаться в коммуналке еще на пятилетку — убивала.

За все нужно платить. Лучше чуть потерпеть, хоть и интенсивно и весь спектр неприятностей — от боли до унижения, чем терпеть тоже самое, но долго и нудно, — убедила себя девушка, медленно натягивая новое белье, более дешевое, но вполне красивое. В зеркале отразилась ее хмурая физиономия, испятнанная шея, грудь. Ласки в Бройславе столько же, сколько нежности и доброты в Макрухине. Тоже гад редкостный, но один хоть щедро платит за свои буйные фантазии, а тот и не думает поблажки какой малой сделать или несчастный рубль к зарплате прибавить. Попользует, как вещь, и "кофе принеси"!

Нет, решено, она идет к Энеску и, если надо, придет еще завтра и послезавтра. А потом покупает квартиру, посылает шефа в дальний путь, высказав все, что о нем думает.

Ради такого удовольствия стоит немного потерпеть.

Прощальный концерт "гуляй душа!", — решила я и, прихватив бутылку текилы в ресторане, пошла с экскурсией по городу. Достопримечательный он — не город, а гнездовье. Голубиные стаи на площади у маленькой речушки, вороньи на рынке, гусиные в переходах, птиц додо на скамейках сквера, в парке.

Я села на лавку и, обхватив рукой колено, попивала из бутылки жгучей гадости, поглядывая на всевозможные стайки. Малышня, визжа, рвалась к каруселям, юнцы тусовались в беседках и на лавках, сужая круг оккупации у древней танцплощадки. Старшее поколение разбилось на алконавтов и мемуарщиков и заняло позиции согласно рангу: первые в кустах, вторые за шахматными столиками.

Прозит! — отсалютовала особо ретивому Казанове паталогоанатомического возраста, что усиленно строил мне глазки, недвусмысленно поглядывая на молодое тело, проглядывающее в прорехи брюк.

Детей — цветы жизни я терплю, а вот гербарий терпеть не могу. Есть в засушенном букете какая-то щемящая тоска безысходности, с намеком на безвозвратность.

Ко мне почти под бок хлопнулось два юных гладиолуса — волосы, как шпили нераспустившихся бутонов, а глазки, как их пестики — с намеком к оплодотворению.

— Скучаешь? — улыбнулся один, слева. Я изучающе прищурилась на глупую в своей самоуверенности физиономию, хлебнула текилы и покосилась на того, кто справа. Этот поумней — рожи не корчит, в самца на выгуле не играет. Взгляд спокойный, лицо приятное, манеры вольные, но не похабные.

— Леша, — представился чинно.

— Марлен Дитрих, — кивнула.

— Я Денис, — пихнул меня его друг. Локоть под ребра — уникальный прием знакомства. Мне еще такую галантность испытывать на себе не приходилось, и я, сладко улыбнувшись юной икебане, опустила бутылку на его самое доверчивое место. — Будешь?

Парень охнул и свернулся, смешно хватая ртом воздух.

— Ой! — будто испугалась я. И пожала плечами. — Прости, я не знала, что ты не любишь текилу.

— Дура, — прошипел он.

— А я и не скрываю.

— Леха, пошли отсюда, ну, ее, припадочную. Блин, кастратом сделала! — с трудом поднявшись, как-то очень неприлично скованно зашаркал ногами прочь мой юный знакомый.

Леха не пошевелился — взглядом проводил дружка и уставился на меня.

— На Марлен ты не похожа. Та ведьма — ведьмой, а ты красивая, обалдеть можно.

Балдей, — согласилась легко и предложила на брудершафт отпить из горла.

— Крепкая, блин, — поморщился, утирая губы.

— В том и изюм.

— Да? — прикинул, оценил и тут же предложил. — Сгоняем еще?

— Ага. Ты гонишь, я ноги берегу.

— Понял, — поднялся. — Только не уходи, ладно?

— Ты мне понравился, — заверила. Еще пара глотков, минут десять, и я с такой же легкостью признаюсь ему в любви. Или этому, идущему мимо с болонкой на поводке. Что собака, что хозяин — смерть парикмахеру. А вот еще дивный экземпляр — мачо эксклюзивно- провинциального розлива, вальяжно переставлял свои ножки-спички в аляпистых брюках и небрежно обнимал девчонку лет пятнадцати. Его глазки-бусинки то и дело оценивали проходящие мимо женские тела, губы кривились то в улыбке, то в презрительной усмешке, веко то и дело дергалось, натренированное сверх меры практикой подмигивания. Самэц!

Взгляд скользнул по мне, задержался на достоинствах фигуры и уже просканировал.

Улыбка стала шире ушей, глаз зашелся в нервном тике подмигивания.

Я вздохнула и опять приложилась к бутылке.

Мне было тошно от взглядов, лиц, форм пробегающей фауны и до воя, до желания кого-нибудь придушить, избить, самым садистским методом изуродовать поднималась ярость. Я не могла понять ее причины, потому что не хотела. Там, в глубине ее черноты раздавались надсадные рыдания и скорбный плач убитых мной иллюзий, веры, надежды, доброты, и мне хотелось отомстить за них, выместить свою ненависть к этому миру, в котором нет мне места хорошей, зато всем нужна плохая. Но если б они понимали, насколько опасен созданный и желанный ими монстр, они бы ужаснулись. И я хотела его выпустить, показать во всей красе, не щадя, не жалея никого и ничего.

Мне чего-то катастрофически не хватало, очень важного, нужного, сильнее воздуха. И никто не желал мне этого не то, что дать, намекнуть, где взять — хотя бы сказать, чего мне не хватает. Я чувствовала себя ущербной из-за отсутствия этого «чего-то», что усиливало раздражение, доводя его до внутреннего невыносимого зуда и бурлящего желания выплеснуться, сорваться на кого угодно под соусом любой причины. Их всегда много и всегда можно найти — это не лица, те же маски, изуродованные своей ущербностью души, которые тщательно скрывают истину, хоть и точно знают ее.

Жизнь моя надоела мне до чертиков, до умопомешательства, но я не могла ее изменить. Как не хотела умирать, потому что боялась пропустить нечто важное, единственно нужное мне, ради чего жила, терпела столько лет. Надежда, глупая игрушка в руках таких же кретинов, как я, еще увлекала меня, еще теплилась где-то на горизонте сознания… и сливалась с яростью.

Моя ненависть копилась годами и ширилась, готовясь на выход, и все реже у меня получалось ее сдержать, проконтролировать, и все меньше я хотела этого.

Сейчас я напоминала себе канистру с бензином-текилой, к которой поднеси спичку-причину и рванет, разметает эту толпу, шокирует до замешательства.

"Запал" пришел сам — тот «мачо».

— Скучаешь, красивая? — уселся вальяжно рядом, раскинув верхние лапки от начала скамейки до конца, и, понятно, преимущественно по моим плечам. Я отпила текилы и мысленно усмехнулась: ясно, передо мной попугай: "гляжусь в себя, как в зеркало, до головокружения, и вижу я".