Райдо Витич - Чудес не бывает

• Название: Чудес не бывает
• Автор: Райдо Витич
• Жанр: Ужасы и Мистика

Любовь не знает пола и границ, и нет ни времени, ни тлена для

тех, кто выбрался из плена фальшивых фраз и ложных истин. Для тех, кто

вопреки всему — мечту поставил во главу и в след ей шел, летел как птица,

горел, и звал ее одну — любовь свою…

---

— Из мест священных родников, вереска и приветливых лесов.

— Где же находятся эти уникальные места?

— Гарт, — осадил любопытство друга Оррик, глянув на него через пажа.

Понял, — заверил тот с самой благодушной физиономией и продолжил беседу:

— Вашим родителям, наверное, пришлось постараться, пристраивая сына к Филиппу Лавсли? Говорят, он берет в оруженосцы и пажи только сыновей высокородных дворян, славных родов.

— Молва любит преувеличивать.

— Как и приуменьшать? Извращать?

— Да.

— Например? Поделитесь своим опытом?

— Пожалуйста: мессир, Галиган. Молва наделила его самыми отвратными качествами, приуменьшив достоинства и преувеличив недостатки. Он добрый, милый человек…

— Милый?

— Да, благородный, порядочный и сильный, но ему приписали поступки родителя и брата, смешав понятия и лица. Так ангела одевают в черные одежды, а демону рисуют нимб и воздают хвалу. И страдают не только они, но и люди, что творят подобные низости. Хотя возможно ли укорять их? Невежество и страхи правят народом не хуже королей.

— Это очень удобно, если разобраться.

— И оскорбительно для людей пытливых.

— Многих вы встречали?

— Доводилось. Бог был милостив ко мне.

— Сколько же вам лет мессир мудрец?

— Я уже говорил, мессир Гарт, мне сравнялось четырнадцать лет.

— Да вы почти старик! — рассмеялся Фогин.

— Мудрость не годами исчисляется мессир, а опытом, что вы приняли или не приняли.

— У вас хорошие учителя и видно хорошие родители.

— Мои родители самые лучшие, — согласился мальчик.

— Завидую. Моя мать была шлюхой и могла меня научить лишь…

— Гарт! — осек его опять Оррик.

— А что? — не понял тот. — Ну, шлюха…

— Кем бы не считали люди женщину, что родила вас, она, прежде всего ваша мать, — попеняла ему Исвильда.

Он еще учить меня будет! — фыркнул мужчина.

— Вижу, вы уважаете своих родителей.

— По-вашему это постыдно?

— Ничуть. Я завидую, — улыбнулся примирительно, правда, вышло более саркастически. — Мне не за что было уважать и любить своих родителей. Отец знать меня не хотел, мать пыталась заработать на мне, впихивая в семью отца, но понятно, безрезультатно. С ней было столько мужчин, что, пожалуй, самой трудно было понять, от кого я появился на свет. Я ублюдок, Иса, как Орри. А ты законнорожденный?

— Гарт, еще слово, — предостерег мужчину Даган, видя, что Исвильда расстроена замечанием Фогина.

— Я считаю, что не имеет значения, на какой стороне постели родился ребенок.

— И готовы якшаться с бастардами?

— Разве вы устроены иначе, чем рожденные в законном браке? У вас копыта вместо ног и на голове растут рожки? Может быть, в бою ваша рука слабее, а кодекс чести не таков как у других?

— Ваши речи дурно пахнут. Вы еретик?

— Полно вам, я истинно верующий христианин.

— И сын славных родителей? Только что-то я не слышал о Губертах.

Исвильда пожала плечами.

— Невеста у вас есть?

— Нет.

— Подружка?

— Была…

Но можно ли назвать подругой женщину много старше себя, которая спасла ее от смерти?…

Три года назад

Она с трудом выбралась из оврага, после того как ее скинула лошадь, и помчалась, не чуя ног под собой, не зная куда бежит. Ужас и боль гнали ее, как зверька почуявшего пожар за спиной. Так оно и было — замок пылал вместе с привычной жизнью, любимыми вещами, близкими и родными людьми. Она не могла почувствовать запах гари, услышать испуганное ржание лошадей в конюшне — слишком отдалилась от дома, и все же ей мерещился запах пожарища, слышались крики отчаянья, горькие рыдания и жалобное ржание ее любимицы Эстеллы.

Ее искали — мелькнувшая меж деревьев рубашка привлекла внимание одного из всадников и тот, призывая других, во весь опор погнался за девушкой.

Тот галоп наперегонки с лошадью, больше схожий с бешенным бегом от смерти, горя и видений того ужаса, что накрыл в предрассветном тумане ее родной дом, Исвильда никогда не забудет. В босые ноги впивались камни и сучки, слезы заливали лицо, и только лес впереди, однотипный пейзаж, где одна сосна похожа на другую. А позади топот летящих коней, крик, хохот и улюлюканье.

Гонка за жизнь длилась, казалось вечность и, убила бы ее, продлись дольше. Воздуха уже не хватало, легкие разрывало от боли, ноги в крови и не слушались, а сердце давно перешло на беспорядочный ритм.

Ей повезло — она запнулась и упала в кусты, с треском ломая телом ветки, покатилась вниз по склону и оказалась на краю болота. Не соображая, что делает, поползла к нему, поднимаясь и падая, рвалась вглубь.

Когда погоня остановилась на краю трясины, Исвильда была еле заметна на кочках мха меж деревьев.

— Оставь ее, сама подохнет, — услышала грубое. — Из этого болота лишь один путь — в преисподнюю.

Кто-то засмеялся и заулюлюкал ей, и Исвильда сорвалась в трясину, сразу ушла по пояс в грязь.

— Все. Передавай привет дьяволу!!

Девушка разрыдалась, понимая что это конец и весь бешенный бег всего лишь глупое метание, пустая мечта вырваться.

Грязь давила на бедра, засасывала. Исвильда барахталась, пытаясь выбраться, и не понимала зачем. Наверное, чувство самосохранения и жажда жизни не умерли еще и пытались спасти хозяйку, заставляя цепляться за жизнь, как за воздух.

Как она вылезла девушка так и не поняла.

Откатилась на твердое место и уставилась в солнце, что проглядывало сквозь облака.

Она ничего не чувствовала и не понимала — отупение и пустота накрыли ее как болотная жижа, с головой, и только боль во всем теле давала знать, что оно еще живо.

Сутки, вторые она шла по болоту, не зная как выбраться, куда двигается. Замерзала по ночам, скрючиваясь, как тритон перед спячкой от боли и голода, и вновь шла.

Потом ползла, уже не помня даже своего имени и, кажется, умерла.

Свет погас, желания погибли, мыслей не осталось.

Ее спасла нищенка живущая с краю болот, которые, оказалось, тянулись на сотню миль. Женщина была стара, худа и грязна и первое, что подумала Исвильда открыв глаза — она попала в ад.

Но демон оказался ангелом и стойко выхаживал девушку, пичкая отварами, растирая онемевшее тело, врачуя многочисленные раны и гнойные нарывы. Всю зиму Исвильда плавала меж сном больше схожим с бредовым кошмаром, в котором на их замок нападают звери и рвут Максимильяна, мать, отца, слуг, гонят ее по болоту, рвут одежды и плоть; и реальностью, в которой покрытая пожухлой листвой земля, кривые стволы деревьев, покосившаяся холодная сарайка и женщина, укутанная в рваную шаль, подающая девушке в глиняной, черной от времени и использования миске, варево с противным запахом.

Они почти не разговаривали с ней. Исвильда не понимала, что женщина ни видение, ни продолжение кошмара, не верила, что та существует на яву. Она часами сидела на старом пне у сарайки, обнимая плечи, и смотрела на листву, укрывшую холмик, за которыми болота, в которых умерла Исвильда Де Ли, избалованная девчонка, что отжив пятнадцать лет ничего не приобрела, зато все потеряла.

Порой женщина гладила ее по голове, обнимала, укачивая как ребенка, и что-то говорила, но девушка не слышала, не понимала что. Мир в голове перевернулся и разбился на осколки которые никак не складывались воедино и, словно куски той ночной рубахи, изодранной в клочья во время погони, залатанной доброй женщиной, пришли в негодность, поблекли и одряхлели, путая Исвильду в воспоминаниях: было ли? Не было?

К весне она была уверена что живет на болоте вечность и никогда не была знатной дворянкой, наследницей рода Де Ли. Но женщина положила перед ней узелок, что нашла в лесу далеко от замка. И туда она тоже сходила, пропав на пару дней, в которых Исвильда не особо заметила ее отсутствие.

— Не надо тебе туда, — сказала тихо, глядя, как иссохшая рука девушки медленно перебирает драгоценности из узелка. — Пустошь. Опаленные стены и вороны. Ничего и никого не осталось, только кладбище у самых стен. Кресты, кресты… Теперь эти земли принадлежат королю. Кто знает, не он ли виновник злодеяния? Забудь кто ты, иначе убьют.

— Я Де Ли, — прошептали отвыкшие что-то говорить губы.

— Ты никто, — вздохнула женщина. — Ты погибла и похоронена вместе с родными у ворот замка. Кто-то уже положил эти цветы на твою могилку.

Протянула засохшую ромашку.

И до Исвильды вдруг дошло, что она права — она никто, ее нет, как нет той чудесной женщины, что была ее матерью и носила это жемчужное ожерелье, целовала на ночь дочь и сына, гладила их теплой ласковой ладонью. Как нет отца, строгого, но умного и благородного человека, который по праву считался одним из лучших воинов и защитников чести в округе и был награжден клинком с именным вензелем, выгравированным лично ему за заслуги перед королевством. Нет маленького проказника Максимильяна, любившего гонять голубей и трясти яблони в саду вместе с деревенскими мальчишками.