Андрей Платонов - Фантастика-1988,1989

• Название: Фантастика-1988,1989
• Автор: Андрей Платонов
• Издательство: Издательство “Молодая гвардия”
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1990

Традиционный сборник научно-фантастических произведений советских и зарубежных писателей. В книге представлены рассказы молодых писателей-фантастов, а также очерки о природных феноменах, научных гипотезах и открытиях.

---

А на зрителей не обращайте внимания, — перевел тему Режиссер. Эти потребители культуры только задним умом сильны. Не было еще скандала, который бы я не обратил себе на пользу. Подождите, критики еще скажут: находка с палачом-бунтарем гениальна. О прощальном же нашем фейерверке напишут следующее: он символизирует апокалипсис войны, в огне которой сгорают все — и жертвы, и палачи. Спектакль — гимн пацифизму. На войне победителей быть не может!

Но тут ассистент сказал:

— Ничего я от вас не скрывал. Никакой у меня задумки с Рыжим не было.

Режиссер изменился в лице:

— Как? Вы не меняли ему программу?

— Конечно, нет. Ума не приложу, что с ним случилось. Он не мог, не должен был ослушаться офицера.

— Вы… уверены, что ничего не меняли? Может, напутали чего-нибудь? Случайная ошибка…

— Нет, — сказал ассистент и жестко посмотрел в глаза Режиссеру. Никакой ошибки. Перед спектаклем я все проверил. У него стояла программа «Ф».

— Так… я давно подозревал, что они опасны. Вы не представляете, с кем приходится работать. Уже давно жду — кто-нибудь из них «случайно» в меня выстрелит. У меня предчувствие. Вот, посмотрите, хожу в бронежилете. Но чтобы они так нагло, в открытую начали нарушать сценарий… Всех спишу, всех! Закажу новых, с тройным контролем, с реле самоуничтожения.

Со стороны площади шел робот. Это был робот-партизан, по прихоти судьбы переживший своих товарищей. Он сильно обгорел, ничего не видел. Он был слеп. И — надо же такому случиться — налетел на Режиссера.

Удар получился в спину, не очень сильный, но Режиссер пронзительно (ну как свинья под ножом) завизжал и в мгновение ока очутился за спиной ассистента. А партизан, даже ничего не почувствовав, продолжал идти. Он старательно зажимал руками пустые глазницы.

— Ах ты, бандит! Видели, что творят!

— Бандит… Вы назвали его так же, как фашисты.

Ничего не ответив, Режиссер в два прыжка догнал робота, грубо вывернул ему руку, и затем с видимым наслаждением вырвал у него из груди энергетическую трубку.

— Так-то вот!

— Когда-нибудь они до вас доберутся, — сказал ассистент, и кулаки его непроизвольно сжались.

— Вы так считаете? — Глаза Режиссера вдруг стали бешеными, такими же, как третий, сверлящий душу глаз на берете. — А за себя не боитесь? Ведь вы выполняете мои приказания. Допустим, я бы поручил отобрать у этого людоеда, — он пнул ногой тело Рыжего, — девчонку. Вас бы он пощадил? Кстати, посмотрите, пожалуйста, не раздавил ли он ее. Мне она еще пригодится. Хочу поставить спектакль про офицерский публичный дом. Ну, чего вы ждете?!

— Нет, — прошептал молодой человек. — Нет.

— Хорошо, справлюсь сам, — внезапно успокоился и деликатно улыбнулся Режиссер. Он опустился на- колени, ухватил Рыжего за плечо и с неожиданной даже для такого, как он, крепыша силой рванул на себя.

И снова девушка увидела небо. Она лежала на спине, не в силах пошевельнуться, но живая. Рыжий надежно укрыл ее собой от пуль, от огня.

— Проверим, что у нашей красавицы с сердечком…

Спектакль начинался снова. На этот раз — для одного зрителя. Режиссер (случайно или нет?) в точности повторил движение рукой, которое погубило переводчика.

— Не смейте!

Режиссер ухмыльнулся откровенно нагло. Нет, его движение было далеко не случайно!

— Не забывайтесь, молодой человек, на игровом поле я командую.

И тут ассистент впервые в жизни ударил человека. Они были с Режиссером примерно одного роста, но владелец берета намного шире в плечах, раза в полтора тяжелее. Ассистент против него казался щуплым мальчишкой.

Удар пришелся в скулу, скользящий. Не удар — всего-то шлепок. Ассистент напрягся, приготовился выдержать ответный удар и в свою очередь суметь на него ответить.

Но оказалось… Режиссер не умел давать сдачи. Его лицо вытянулось — вот-вот заплачет. Он провел рукой по щеке, и, узрев на ладони капельку крови, сказал по-детски плаксивым голосом:

— Что вы наделали? Мне же больно.

— А я хочу, чтобы вам стало еще больнее. Вы — садист. Вы — садист и фашист.

Режиссер попятился. Он прочитал в глазах ассистента такое, что заставило его забыть о царапине. Перед ним стоял не робот, а человек. В него не была заложена программа-ограничитель. Этот человек мог, мог и хотел ударить Режиссера во второй раз. Он мог его убить!

Режиссер испугался так сильно, как лишь однажды в детстве, когда был совсем маленьким. В ту пору у него был котенок — рыжий пушистый проказник. Его подарила будущему Режиссеру мама, чтобы ребенок, пока она находилась на работе, не скучал.

И правда, наблюдать за котенком было очень весело. Ни минуты звереныш не мог усидеть на месте. Но однажды, когда усатый баламут чуть было не разбил мамину любимую китайскую вазу (сорвавшись и шлепнувшись в нее с голографического гобелена), мальчик вдруг осознал, сколь опасна живая игрушка. За все, что натворит котенок, отвечать придется его хозяину. Укоров, наставлений, нравоучений не оберешься, а то и шлепнут по мягкому месту.

Уходя на прогулку, будущий Режиссер «поставил котенка в угол» — засунул в щелку за печь. Когда же вернулся, по всей квартире разносился запах паленой шерсти. Автоматическая плита, принявшись готовить ужин, разогрелась и сильно обожгла котенка.

Получив обезболивающее, несчастное животное затихло, а потом, набравшись сил, лизнуло мальчику палец. Обработать рану было нетрудно. Ожоговая мазь застывала на боку зверька плотной коркой. Через час—другой отвалится. На месте раны останется только широкий уродливый шрам.

И тут мальчик подумал, что сделает с ним мама, когда вернется с работы и увидит изувеченного котенка. Она своего ребенка… шлепнет. Нет, выпорет ремнем! В тот раз, когда он вымазал грязью, посадил в лужу соседскую девочку, не пожелавшую расстаться с бестолковыми механическими человечками, обитавшими в коробке-общежитии, мать не выполнила угрозу лишь потому, что с ним и без того приключилась истерика. При виде ремня — семейная реликвия принадлежала, кажется, еще прадедушке — виновник затрясся, начал кричать, и вопли его были такими пронзительными, словно с него живьем сдирали кожу. И тогда орудие возмездия, так и не пущенное в ход, повесили на стене в детской в качестве предостережения.

Мальчик смотрел на покалеченного котенка, но перед глазами вставал ремень — толстый, кожаный, с массивной металлической пряжкой, на которой была оттиснута пятиконечная звезда. Ремень внушал ему ужас. Будущий Режиссер абсолютно не терпел, не выносил собственной боли. Сама мысль о том, что его могут отшлепать, была для него нестерпима. Ведь это, наверно, очень, очень-очень-очень больно…

Вернувшись с работы, мама застала сына в слезах.

— Котенок, мой котенок! — всхлипывал он.

— Что с котенком?

— Он про-о-пал!

Долго мама искала пропажу, но так и не узнала, куда исчез веселый рыжий баламут. Весь вечер она утешала ребенка, успокаивала как могла и даже предложила принести другого котенка. (Сын отказался наотрез.) Жаль, не заглянула она в плазменную духовку под печью. Все, что осталось от Рыжика- горстка пепла…

Ночь будущий Режиссер провел плохо, кричал, просыпался, но всякий раз видел склонившуюся над ним маму. Он хватался, как утопающий, за ее руку, и мама вытаскивала его из кошмара. Ему становилось спокойно и хорошо. Однако наутро, переболев, он стал другим. Теперь он знал: чтобы избежать наказания за проступок, нужно совершить проступок намного худший предыдущего. Боль, хотя бы малую, которую должны причинить тебе, можно с выгодой обменять на пускай очень сильную, но у другого живого существа. Для человека, который страшится собственной боли пуще всего на свете, это прекрасный выход из положения. Будущий Режиссер пользовался подобным приемом не раз. А со временем у него выработался условный рефлекс — причинять боль другому стало приятно само по себе.

Проще всего мучить, унижать, убивать — роботов. Это можно делать, не задумываясь о том, как оправдаться в глазах окружающих. Да и зачем оправдываться? Существует ведь правда жизни. Чтобы ее показать, нужно быть жестоким, нужно иметь мужество увидеть страшное там, где, казалось бы, все хорошо, а затем вытащить на свет божий темные силы человеческого естества.

По нюху на «мрачную правду жизни» Режиссеру не было равных. (Удивительно, как легко вводить в заблуждение людей, прикрываясь высоким искусством!) Среди знатоков обязательно находились два или три умника, которые замечали в кровавом садизме нечто, в душе у кого он получал затаенный, пещерный отклик. А в зрителях недостатка не было. Их интриговало, что Режиссера нарекли «великим гуманистом». Они добросовестно пытались проникнуть в смысл его работ и… некоторые проникались.

Что ж, по отношению к роботам Режиссер действительно был гуманистом. Он — человек, роботы — нет. Он себя любит, а роботов не задумываясь приносит в жертву собственным прихотям…