Виктор Федоров - Меч и щит

• Название: Меч и щит
• Автор: Виктор Федоров
• Издательство: Лениздат, «Ленинград»
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-289-02397-6

Лишившийся звания принца, но не лишившийся принципов, Главк отправляется на поиски отчего наследства — легендарного клинка Крома. Добыв в бою магический меч, он встречает единокровных братьев, о существовании которых не подозревал, и узнает, что у них гораздо более высокое Предназначение, чем править захолустным северным королевством.

В поисках этого Предназначения новоявленные братья отправляются в путь по таинственному миру Межморья. Прежде чем они встанут на Истинный Путь, им предстоит беспощадная борьба с фанатичными приверженцами Великого Безымянного…

---

Дело в том, что суда у меня были хоть и круглые, «купцы», но совершенно одинаковые и с носа, и с кормы, а потому, чтобы плыть в обратную сторону, им не нужно было разворачиваться, требовалось лишь пересадить гребцов. И когда те пересели, я, не тратя лишних слов, просто махнул палицей в сторону врага. И мы понеслись на него. Разогнались мы так, что просто-напросто сломали носы тем вражеским судам, с которыми столкнулись. Помогло, конечно, и то, что наши корабли были потяжелее. Нам удалось здорово тряхнуть противника, и стена щитов, которую северяне выстроили у себя на палубах, рассыпалась. А нам, значит, только того и надо.

Я перепрыгнул на борт вражеской шнеки и врезался в гущу врагов, вовсю орудуя палицей. Как взмахну — улица, как отмахнусь — переулочек. Шутка. Но мы с дружинниками и впрямь задали им жару и быстро очистили три крайних, уже тонущих судна. И перескочили на следующее, тесня перед собой врагов. Те, отступая, расстроили ряды своих приятелей на четвертом судне, и те частью полегли, частью перебежали на следующую шнеку. Вот так и шло, раз за разом. Я улучил минутку и влез на мачту глянуть, как обстоят дела в тылу врага. Они обстояли лучше некуда — правое крыло северян уперлось в берег как раз перед крепостью, и его оттуда нещадно обстреливали из всего, что могло стрелять. Я спрыгнул на палубу и с новыми силами ринулся в гущу врагов, зная, что сейчас главное — не ослаблять натиск и гнать грабителей под обстрел, не давая им оправиться и закрепиться, иначе они нас просто раздавят. И дружинники, словно уловив мои мысли, дрались с редкостным неистовством, будто не замечая тяжелейших ран. Я сам видел, как один, которому отсекли левую руку, продолжал крушить топором стоявших у него на пути, пока его грудь не проткнули копьем. Когда мы очистили примерно половину шнек, я уже не сомневался в победе, так как в подобной битве стоит лишь сломить сопротивление врага в одном месте, и он уже катится назад, не в состоянии остановиться. И северяне откатывались все быстрей и быстрей, а мы, забыв про усталость, наступали им на пятки… пока не наткнулись на шнеку с более высокими бортами, чем та, которую мы только что очистили. Вот тут нас и встретили стеной щитов и копий, которой я так боялся.

Мы сгоряча бросились на нее и… откатились, оставив с десяток убитых. Я увидел, как невысокий безбородый малый в пурпурном плаще и шлеме с серебряным навершием машет мечом, приказывая пращникам, лучникам и копьеметателям собраться на носу и корме, куда мы не могли допрыгнуть, и задать нам взбучку. Мне стало ясно — еще миг, и нас сомнут численным превосходством, и никакая храбрость тут не поможет. В отчаянии я огляделся кругом и заметил то, на что раньше не обращал внимания. Мачта на этой шнеке была съемная, хотя убрать ее никто не удосужился. Я подпрыгнул, ухватился за фал и распустил парус. Северяне в недоумении вытаращили глаза, ведь уплыть на этой шнеке нам все равно не удалось бы. Не дав им опомниться, я подбежал к мачте, обхватил ее, поднатужился и… выдрал из гнезда. Когда она рухнула на вражеские ряды, я заорал: «Вперед!», взбежал прямо по мачте на борт большой шнеки и спрыгнул на головы накрытых парусом. Мои дружинники не отстали, и мы с новыми силами навалились на северян, разя всех, кто попадался под руку. Но когда бой докатился до малого в пурпурном плаще (я враз догадался, что это ярл), наша коса словно наткнулась на камень. Он ловко орудовал мечом, убивая всякого, кто к нему приближался, рассекал шлемы и кольчуги, словно льняное полотно, а за ним уже начал расти клин воинов, готовый вновь обратить течение битвы вспять. Я понял, что пора вмешаться, и бросился к корме, закричав своим: «В стороны! Он мой!»

Те расступились, пропуская меня, а ярл улыбнулся и махнул мечом, предлагая сойтись в поединке. Вероятно, он счел меня здоровенным болваном, уповающим на голую силу. Что ж, не он первый так думал.

Проревев что-то непонятное мне самому, я бросился на ярла, замахнувшись палицей. Тот, значит, с ухмылочкой поджидал меня, чуть выставив вперед правую ногу и держа наготове меч. Я знал, на что он рассчитывает — проткнуть меня, пока я обрушиваю талину ему на шлем. Но я не собирался доставить ему такое удовольствие. Не добежав шагов пяти, я с размаху швырнул палицу прямо ему в лицо, отлично зная, что лучше бы не промахнуться, иначе он мигом выпустит мне кишки. Но этого не случилось — палица врезалась в незащищенное носовиной лицо под шлемом и превратило его в кровавое месиво. Ярл рухнул на палубу. Я мгновенно оказался рядом, подхватил свою палицу и пошел валить оробевшую после гибели вождя дружину. За мной ринулись остальные мои отроки, и через несколько мгновений мы очистили большую шнеку и спрыгнули на палубу следующей. Теперь бегущих было не остановить, они прыгали с корабля на корабль, сметая тех, кто еще пытался сохранить какой-то порядок, и удирали дальше… под летевшие из крепости стрелы, камни и копья. Многие спрыгивали в воду и выбирались на берег, где их, разумеется, встречали вышедшие из крепости воины и гости жупана.

Северяне дрались отчаянно, но это был уже не бой, а бойня, которая могла прекратиться только с гибелью последнего морского разбойника. Мне уже казалось, что это время никогда не наступит и я вечно буду вздымать и обрушивать свою верную палицу, сминая вражеские шлемы и мозжа черепа, но всему на свете приходит конец. Когда завершилась битва, я с удивлением заметил, что уже смеркается, а ведь вражеские суда появились чуть позже полудня.

Устало вытерев пот со лба, я подозвал жупана и уцелевших старшин дружины. Распорядившись позаботиться о наших убитых и раненых, я велел отсечь северянам головы и украсить ими частокол крепости. Потому-то она и называется с тех пор не Ланушка, а Кревотын, Кровавый Частокол. Когда дружинники жупана, засучив рукава, взялись за работу, я побрел обратно к кораблям. Мне хотелось проявить побольше уважения к вражескому вождю, и я решил устроить храбрецу огненное погребение по обычаям его народа.

Добравшись до большой шнеки, я приказал шедшим со мной дружинникам унести с нее всех наших погибших и сложить на палубе трофейные копья — на растопку. Впрочем, воины поступили еще лучше: сбегали в крепость и принесли котел со смолой, которую и разлили по всему кораблю. А я тем временем подошел к ярлу, чтобы уложить его, как подобает вождю, в окружении погибших соратников. Нагнувшись, я увидел, что пальцы ярла окостенели на длинной рукояти меча. Глянув на это оружие, я счел, что оправлять его вместе с покойным хозяином на дно будет, пожалуй, чрезмерной честью для этого грабителя, и решил забрать меч себе, как законную военную добычу. Мне пришлось отгибать палец за пальцем, как будто покойник не желал расставаться со своим оружием, но в конце концов я с непонятным трепетом поднял меч.

И меня словно ударило молнией! Последние лучи заходящего солнца сверкнули, отражаясь от клинка, и на мгновение ослепили меня. Я чуть повернул меч, чтобы солнце не било в глаза, и на нем явственно проступила вытравленная кровью руническая надпись на незнакомом языке! Незнакомом, да, но отнюдь не загадочном! Ибо я прекрасно понял, что значит эта надпись. Вот.

Мечислав прервал рассказ и извлек из ножен свой меч — показать надпись на клинке. Как я и ожидал, руны были те же, что и на моем мече, и я, как и Мечислав, прекрасно понял смысл написанного:

It’s hammered out
Of hard steel rout
To stab and save.
Let storm wail
I'll never fail
One who is brave.[17]

— И что же было потом? — спросил я, впрочем предугадывая ответ.

— А потом я прочел эту надпись вслух, — продолжил рассказ Мечислав. — И держал я, значит, клинок под таким углом, чтоб он не бликовал. Но солнце уже окрасило воды бухты в алое и, отразившись от клинка, снова ослепило меня. И когда ослепление прошло, я увидел, что с клинка на меня смотрит женское лицо неописуемой красоты. Я так и застыл, не в состоянии сказать хоть слово или шелохнуться. Но у нее губы шевелились, и, хотя при этом не раздавалось ни звука, я услышал, что она говорила. Ее слова будто прозвучали у меня в голове. И говорила она на незнакомом мне языке, хотя и не на языке рунической надписи с клинка. Он казался похожим на вендийский и все же был иным, но я опять же понимал каждое слово, и совсем не из-за его схожести со своим родным. А звучало это так:

Прижми к губам фамильный меч,
Твое наследство от отца…

… Познавший много славных сеч,
И кровь отхлынет от лица… —

подхватил я. — Похоже, она не баловала нас разнообразием поэтики. Но продолжай и извини, что перебил.

— Ну, в общем, она закончила словами:

Сталь пропоет тебе: Он твой!

Поймешь, что ты его Нашел.

И когда она умолкла, я наконец обрел голос и спросил:

— Кто ты? Как тебя зовут?

— По-разному, — улыбнулась она. — Все зависит от того, в какой я ипостаси. Но сейчас я катагона воды, и ты можешь звать меня Валой.