Илья Бражнин - Недавние были

• Название: Недавние были
• Автор: Илья Бражнин
• Издательство: Северо-западное книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1972

Илья Яковлевич Бражнин, автор широко известных книг «Моё поколение», «Друзья встречаются», «Сумка волшебника» и ряда других, своим творчеством прочно связан с Севером, с Архангельском, где прошли его детские и юношеские годы.

В своей книге И. Бражнин с теплотой и лиричностью рисует картины старого Архангельска, рассказывает о проводах архангелогородцами экспедиции Георгия Седова к Северному полюсу, о выставке картин ненецкого художника Тыко Вылко, о встречах со Степаном Писаховым и Борисом Шергиным, о жизни литературного Архангельска той поры и многих других «недавних былях», не утративших своего интереса и в наши дни.

---

Я говорил, что обживание Новой Земли - главная тема художнического творчества Тыко Вылко. Оно было и главной жизненной заботой его. Все недюжинные способности его, все его усилия были направлены на то, чтобы обживание голой и холодной ненецкой земли шло быстрей и лучше, чтобы стала она обильной и щедрой и дарила людям свои богатства.

Тыко Вылко был не только художником, картографом, исследователем, мореходом, охотником, каюром, краеведом, просветителем, организатором. Ко всему этому он был ещё поэтом и сказителем. От него записано немало старинных легенд. Он и сам сочинял песни и легенды. Сам же их пел и рассказывал. И это было естественно, ибо сам Тыко Вылко - живая чудесная легенда.

ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО И ВОЛШЕБНОЕ СЛОВО

Не так давно мне попался на глаза портрет Бориса Шергина, которому исполнилось семьдесят лет. Посмотрел я на этот неприкрашенный портрет - на белую бороду лопатой, на лысую большую голову, на морщины, и грустно мне стало. Я знал Бориса Викторовича молодым, двадцатилетним, кудрявым. Теперь, увы, - ни кудрей, ни молодости. Ну что ж. Ушло то, что должно было уйти. Осталось то, что должно было остаться. Остался талант. Остались книги.

Впрочем, книги - это ещё не всё, когда речь идёт о Шергине. Для того, чтобы оценить творчество Шергина по достоинству, его надо не только читать, но и слушать.

У него редкостный дар сказителя. Я впервые услышал его более полувека назад. Это было в Архангельске на одном из гимназических вечеров, какие устраивались обычно на святках.

В зале танцевали, толклись, как мошкара на болоте. Мне наскучила толкотня, и я побрёл по комнатам, по классам, примыкавшим к залу. Попал не то в канцелярию, не то в учительскую. В углу сидел круглолицый румяный паренёк и что-то рассказывал. Вокруг него сидели, придвинувшись вплотную, человек двадцать и слушали, глядя ему в рот. Я вошёл, чтобы послушать, о чём идёт речь, думал: побуду минутку-другую - и уйду. Но не ушёл, а застрял основательно и надолго.

Шергин говорил сказку о Кирике, сказку стародавнюю и печальную. Она повествовала о двух названных братьях - Кирике и Олеше, у которых была «дружба милая и любовь заединая», которые «одной водой умывались, одним полотенцем утирались, с одного блюда хлебы кушали, одну думу думали».

Они поклялись на верность и вечную дружбу и любовь, и «Мать Сыру землю и Сине море призывали во свидетели». Но вот однажды отправились дружки в море на промысел. Пришли на Звериный остров, стали морского зверя бить. Олеша увлёкся, далеко от острова за зверем ушёл. В это время задул сильный ветер, и лёд в открытое море понесло. Кирик кинулся было за Олешей следом, чтобы нагнать его или хоть крикнуть, что лёд в море пошёл, и вернуть друга на остров.

И тут вспомнилась вдруг Кирику дева Моряшка, оставшаяся в становище, которая «с обоими играет, от обоих гостинцы берёт». И только вспомнил Кирик о Моряшке, как подумал: «Олешу море унесёт, Моряшка моя будет», - и не крикнул, не остерёг названного брата.

Вскоре женился Кирик на Моряшке, да всё не шёл из ума погибший Олеша, снедала его печаль и тоска по друге-брате. Но вот пришла вдруг весть, что «варяги-разбойники идут кораблём на Двину». Не слушая уговоров жены, Кирик становится во главе дружины, которая на поморском корабле идёт навстречу врагам, чтобы отвести беду от родной земли.

Сошлись в море корабли, сцепились и принялись поморы сечь и бить разбойных пришельцев. Одолели храбрые поморы варягов и побросали их мертвые тела в море. Но и сам Кирик пал в этой битве, пронзённый вражьей стрелой. Умирая, услышал он, как звенит возле него голос названного брата, окликает его. «Ликует Кирик в смертном видении:

- Олешенька, ты ли нарушил смертные оковы? Как восстал ты от вечного сна?

И Олеша отозвался:

- Я по тебя пришёл. Сильнее смерти дружеская любовь… Подвигом ратным стерта твоя вина перед братом…»

Кончается сказка кратко и мудро: «Смерть не всё возьмёт - только своё возьмёт».

Эту чудеснейшую сказку-поэму о дружбе и любви чудеснейше сказывал молодой румянолицый Шергин, во внешнем облике которого не было ничего, что соответствовало бы щемящему сердце печальному настрою сказки. Но талант есть талант, и, слушая Шергина, ты невольно забывал и румяность щек его, и ломкость молодого голоса, и весь погружался в старую старину трагедийного братства Кирика и Олеши.

Сорок лет спустя я нашёл эту сказку в одной из книг Шергина. Там она называлась «Любовь сильнее смерти». Я впился в неё, взволнованно вычитывая строку за строкой. Она и в чтении оказалась очень хороша, но всё же мне как-то мало было только одного текста сказки. Мне недоставало голоса и интонаций сказывающего её.

Кстати, сказительский дар Бориса Шергина очень объёмен, широк, богат. Рядом с героической трагедией Кирика и Олеши есть в репертуаре Шергина сказки совершенно иного толка - весёлые, смешные, озорные. Несколько лет спустя после первой встречи с Шергиным, о которой я повёл речь с самого начала, уже в советское время услышал я сказку, совершенно не схожую по характеру со сказкой о Кирике. Называлась она «Золочёные лбы» и начиналась так:

«На веках невкотором осударсьве царь да ише другой мужичонко исполу промышляли. И поначалу всё было добрым порядком. Вместях по рыболовным становищам болтаются, где кака питва идёт, тут уж они первым бесом.

Царь за рюмку, мужик за стакан. Мужичонко на имя звали Капитон. Он и на квартире стоял от царя рядом. Осенью домой с моря воротяцца, и сейчас царь по гостям с визитами заходит, по главным начальникам. Этот Капитонко и повадился с царем ходить. Его величию и не по нраву стало. Конешно, это не принято. Оногды амператора созвали ко главному сенатору на панкет. Большой стол идёт: питьё, еда, фрелины песни играют. Осударь в большом углу красуется. В одной ручки у его четвертна, другой рукой фрелину зачалил. Корона съехала на ухо, мундер снят, сидит в одном жилету. Рад и тому, бажоной, што приятеля нету…

И вдруг это веселье нарушилось. Капитонко в залу ворвался, всех лакеев распехал… А у самого колошишки на босу ногу, у пинжачонка рукав оторван, карманы вывернуты, под левым глазом синяк. И весь Капитон пьяне вина. Царь немножко-то соображат. Как стукнет по столу да как рявкнет:

- Вон, пьяна харя! Убрать его!

Капитонко царя услыхал, обрадовался, здороваться полез, целоваться:

- На, пёс с тобой, ты вото где? А я с ног сбился, тебя по трактирам, по пивным искамши.

Придворны гости захихикали, заощерялись. Это царю неприлично:

- Кисла ты шерсь, ну куда ты мостиссе?! Кака я те, пьянице, пара? Поди выспись.

Капитонку это не обидно ли?

- Не ты, тиран, напоил! Не тебя, вампира, и слушаю! Возьму батог потяжеле, всех разбросаю, кого не залюблю!

Брани, дак хоть потолоком полезай. Царь с Капитоном драцца снялись. Одежонку прирвали, корону под комод закатили. Дале полиция их розняла, протокол составили.

С той поры Капитона да амператора и совет не забрал. И дружба врозь… Судятся они друг со другом из-за кажного пустяка. Доносят один на другого…

Вот раз царь стоит у окна и видит: Капитонко крадётся по своему двору (он рядом жил) и часы серебрены в дрова прятат. Уж верно, крадены.

Царь обрадовался.

- Ладно, зазуба! Я тебе напряду на кривое-то веретено.

Сейчас в полицию записку. У мужика часы нашли и самого в кутузку…»

«Золочёные лбы» - сказки озорная, блестящая по форме и неподражаемая по исполнительскому мастерству. В основе её народная традиция, но в то же время это сказка Бориса Шергина. На ней лежит неизгладимая печать его яркой индивидуальности, его художнического подхода к фольклорному материалу, его личности, его темперамента, его таланта, его словаря.

Словарь этот, кстати сказать, весьма своеобразно сочетает стародавний, чисто северный, архангельский наговор с самыми что ни на есть сегодняшними и иной раз сугубо городскими словечками вроде «конешно, это не принято» или «царю эта неприлично».

В «Золочёных лбах» царь ходит «с визитами» и на «панкеты к сенаторам». Когда царь собирается уезжать, царица Аграфена с дочкой и матерью-царицей начинают канючить: «Опять дома сидеть… Выдал бы хоть по полтиннику на тино, в тиматограф сходить. Дома скука…

Царь не слушат:

- Скука? Ах, вы лошади, кобылы вы! Взяли бы да самоварчик согрели, граммофон завели да… Пол бы вымыли».

Когда хитрый Капитонко предлагает позолотиться царскому семейству и царица спрашивает у него: «А право есть?» Капитонко им стару облигацию показывает, оне неграмотны, думают - деплом».