Мухтар Ауэзов - Путь Абая. Том 1

• Название: Путь Абая. Том 1
• Автор: Мухтар Ауэзов
• Издательство: Жазуши
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1978

---

Баймагамбет никогда не учился по-русски, он и по-казахски-то был неграмотен. Но, глубоко усваивая содержание всех интересных книг, прочитанных Абаем, он заметно начал изменяться и сам — и характером и повадками. Абай замечал, что он и держит себя не так, как его сверстники-жигиты, что он бессознательно подражает в поведении и речи дествующим лицам своих любимых рассказов. Он стал каким-то удивительным явлением, единственным среди окружающих его казахов, — неграмотно-образованным человеком. Даже внешне Баймагамбет, уже обросший рыжей бородой, сильно отличался от других жигитов — и острым взглядом больших синих глаз с густыми прямыми ресницами и резкой линией крупного, слегка горбатого носа. И сейчас он казался Абаю не простым конюхом, а незнакомым попутчиком, заехавшим в степь из каких-то далеких стран.

Абай, удивленный и обрадованный, смотрел на Баймагамбета, будто увидел его впервые. Да, это был новый человек… Он с жаром рассказывал, с каким упорством и смелостью Красная Борода освобождал Дика, и было видно, что их чувства были близки и ему самому. Он был прям и правдив, не покривил бы душой даже под угрозой смерти, сторонился всяких сплетен и никогда не передавал чужих слов, которые могли обидеть кого-нибудь. Ему можно было доверить любую тайну, он сохранил бы ее лучше, чем родной брат. Айгерим как-то зимой шутила, что от него нельзя выпытать даже того, о чем говорил Абай с маленьким Турашем. Айгерим, вообще метко определявшая людей, сказала о нем недавно: «Вы так много рассказывали Бакену о русских, что он и сам становится похож на них: не умеет вилять, идет напрямик… Вероятно, хороший русский, честный и правдивый, так и поступает…»

Задумавшись о сложном пути, по которому шла эта молодая душа, Абай впервые поймал себя на поразившей его мысли: как много, оказывается, значили русские книги и для него самого и для Баймагамбета!.. «Мы просто не замечали, что книги воспитывают нас, — думал он. — Баймагамбет моложе, на нем это более заметно… Глядя на него, и я теперь словно в зеркале вижу, как изменился я сам… Как далеко ушла моя душа от вековых устоев окружающей жизни…»

После полудня путники остановились покормить лошадей, закусили сами и отправились дальше. Баймагамбет все продолжал пересказывать «Черный век» и закончил лишь к вечеру, когда они постучались в ворота Тинибая.

В этот приезд Абай встречался с Михайловым чаще, чем раньше, и беседы их затягивались все дольше. Евгений Петрович не был теперь связан службой, и они могли видеться в любое время. Встретил он Абая, как близкого друга, и при первой же встрече рассказал ему подробности события, которые он считал невозможным передать в письме. Он рассказал ему, что и раньше были попытки убить царя, говорил о Желябове и о русской девушке-героине Софье Перовской, которых недавно повесили в Петербурге, говорил о людях, не жалевших для дела народа ни своей молодой свободы, ни жизни. По его мнению, на этот раз власти были сильно напуганы. Он с усмешкой заметил, что в манифесте от четвертого марта говорится о том, о чем раньше никогда не упоминалось в такого рода документах, — например, сказано, что правительство обратит внимание на хозяйственные и общественные вопросы, касающиеся всего народа.

— Туда и такое словечко, как «социальный», попало, — насмешливо говорил он Абаю. — Такое страшное слово в царских устах показывает, что трон здорово зашатался… Похоже на то, что в Петербурге порядком струхнули перед революцией…

Абай жадно расспрашивал друга. В прежних беседах с Михайловым ему не приходилось касаться таких вопросов. Узнав о том, что убийство царя было следствием широкого общественного движения против самодержавия, он пришел к твердому убеждению, что русское общество, вслед за своими лучшими людьми неудержимо стремится к революции. Михайлов еще больше вырос в глазах Абая и казался ему теперь особенно близким и дорогим. Абай забрасывал его вопросами, стараясь лучше уяснить себе то, что уже слышал от него, и разрешить новые недоумения.

— Вот вы говорили, что власти напуганы. Почему же изгнанникам и ссыльным вроде вас, Евгений Петрович, они не дают облегчения? Вас даже просто уволили со службы, как же так?

Михайлов только развел руками и рассмеялся:

— Ну, я-то фигура не крупная, со мной царская власть не очень считается… Меня еще на корню скосили, на третьем курсе университета… Да и на службе-то меня держали не по своей охоте, а поневоле. Года два назад губернатор получил из Петербурга предписание создать здесь статистический комитет, — а что такое статистика, с чем ее кушают, как поставить это дело по-научному, — здешние чиновники и слыхом не слыхали… А я еще в студенческие годы в погоне за знаниями увлекался и статистикой. Ну вот, не найдя никого, для начала взяли на эту должность с малой властью и большими хлопотами меня. Я и согласился, чтобы не бездельничать. Но, видно, жизнь привила мне одну болезнь, Ибрагим Кунанбаевич: не могу я никакого дела делать по-казенному. Так и тут: увлекся статистикой, начал уже понимать всю сложность народного хозяйства в ваших условиях… Но как только власти услышали, что произошло в Петербурге, статистика Михайлова, состоящего под надзором полиции, поспешили убрать из областного управления… Только я теперь не брошу начатого дела, может быть, мне удастся принести какую-нибудь пользу этому краю… Ведь что можно из него сделать, если взяться с умом и думать о народе, а не о купцах и промышленниках!

И он с увлечением заговорил на эту тему.

Чтобы легче было встречаться с другом, Абай вместе с Баймагамбетом поселился не у Тинибая, а у Карима. Островки Иртыша, густо покрытые зарослями, по-весеннему зеленели, и оба друга подолгу бродили по берегу реки, а порой отправлялись в лодке на Полковничий остров и целыми часами беседовали там. Разговоры день ото дня становились интереснее. Михайлов был старше Абая всего на четыре года, но жизнь его, полная событий, участником или свидетелем которых он был, казалось Абаю необыкновенно сложной. «Это какой-то ненаписанный дастан,[161] — думал Абай и тут же поправлял себя — Дастан — не то слово… Дастан говорит об одном каком-нибудь герое, а тут героев множество… И злодей тысячелетний: земной бог, одетый в золото, сверкающий на троне драгоценностями…»

Абай жадно расспрашивал Михайлова, как и когда зародилась в России революционная мысль. Михайлов рассказывал ему об истоках борьбы против самодержавия, говорил о Пушкине, Белинском, Герцене, о новом подъеме революционного движения, вызванном Чернышевским. О нем он отзывался с особой теплотой и уважением, и Абай решил, что именно Чернышевский был учителем его друга. Абай узнал о неудачном выстреле Каракозова, о смерти его на виселице. «Не повезло несчастному! — думал Абай. — Совсем близко подошел к царю, когда тот сходил с повозки, — и промахнулся!..»

Судьба двоюродного брата Каракозова и руководителя его группы — Ишутина глубоко поразила Абая. Пасмурным осенним днем его привели на Семеновский плац в Петербурге, прочли смертный приговор, надев на голову мешок и петлю, и, когда он был уже готов к смерти, прочли второй приказ — о помиловании и замене смертной казни каторгой. Впервые услышал Абай о том, что такое тюрьмы, которыми охраняло себя самодержавие. Михайлов рассказывал ему о земном аде, где из человека вынимают душу, не проливая крови, обрывают его дыхание без веревки и виселицы, — о Шлиссельбургской крепости, об Алексеевском равелине, об иркутском Александровском централе. Там-то сошел с ума Ишутин, не перенеся страданий, и долгие годы продолжал еще жить в безумии… Он был так жалок, что у людей, которым приходилось его видеть, слезы навертывались на глаза… Абаю казалось, что нельзя придумать более зверской и безжалостной расправы с человеком, чем такая игра с живым существом. Только хищник может мучить так свою жертву угрозой смерти и надеждой на избавление!..

— Евгений Петрович, неужели это возможно? На глазах народа, на глазах всей России так издеваться над человеком и без того готовым встретить казнь?.. Разве это допустимо? — взволнованно спрашивал он.

Михайлов рассказывал ему, что такое же бесчеловечное издевательство было совершено и над Чернышевским, которого Михайлов называл гордостью русского передового общества, глашатаем свободной мысли.

— У всех у нас, — говорил он, — был один учитель: Чернышевский. Идеи Чернышевского последние пятнадцать— двадцать лет вдохновляют все молодое поколение.

И он рассказал, как 19 мая 1864 года Чернышевского вывели на Мытную площадь в Петербурге к позорному столбу и прочли приговор — семь лет каторги. Но вот прошло уже семнадцать лет, а Чернышевский все еще томится в глуши Сибири, в проклятом Вилюйском остроге.

В этой беседе Михайлов вновь поразил Абая. Тот до сих пор думал, что мысль о цареубийстве была подсказана Чернышевским, но Михайлов, заговорив о своем учителе, сказал, что тот не имел никакого отношения к событиям первого марта. Абай даже переспросил: