Дмитрий Кустуров - Сержант без промаха

• Название: Сержант без промаха
• Автор: Дмитрий Кустуров
• Жанр: Биографии и Мемуары

Документальная повесть о выдающем снайпере Герое Советского Союза Охлопкове Федоре Матвеевиче на основе документов Архива Министерства обороне СССР, материалов фронтовых газет, рассказов и воспоминаний однополчан.

---

Вдруг в лесу раздались звуки, насторожившие Федора. Это был скрип лыж. Оч или разведка? Скрип послышался сзади. Чуть приподняв голову, Федор обернулся и увидел, что лыжник один. В одиночку в разведку вряд ли пойдет. Или остальные за ним идут? Нет, это не разведчик. Ружье с оптикой. Это он… Остановился, снял лыжи, какую-то коробочку положил у ствола той самой сосны и стал подниматься по ее стволу вверх. Хорошее себе свил гнездо. Как сел, так и исчез. Вдобавок густые ветки мешают. Федору тут стало не по себе: "Но нет, теперь я тебя не упущу. Пусть кто угодно придет на помощь. ассистент или рота, спасу тебе не будет". А сверху четко доносится его голос: "Ахтунг! Ахтунг!" Ишь, переговаривается, доложил-таки о своем прибытии. "Ну-ну, сиди пока…" — успокаивает себя Федор. А у самого голова трещит от мыслей, идущих бесконечным потоком. Фу, ты. Обиднее не придумаешь: нашел-таки эту проклятую «кукушку», а как бы она тебя самого не прикончила… Передвинуться бы, да шуму можно наделать.

Время проходит медленно, держа нервы в напряжении. Ох… Чем ждать так, Федор предпочел бы идти на медведя-шатуна с голыми руками. В родных местах с утра точно в это время ходил он смотреть наставленные на зайца и другую дичь самострелы и силки. Когда по пути попадалась белка, он спокойно обходил то дерево, на которое она поднялась, становился с той стороны, чтоб виден был лишь кончик мордочки, и тогда стрелял, чтоб не портить шкурки. Какая же это была легкая забава! А здесь на дереве — фашист. Он обойти себя не даст, хотя его шкурку Федор беречь не собирался. "Как же так, что-то должно быть видно от дьявола этого!" Федор приподнял винтовку и направил оптику на гнездо, где сидел противник. Тут-то увидел голенище! Теперь уже легче: примерно понятно, где туловище, где голова.

Прошло десять минут, затем еще полчаса. Ни одну дичь Федор столько не стерег. Осенью на сохатого ходил. Но лось это же… Постой! Вдруг из «кукушкиного» гнезда раздался выстрел. "Дождался-таки!" — Федор вскочил и быстро подался вправо. Фриц, услышав треск сучьев, стал поворачиваться в сторону грозящей опасности, но было уже поздно: снизу тут же раздался выстрел.

Набрав полную грудь воздуха, Федор крякнул и сплюнул. Затем дошел до сосны и с удивлением увидел, что тот висел на веревке, которой обвязался для страховки. Из его вещей вниз, ничего, кроме шапки не упало. А рация у него стояла у самой сосны. Маленькая такая. И антенна не длинная. Федор кинжалом обрезал шнур и, раскрутив антенну, привязал аппарат к поясу.

Теперь можно отправляться к своим.

Когда средь бела дня переполз нейтральную и дошел до расположения 3-й роты, старший лейтенант с радостью выслушал доклад Охлопкова.

— Это его лист? С шапки взял? И рацию доставил. Молодчина! — И поздравил его не по-уставному, взяв в объятия. — «Кукушка», значит? Значит, все с ним? Ишь, как здорово!

Командир повел Федора в свой КП и спросил:

— Выпить дать?

— Нет, товарищ командир. Если найдется, дали бы мне мяса? Суп крепкий хочется похлебать. Мы, якуты, суп с мясом любим.

Старший лейтенант сначала удивился необычной просьбе, но тут же приказал своему сержанту сварить на кухне суп и принести Охлопкову. Наевшись как следует, Федор лег спать.

На следующий день в штаб 1-го стрелкового батальона поступило донесение о том, что Охлопков уничтожил одного снайпера противника. Сам Федор был очень доволен прошедшей дуэлью: был риск, был расчет и в поединке с настоящим матерым снайпером он одержал верх.

ОТЗВУК СЛАВЫ

Старик сегодня проснулся раньше обычного. Вопреки обыкновению, полежал на кровати с открытыми глазами.

Сон-то странный какой… Когда его мать рожала Федора — младшего, он, находясь в другом доме, услышал во сне четкий человеческий голос: "Родился мальчик с саблей на правом предплечье". Сегодня, под утро увидел во сне брата, изгоняющего саблей черную рать, которая пыталась колдовской пеленой затмить солнце. Что с ним? Неужто дурная весть придет? Ох-ох, как долго и тяжело идет война!..

Павел Баланов, молодой парень, уходя в армию, не уставал повторять: месяца через два вернемся с победой, к нашему приезду самовар не забудьте поставить.

Куда там. Полтора года с лишком идет эта война. Все же счастливый этот Павел: раненого и умирающего так далеко везли, прямо до родного дома. Он, Павел, единственный из ста с лишним человек, отправленных на войну из их села, получил медаль.

Федор Старший, наконец, встал и, накинув на плечи старую, видавшую виды доху из оленьей шкуры вышел во двор. Ну и мороз… В голодный год будто понарошку лютует. Старик обернулся в сторону поселка, стоящего на северном холме аласа. До рассвета еще далеко, но ему кажется, что новенький дощатый памятник белеет на склоне холма… Это памятник Павлу. Как взбудоражили, когда хоронили, вопли матери, жены… Бабы, старухи, до того получившие похоронки на своих, рыдали хором. Жутко было. Будто каждая хоронила своего. А лик покойного, вынесенного на мороз, покрылся инеем, и оттого казался туманно-белесым. Реденькие, жиденькие пушинки, оставшиеся от былой кучерявой шевелюры, и бабьи стенания выдавили слезы и у стариков. "Павлуша, родное мое дитя, неужто это ты? Съели, обезобразили как!" стенала мать Павла Евдокия. Старик, не выдержав воплей, стенаний, как только опустили гроб в могилу, откололся от толпы и быстро зашагал домой. Вон как обернулось: Павел-то торопился вернуться к детям, матери, жене, а они — престарелая мать, братишка Павлик, сестренка Дуняша, больные туберкулезом, маленькая дочь — остались без кормильца.

Когда дошел до середины аласа, в декабрьском морозном воздухе раздался залп из охотничьих ружей. Не ожидавший ничего подобного он вздрогнул: почудилось, что раскат оружейного залпа чествования покойного солдата донесся прямо-таки от фронта до его села, затерянного в таежной глуши… И сам поразился тому, какой уязвимой стала его душа. А дома дожидалось письмо от брата.

К брату Федор Старший относился скорее как к сыну и оберегал его от всего по своему разумению. Так, до войны, когда интересовались братом, чтобы взять в активисты, без обиняков говорил, что он легковерный, никчемный для серьезного дела человек. Ведь несправедливостей по отношению к людям при новой власти не то, что убавилось, скорее, еще больше прибавилось. Чуть чего, окрестят "врагом народа". Это потом не может не обернуться неприятностями. Почти каждый год объявлялось очередное "доброе дело" для утверждения нового облика жизни, но оно или не доводилось до конца, или забывалось так же быстро, как начиналось. Если бы он пошел в активисты, то в наслеге стало бы одним болтуном больше и все.

Старик взялся было за ручку двери, но вернулся к амбару. Из деревянного ящика наощупь нашел и вынул миску с овсяной мукой. "Сегодня кашу надо варить, а то совсем сил не останется", — подумал он и пошел в дом. Затопив печь и поставив кастрюлю с водой на плиту, разбудил невестку жену Федора Младшего:

— Анна, вставай, корову доить пора.

Сам пошел в переднюю часть избы, достал с жердей поставленные на сушку полозья и долотом стал долбить отверстия для копылей.

"Странный сон. Что стряслось с ним? Говорят, человек нутром угадывать может…" — Старик ударил мимо долота, но успел вскинуть молоток вверх. Скоро выдолбил три отверстия на двух полозьях, вставил готовые копыли с вязками из тальника. Вбил вязки в полозья. Готовые сани вынес из избы и поставил у амбара под навесом. "Похоронки ведь нет… А мука-то какая!" подумал он, садясь за стол.

— От каши оставила старшему?

Старик так солидно называет первенца, оставшегося от брата. «Старшего» тоже зовут Федором. У «Старшего» есть братишка, нареченный по имени дяди Иваном.

В этом доме все радости исходят от этих двух маленьких существ. Мать Анна, сестра Саша, развозившая почту на лошади, все свободное время отдавали им. На Феденьку, если даже будет мешать, старик не прикрикнет, разве иногда скажет "отведите отсюда мальчонку". Ведь если отец не вернется, и если он, старик, умрет, то он останется за старшего.

Федор Старший сегодня, как обычно, идет в колхоз возить сено. Уже облачившись в одежу, он нагнулся над детскими кроватками, где спали малыши: старший, раскинув руки, дышал тем размеренным ритмом, каким отличаются все здоровяки, а младший чмокал соской. Старик при виде спящих милых малышей растрогался, крякнул, затем привычным жестом зажал о бок рукавицы и, довольный, быстро зашагал к выходу.

* * *

Дом, где размещается правление колхоза имени Крупской. У входа справа худой молодой человек щелкает на счетах. Перед ним сидит горбатый старик с воспаленными от трахомы глазами. Старую заячью шапку, потрепанные рукавицы из ровдуги держит на коленях.

— Василий, как нынче с хлебом-то?

— Да никак.

— О, смерть моя! А от того зерна, что чистят, дадут отходов хоть по фунту?