Александр Кучинский - Тюремная энциклопедия

• Название: Тюремная энциклопедия
• Автор: Александр Кучинский
• Жанр: Прочая документальная литература

В этой Энциклопедии сделана попытка информировать читателя о том, что его ждет, если он, к примеру, не стерпит кабацкого оскорбления и ответит на него по большому счету. Придется немного посидеть – вот и предлагаем вам ознакомиться с подробностями быта и основополагающими принципами тюремно-зоновского бытия.

Читателю предлагается антология знаменитых побегов, которые могли бы войти (если уже не вошли) в «золотой фонд» преступного мира. На земном шаре не существует тюрем и прочих мест лишения свободы, которые не знали бы дерзких побегов и не менее дерзких попыток к бегству.

Штурмы тюремных стен, захваты заложников, подкопы, перелеты на самодельных агрегатах, коварные подмены и переодевания – все это ждет читателя в данной книге.

Основной совет вы прочтете немедленно, в предисловии – дабы он не затерялся где-нибудь между строк этом материале…

---

Договорить он не успел. В дверь сначала позвонили, а затем застучали руками и ногами.

– Открой, мать! – крикнул Миша.

В сенях послышались топанье и толчки, и в комнату ввалились три милиционера разных званий. Раздвинув их, вперед протиснулся человек с густо вымазанным кровью лицом. На трех нитках болтался мерлушковый воротник. Шапки не было.

– Это они, мерзавцы, – заявил человек. – Арестуйте их!

В ходе следствия выяснилось, что, находясь в нетрезвом, состоянии, штурман дальнего плавания Валерий К. и его двоюродный брат Михаил Н. напали с хулиганской целью на гражданина Паскудина Б.Б. нанесли ему несколько ударов руками и ногами (легкие телесные повреждения), сорвали с головы шапку из нутриевого меха (не найдена); все это подтверждается показаниями свидетелей Буева и Раскорякиной, находившихся в непосредственной близости от места происшествия.

Районный народный суд приговорил Валерия К. к двум годам лишения свободы в ИТК. общего режима, а Михаила Н. – к двум годам лишения свободы в ИТК строгого режима (уже сидел).

На этом история не закончилась. В 1985 году, отбыв чуть более полугода в зоне, Валерий К. был амнистирован (в связи с 40-летием Победы) и отправлен «добивать» срок на стройки народного хозяйства («химия»). Миша под амнистию не попал: плохо вел себя в местах лишения свободы, не вылезал из ШИЗО, ПКТ, готовился к переводу в «крытку» с добавкой срока (1984 г. – статья 188). На второй день пребывания Валерия К. в общежитии «химиков» отпраздновать «почти свободу» приехал его отец Иван Петрович, агроном с двадцатилетним стажем.

Выпили, закусили. Запели песню «У ручья у чистого»: на шум появился инспектор Кобельков, попросил не буянить, а Ивану Петровичу предложил освободить помещение («Дергай домой, старый козел, пока я добрый!»). Валерий К. в ответ на эти слова схватил Кобелькова за поясницу и вынес его из комнаты в коридор общежития.

Утром Валерий К. был арестован как подозреваемый в совершении преступления, предусмотренного ст. 191 УК РСФСР (сопротивление работникам милиции и т.д. и т.п.). В качестве орудия сопротивления был предъявлен столовый нож с отпечатками пальцев Валерия К. (этим ножом они с отцом резали домашнюю колбасу). Отца решили не трогать, а Валерию К. суд добавил к оставшимся 1,5 годам по 106 ч. II еще 4 – по 191-й. Итого – пять с половиной лет в ИТК. строгого режима; этап на Красноярск через угрюмую и беспредельную Новосибирскую пересылку.

Иван Петрович не вынес этих «итогов»: хлобыстнул полтора литра самогона и повесился в сарайке для поросят. Мать Надежда Павловна долго болела, потом и померла на руках у дочери Зинаиды (той самой, на чью свадьбу и прибыл зимой 1984 года Валерий К., – прямо, так сказать, из Гамбурга, с корабля на бал).

След его затерялся. С кличкой Боцман он жил «мужиком» на одной из «строгих» зон Краслага. Потом зону расформировали; были еще какие-то амнистии, но мог ли он попасть под них? Срок закончился, а в родной деревне Валерий так и не появился. Не мог он конечно же появиться и на палубе сухогруза… Погиб ли он на лесоповальной зоне? в одной из «крытых»? Или, откинувшись «по звонку», отправился пытать счастье в дальневосточных, северных или иных краях? Неведомо.

Виталий Р., инвалид-мариец из вятского села Тюм-Тюм Уржумского района, мечтал побывать в Москве – посмотреть на полотна Третьяковской галереи, сходить в настоящий театр, послушать «вживую» какого-то известного на весь мир баяниста (не припомню фамилии). Вместо этого ему пришлось ударить поленом по голове родного отца – в тот самый момент, когда отец, перебрав томатного самогона, бил в огороде свою жену – мать Виталия, естественно… Отец умер в больнице от кровоизлияния в мозг.

Суд, конечно, учел смягчающие обстоятельства, но все равно по ст. 108 Виталий Р. схлопотал шесть лет усиленного режима. Отбыл он их достойно: в лагере спуску никому не давал (весу в Виталии было 48 кг; он как будто приседал при ходьбе на левую ногу – остеомиелит), потому что в нем было достаточно «духу», как говорят в зонах. Отменно играл в шашки, виртуозничал на баяне – если удавалось выпросить оный в «козлятнике». Шашки, а также вязание сетей и авосек добывали ему чай, столь необходимый для жизни. А Виталий был жизнелюб – это при давлении 90/20!!! «Понятия каторжанские» принял как свои; о свободе забыл, как о родине; мечтал лишь о Третьяковке, выспрашивая редких на местной зоне москвичей. Впрочем, убедился вскоре, что никто из них в знаменитой картинной галерее не бывал; воспоминания сводились к какой-то пивной на Новокузнецкой, рюмочной на Якиманке и, естественно, прокуратуре на Б. Ордынке.

Срок его закончился. Виталий К. вернулся в родной Тюм-Тюм с казенной десяткой в кармане добротного лепня (пиджака), выхлопотанного в каптерке уважительной братвой.

– Приоделся, гаденыш, – приветствовал его в доме старший брат. И, перегнувшись через стол, ударил Виталия тяжелым кулаком в лицо. Виталий упал, долго барахтался на полу, а поднимаясь, заметил на тумбочке небольшие ножницы для стрижки ногтей. Через несколько мгновений они вонзились старшему брату чуть повыше печени. Вошли неглубоко: сантиметра на 2–3; удар, однако, был признан опасным для жизни косвенно. На суде прокуратура доказала, что Виталий воскликнул перед ударом «Убью!», следовательно, угрожал убийством. И поехал на строгий режим с четырьмя годами, пробыв на свободе семьдесят восемь часов, включая дорогу.

«А ведь хотел поговорить по душам, – рассказывал Виталий впоследствии автору этих строк, – я ведь отца не хотел убивать, так получилось… попал по голове случайно. А без шести предыдущих лет не было бы и этих ножниц проклятых. Брат злой был, написал заявление, потом забрать хотел – ан нет, сам знаешь, кто его отдаст?»

Виталий отбыл и эти четыре года так же достойно. На моей памяти одна лишь его стычка с новым завхозом – из-за нижнего места (шконки). Завхоз принял Виталия за «овцу» или «мыль» (инвалиддоходяга, толстые стекла очков, умные «базары»). «Слышь, ты, очки, завтра ляжешь там», – сказал завхоз «наезжающим» тоном – и показал где. Шконка была верхняя. Нижняя предназначалась сомнительному во всех отношениях «айзеру», прибывшему этапом из Питера.

Виталий посмотрел на завхоза («козла») поверх очков (он был похож на «умного японца») и сказал равнодушно, но с обволакивающей угрозой: «До завтра дожить надо».

Завхоз больше всего боялся такой вот неожиданной бессонной ночи. «Козлячью» марку свою тоже терять не хотелось, поэтому он решил вообще не залупаться: отошел молча и как бы забыл о существовании Виталия. Тут же он нашел настоящую «овцу» – какого-то деда-мухомора без заступы; загнал его на верхнюю шконку, а азербайджанца уложил на нижнюю… тот, впрочем, жил внизу недолго: напорол косяков с игрой в «двадцать одно» (двинул фуфло) и сломился сначала в ШИЗО, а затем и вовсе в ПКТ.

Виталик же продолжал играть в шашки, вязать рыболовные сети за столь любимый им чай (чифир) и сигареты. За сутки до его «звонка» мы заварили трехлитровую банку и выпили ее (по два глотка) «кругом» под неспешный разговор о предстоящем житье-бытье – ему, Виталику, в русско-марийском селе Тюм-Тюм, а нам – здесь: кому месяцы, а кому – долгие годы…

Вот что он писал из Тюм-Тюма:

«Занятий много… 30 декабря был приглашен играть в детсад на елку, до этого ходил на репетицию. 29-го ездил в уржумское гестапо на отметку (надзор). Сходил в библиотеку, привез на салазках Лескова, Аксакова, Булгакова, Дени Дидро, пару томиков А. Платонова… Амуниция моя сборная – шкидовская, а копейкой ребята поддержали… Праздники был дома, смотрел телик, благо, братья оставили мне старый, но кажет обе программы. Есть радиола, газплита с баллоном, на ходу, утюг, кровать, диван, шесть стульев, пара подушек, перина, шифоньер без полок и зеркала, баян… Вот такие дела – не было ничего, а тут вдруг целое имение! День прошел – и слава Богу, утром проснулся – опять праздник… А еще чифирнул – вообще весело, песни пою, живу и радуюсь… Желаю и тебе быть жизнелюбивым и радоваться тому, что есть, а даст Бог – будет еще лучше, на том и слава Ему…

Остаюсь Виталий, луго-болотный чемерин».

Виталик умер через несколько месяцев после освобождения: письмо вернулось с отметкой «по смерти адресата». Как, что? Забыли ли его в вятских снегах «ребята»? Или не проснулся он в какойто из дней-праздников, чтобы вновь заварить крепчайший чифир, закурить сигаретку и читать под вьюжный свист Аксакова и мечтать о Третьяковской галерее?

Вывод:

…Валерий 3. был готов к тюрьме и зоне; более того, предполагаемая отсидка являлась для него такой же закономерностью жизни, как институт для золотого медалиста: не сесть было нельзя. Человеческий «круг» отторгал не обозначенного судимостью индивида – тот круг, в котором вращалась с малолетства жизнь Валерия 3.

Однако вместе с ним оказались в полной мере готовы к лишению свободы и двое других: штурман дальнего плавания и инвалид детства. Штурман обладал изрядным здоровьем, мог дать достойный кулачный отпор любому беспредельщику; инвалид Виталик вряд ли был способен одолеть двенадцатилетнего ребенка; все трое благополучно (если подходит это выражение) и достойно отбывали свои срока: даже отчаянный кураж Валерия 3. не выходил за рамки «понятий», а отсутствие здоровья не мешало Виталику-марийцу быть уважаемым зеком. И штурман, ставший Боцманом, присоединился к компании «путевых мужиков» со всеми вытекающими из этого факта правами – и последствиями… А если короче и по-зековски – их объединяло одно: «дух».