Елена Зыкова - За все уплачено

• Название: За все уплачено
• Автор: Елена Зыкова
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-85585-309-8

Чего только не испытала на своем жизненном пути героиня романа «За все уплачено»! Разочарование в любви и колонию, скитания в поисках работы, издевательства любовников и трагедию бесплодия. Но круто повернулась ее судьба, когда она встретила «своего» мужчину. С его помощью деревенская девушка делает головокружительную карьеру: становится известным режиссером и начинает вести красивую светскую жизнь, а главное, обретает семью...

И когда прошлое, в лице бывших друзей и знакомых, врывается в ее жизнь, грозя погубить, на помощь опять приходит любовь.

---

Так же пальчиками, очень медленно, Эдик засунул оружие за пояс, запахнул куртку, натянул на голову кепку, неожиданно улыбнулся дружески и спросил:

– Ну, а на посошок-то можно выпить?

– А как же иначе? – спокойно ответил Воробьев. – Налей ему, Нинок, на прощанье.

Нина взялась за бутылку и пока наливала коньяк в стакан, чувствовала, как дрожат у нее руки.

Эдик взял стакан, обвел всех уже спокойным и сосредоточенным взглядом и сказал:

– Жалко, что мы в разных сферах жизни. Жалко. Будем все здоровеньки. Выпью за то, чтоб к общему благу мы больше не встречались.

– Разумно, – сказал Воробьев.

Эдик поставил пустой стакан на стол, кивнул и вышел в прихожую. Нина открыла ему двери. Он что-то хотел сказать на прощанье, но слов не нашел, кивнул еще раз, и Нина закрыла за ним дверь.

– Вот и все! – весело засмеялся Комаровский, швырнув ружье на диван. – А ты дурочка боялась.

– Выстрелил бы? – содрогнувшись, спросила Нина.

– А то как же! Обязательно! Если б патроны были.

Нина понимала, что ее успокоения ради Комаровский скорее всего врет, что патронов у него не было. Но выяснять этого вопроса не стала.

Оба они снова уселись к столу и, как ни в чем не бывало, принялись обсуждать производственные проблемы, в основном о том, как и где Воробьев будет снимать очередной фильм, который должен прославить его во веки веков.

Сумерки за окном сгущались, к словам мужчин Нина почти не прислушивалась, остро и больно понимая, что если один из них захочет остаться с ней сегодня здесь, то набраться сил на отказ она не сумеет.

Более игрив по отношению к ней был Комаровский – то приобнимет, то скажет смачный комплимент, то многозначительно сверкнет глазенками, то совершенно ни к месту вспомнит про жену Воробьева, причем последний тут же мрачнел.

«Господи, Женька, – подумала она, – ну хоть бы ты меня не продавал в этой распроклятой жизни! Как же меня к тебе тянет!»

– Я схожу за Игорьком к соседке, – сказала она, вставая. – Не люблю, когда спит по чужим людям.

– Вот и хорошо, – вскочил Комаровский. – Я тоже иду. Надо эту гаубицу брату вернуть, обещал, что сегодня и принесу.

– Я, пожалуй, тоже двину, – приподнялся со стула Воробьев.

– С ума сошел? – вытаращил глаза Комаровский. – Этот кретин, быть может, внизу с пушкой своей бродит? Увидит, что женщина одна осталась и придет пленку со своим признанием отбирать! Нет уж, ты сиди, сторожи! Ты, Нина, ему у порога, у дверей постели, как сторожевому псу! Сторожи!

Он быстро упаковал ружье и следом за Ниной вышел из квартиры.

Около лифта он сказал, как бы к Нине и не обращаясь, словно сам себе:

– Этому охламону сейчас мама нужна, а не женщина.

– Я понимаю, – тихо ответила Нина. – Он свою жену на всю жизнь любит.

– На всю жизнь – такой ерунды ни у кого не получалось. Жизнь длинней любых увлечений.

Лифт распахнулся, и он вошел внутрь.

– Спасибо тебе, – сказала Нина.

– Ерунда, – по обыкновению ерничая, улыбнулся он; двери закрылись, и лифт загудел, проваливаясь вниз.

Со спящим ребенком на руках Нина вернулась в квартиру, осторожно уложила его в кроватку и вернулась на кухню.

– Я забыл тебе доложить, – сказал Воробьев. – Тебя пристроили на курсы режиссеров кинотелерекламы. В Останкине. Если все будет нормально, через год получишь, как они выражаются, сертификат режиссера видеорекламы. Не забудь сказать Аркашке Андрееву спасибо. Туда все блатники пристроились, но он тебя прошиб.

– Режиссера рекламы? – подивилась Нина.

– Да. Через год-другой они очень и очень потребуются. Рекламы на экране будет столько, что публика от нее блевать начнет. Так что ты придешься ко времени. Без работы не останешься.

– Я бы хотела в вашей команде работать.

– Посмотрим, – вяло сказал он. – Дела с такой скоростью разворачиваются, такие чуть не каждый день перемены, что я не уверен, останется ли еще наша команда. К примеру сказать, Комар мой любимый, видать, в Америку улетит.

– Комаровский? Уедет в Америку? – поразилась Нина.

– Не уедет, а будет работать там на наш экран. Программу ему там дают. Его долго на задворках держали, а он отличный ведущий. Раньше по своему стилю не подходил, а теперь, глядишь, и развернется.

– А ты? – осторожно спросила Нина. – У тебя есть какие-то планы?

Он помолчал и ответил тяжело:

– Все мои планы не свершились. И свершиться им не суждено. Но о них, планах, толковать не будем. Хотя бы потому, что в тридцать шесть лет уже можно твердо сказать, есть ли у тебя перспектива или нет.

– Да что ты мелешь, Женька! – искренне поразилась Нина. – Тебе ли такую чушь молоть! Столько всяких призов успел нахватать! На тебя же все наши молодые режиссеры молятся, твои фильмы смотрят как учебное пособие. У тебя просто этот, творческий кризис.

Он косо посмотрел на нее и сказал неприязненно:

– Не используй слов, значения которых как следует не понимаешь. Творческий кризис! Чушь это! У меня жизненная крышка. Понимаешь? Тупик, безвыходность... Но тебе с твоим перманентным оптимизмом этого не понять. Ты жизнерадостна, как жеребенок, в любых тяготах.

– Так ты что, повеситься, что ли, собрался? – хохотнула Нина.

И, замирая, вдруг увидела, что на дикое и шутливое предложение это он даже не улыбнулся, а мрачно уставился в стол, а потом проговорил тяжело:

– Да, что-то около того.

– Ты не шутишь? – тихо спросила она.

– Нет. Но трепать об этом на каждом углу не следует.

– Женька...

– Помолчи.

Она послушно помолчала, потом спросила осторожно:

– Это, Женя, из-за жены?

– Все в комплексе.

Она снова замолчала, мучительно пытаясь найти какие-то другие слова, или новую тему, или вообще что-то сделать такое, чтобы стряхнуть, сбить с этого утонувшего во мраке человека его опасное настроение.

– Знаешь что, Женька, – с веселым отчаянием сказала она, – брось-ка ты всю эту ерундовину! Осталась у меня последняя заветная бутылочка коньяка, постелю я сейчас свежее белье на диване, немножко выпьем, нырнем под одеяло, и, вот увидишь, все будет хорошо.

Она искусственно засмеялась, краснея от смущения, а он улыбнулся, помолчал и сказал:

– Глупая ты, Нинок, все-таки. Славная, милая женщина, но все еще словно вчера из деревни приехала. Не поможет мне этот твой подвиг. Не поможет.

– Это не подвиг, Жень...

– Не надо меня спасать. Давай свою бутылку и ложись спать.

Утром она его так и застала – тупо сидел у стола и глядел на пустую бутылку.

Дня через три Нина все же решилась зайти к Андрееву и поговорить с ним насчет Воробьева. Для серьезности этого мероприятия решила начать с Комаровского, который хотя и умудрялся любую проблему облекать в клоунаду, но, по сути дела, ко всему относился весьма строго. Настолько строго, что сам себя боялся и потому нервничал.

Она пришла на Шаболовку, нашла кабинет Комаровского, распахнула дверь, и оказалось, что вся команда здесь и уже заседает, все трое веселы и возбуждены, а более всех ликует Воробьев – истерично-радостный, незнакомый, счастливый, словно ребенок перед Рождеством.

– А! – закричал он, увидев Нину. – Вовремя явилась! Закрой дверь за собой. А впрочем, ребята, какого черта мы здесь торчим?! Начальники, закрывайте свою лавочку, свалим сейчас в какой-нибудь кабачишко да посидим на прощанье. Пошли, пошли! Быть может, в последний раз посидим в приличном составе!

Он был настолько возбужден, что никаких возражений не то чтобы не принимал, а даже не слышал.

Прихватив редакторшу Марину для компании, тесно набились в машину и поехали в ближайшее, недавно открывшееся кафе.

– Что случилось? – тихо спросила Нина Комаровского, когда они оставили машину на стоянке и подходили к кафе.

– Жизнь всех разгоняет по новым углам, – беззаботно ответил он. – Жизнь и наше дикое время!

– С Воробьевым что случилось?

– А что с ним могло случиться?! Жена вернулась.

– Как вернулась? – спросила Нина, внутренне сжимаясь.

– А как ваша сестра возвращается? Нашкодила, погуляла, хвост ей ободрали, вот и назад. Домой, под крышу семьи.

– Это хорошо, – сказала Нина.

– Может быть, хорошо, а может, и не очень, – расплывчато ответил Комаровский. – Тут ведь сюжет возвращения драгоценной супруги с некоторой закавыкой.

– Какой?

– Подожди, пусть отойдут подальше. Всякие сплетни требуют интимной компании.

Вместе с Комаровским она отстала от остальных, пока они шагали к дверям кафе, и Максим проговорил негромко:

– Женька рад, как ребенок, но там, по-моему, какая-то игра. Дело-то в том, что тенора она при себе тоже оставляет.

– Как оставляет? Жизнь втроем, что ли? – спросила Нина.

– Опять же не совсем. Опять же при нюансах. Видишь ли, к тенору как ни относись, но талант он несомненный и вес на международной оперной сцене набирает. Далеко пойдет, это несомненно, но с точки зрения супруги Женьки, восхождение означенного тенора к вершинам мировой славы несколько замедленно. И потому у нее возник план сделать о нем, то бишь о теноре, большущий фильм – российские истоки его таланта с музыкой, рассуждением об искусстве и прочей мурой. Ну, понятно, что для выполнения этой великой задачи и приглашен режиссер Воробьев. Поняла хитросплетения жизни?