Степан Злобин - По обрывистому пути

• Название: По обрывистому пути
• Автор: Степан Злобин
• Издательство: Башкирское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Роман посвящён кануну первой русской революции.

Сюжет завязывается на Урале в среде интеллигенции и параллельно — в нескольких семьях уральских железнодорожников и заводских рабочих. Далее действие переносится в Москву. Писатель изображает студенческие волнения начала 900-х годов.

Все социальные слои русского общества начала XX века показаны автором в процессе идейной и партийно-политической борьбы сталкивающихся мировоззрений и характеров.

---

— Прежде чем выпить бокал этого шипучего яда, я хочу знать: как будете вы нас обуздывать? Какой уздой? — спросил Рощин у Саламатина.

— Исключительно золотой уздечкой, как Сивку-Бурку, Виктор Сергеевич, — сказал Саламатин. — Проповедовать совершенство самодержавия и благость православия я от вас не потребую. Этого будет требовать губернатор и архиерей, а вы не давайтесь… На случай конфликта я буду вступаться. Штрафы, разумеется в допустимых размерах, пойдут из моей кассы. Впрочем, из вашей: касса содержится за счет моих и других объявлений, в которых, как я полагаю, нехватки не будет. Если получите прибыль, я участвую в половине. Убытки беру на себя целиком, чтобы не уменьшать оборотные средства…

— Насмотрелся ты, Митрофан, — сказал Коростелев, — в заграницах на заморских буржуев и хочешь поднять себе цену: я, мол, не только владелец заводов, строитель электрических станций, я ещё князь печати… знай наших! Виктор Сергеевич, прямо скажу: меня подмывает, а вас?

— Надо бы, Костя, ещё всё продумать, — уклончиво отозвался Рощин.

Освобожденная журналистом пробка с хлопом вырвалась из бутылки шампанского.

— Анемаиса Адамовна! Просим принять участие! — закричал Саламатин, выбегая из кабинета.

Он ввел хозяйку как-то по-детски, за руку.

Рощина, конечно, уже знала обо всём, понимала, что предложение Саламатина укрепляет роль её мужа в городе, одобряла его, но сделала вид, что ей ничего не известно.

— Греховное и кровавое у вас торжество. Не могу ликовать по поводу покушения, — сказала хозяйка.

— Да не о том идёт речь! Позвольте представить — новый редактор местной газеты Виктор Сергеевич Рощин. Знакомы? — поклонился Саламатин, шутливо рекомендуя хозяйке её мужа.

— Виктор?! Что слышу! — притворилась «мадам».

— Ну, положим, ещё не совсем… — пробормотал адвокат.

— За здоровье редактора! — возгласил Саламатин, передавая искрящийся бокал Анемаисе Адамовне. — Господа, за здоровье редактора новой газеты «Седой Урал»! Поэтичное названьице, а?! — с похвальбой повернулся он к Коростелеву.

— Вы думаете название изменить? — спросила хозяйка, отпивая шампанское. — Мне кажется, это неосторожно: подписчик консервативен. За переменой названия он увидит подвох и потребует деньги назад, — высказалась она, выдавая тем самым, что вопрос для неё не новость.

— Как говорится, деньги на бочку?! Не думаю, — возразил Саламатин. — Конкурентов на горизонте не обнаружено, кто уж выписал, тот не откажется! А мы дадим объявление: «С такого-то числа вместо газеты “Наш край” выходит газета “Седой Урал”. Условия прежние. Газета пополнится интересным отделом промышленной и торговой жизни. Два раза в месяц художественный рассказ, пять раз — фельетон, по воскресеньям — уголок юмора. Принимаются объявления по льготной цене».

— Ты прирождённый газетный талант, — сказал журналист. — Предлагаю: иди в редакцию — для начала рублей на пятнадцать в месяц.

— Ты, Костенька, продувной нахал.

— П…па…аппропивной! — поправил Коростелев. — Да, — спохватился он, — а оклады, оклады! Мы с тобой об окладах не сговорились!

— Тебе для начала рублей пятнадцать, — с насмешкой сказал Саламатин.

— Это старому-то газетному волку?!

— Я имею в виду — за талант, а за старость этого волка ещё шестьдесят, ну и двадцать пять на пропой. У тебя ведь расходы…

— Так, пожалуй, пойдёт, — согласился Коростелев.

— А с Виктором Сергеевичем мы еще подсчитаем, прикинем…

Саламатин снова наполнил бокалы.

— В первый раз в моей жизни с уд…довольствием и от чистой души п…поднимаю бокал за буржуя! — сказал журналист.

5

Наутро сообщение о покушении на Боголепова всколыхнуло весь тихий, благополучный город. Гимназисты старших классов взволнованно рассказывали друг другу эту необычайную новость.

После второго урока разнесся слух, что в домовой церкви при гимназии директор назначил молебен о здравии раненого министра. Возбуждение среди гимназистов усилилось. Раздались голоса, призывающие сбежать из гимназии до начала молебна. Но гардеробная оказалась заперта на замок.

На большой перемене уже почувствовались приготовления к торжественной церемонии. Директор, куда-то уезжавший, вернулся в гимназию надушенный, в расшитом галунами мундире, в орденах и при шпаге. Учителя, живущие поблизости, после большой перемены тоже оказались в вицмундирах. Из всех классов с четвертых уроков вызвали, певчих, участников церковного хора, на спевку. До окончания четвертого урока послышалось в коридоре топотание и шарканье множества ног. Малышей парами проводили в актовый зал, где гимназические надзиратели указывали им занимать, как на утреннюю молитву, расчерченные по полу прямоугольники, обозначавшие места рядов.

Ученики ещё шумели, толкались, перебегали с места на место, но вот из зала растворились широкие, в обычные дни наглухо закрытые, двери в левой стене, где находился иконостас царских врат церковного алтаря. Актовый зал словно бы превратился в церковь, и шум начал стихать, заменяясь привычным благочинием.

В это время в зал стали входить ученики старших классов, выстраиваясь сзади по заведенному для молитвы порядку.

С торжественным и печальным видом вошел в зал директор. Маленький, лысый, он уверенно и надменно вздернул седовато-мочальную бородку и выжидающе оглядел ряды гимназистов. Под взглядом его все привычно умолкли. Директор пошел вперед и повернулся лицом к общему строю.

— Господа! — торжественно и печально начал он. — Мы собрались сюда для совместной молитвы. Два дня назад в столице нашей империи Санкт-Петербурге совершено злодейство: выстрелом злого и мстительного человека ранен господин министр просвещения его высокопревосходительство Николай Павлович Боголепов, человек, который несет на себе все заботы о вашем образовании, который денно и нощно, по высочайшему повелению государя императора, думает о вас, о детях, о молодой поросли Российской империи, о пополнении ваших знаний, о том, чтобы свет в ваших душах рассеял тьму и помог вам стать на стезю служения отечеству и возлюбленному государю, монарху нашей земли.

Николай Павлович тяжко страдает от полученной раны, дети, — с дрожью искренности в голосе произнес директор. — Скорбь охватила отечество наше, и особенно учащих и учащихся, чьим покровителем и попечителем является его высокопревосходительство Николай Павлович Боголепов.

Но не будем отчаиваться, господа! Бог, отец наш, в своей вечной милости ниспошлёт невинному труженику, исцеление!

В задних рядах слышался какой-то неясный ропот. Директор на миг умолк и возвысил голос:

— Помолимся же вместе, мальчики, господу богу нашему о здравии болящего болярина Николая.

В ту же минуту священник вышел уже в облачении из алтаря.

— Начинайте, батюшка, — обращаясь к нему, негромко сказал директор.

Было слышно, как в тишине чистым голосом зазвенел камертон в руке регента — учителя пения.

Мальчик в стихаре, с дымящимся кадилом подошёл к священнику, и в зале потянуло слащавым дымком ладана. Директор принял, благоговейную молитвенную позу, как вдруг за его спиной в задних рядах раздался молодой смелый возглас:

— Свободу Шевцову!

Директор вздрогнул, но не обернулся.

— Свободу Шевцову! — вслед за тем крикнули там же три-четыре голоса старшеклассников.

Поп в замешательстве повернулся от алтаря к шумевшим.

— Свободу Шевцову! — проскандировал хор человек в двадцать.

— Свободу! Свободу Шевцову! Свободу Шевцову! — разноголосо перекатилось в ряды младших и опять отдалось на задах.

Надзиратели и классные наставники бросились по рядам унимать кричавших.

Бледный от негодования, директор, повернувшись к рядам гимназистов, шагнул вперед и схватил за плечо кричавшего первоклассника. Малыши в испуге умолкли. Но в задних рядах пронеслось с прежней силой:

— Свободу Шевцову!

Поп растерянно скрылся в алтаре, и видно было через узорную золоченую решетку царских врат, как он суетливо снимает с себя облачение.

Регент нерешительно и удивленно повернулся к расшумевшемуся залу.

— Свободу Шевцову! — закричал в тот же миг весь церковный хор за спинами регента и директора.

Директор вздрогнул и повернулся к хору и алтарю.

— Свободу Шевцову! — кричали теперь непрерывно в разных рядах отдельные голоса.

— Не надо молебна! — крикнули в задних рядах. Кто-то пронзительно свистнул.

Директор под общий гвалт мановением пальца подозвал к себе надзирателя Чижика и что-то ему зашептал. Чижик метнулся в алтарь.

Через полминуты поп, опять в облачении, вышел, под крики и свист гимназистов, из алтаря.