Геннадий Падаманс - Первостепь

• Название: Первостепь
• Автор: Геннадий Падаманс
• Жанр: Природа и животные

---

Солнце уже поднималось к полудню, не волчье это время, волчице стало жарко. Дрофа сбила её с зубриного следа, зубриный след ещё раньше сбил с тропы, теперь же волчица свернула к недалёкому перелеску. Там она сможет в тени отдохнуть.

До перелеска оставалось совсем немного, но тут произошло событие, которое заставило волчицу замереть.

Вялая степная гадюка выползла из холодной норы погреться на солнышке, и её тут же заметил носившийся в небе тёмный канюк. Птица упала на землю перед змеёй, распахнув широкие крылья. Змея сделала хилый выпад, целясь в крыло, но, как всегда, промахнулась. Канюк перепрыгнул её бросок и вонзил сверху острый коготь в змеиную голову. Прижатая к земле гадюка свилась клубком и медленно билась, канюк щипал её кольца клювом, торопясь окончательно обессилить жертву. Тут и накрыла их обоих волчица, застигнув врасплох . С канюка посыпались перья, гадюка попробовала уползти, но волчица тотчас оставила птицу с переломанной шеей и подхватила змею. У неё получался лёгкий двойной обед.

Она съела гадюку и часть канюка, она не была голодна, чтобы съесть всё, потому другую часть прикопала и засыпала выдранной травой. И в этот момент её чуткий нос поймал резкий запах лисицы.

Рыжая добровольно двигалась прямо в пасть, изумлённая волчица залегла в засаде. У лисицы вонючее мясо, ещё хуже, чем у канюка, сейчас Подруге тошно было и думать о новой еде, но лисица ловила и поедала её, волчицы, добычу в её угодьях, могла запросто раскопать её канюка, а это никакому зверю не понравится. Рыжую следовало наказать.

Лиса приближалась. Неопытная сеголетка никак не чуяла затаившуюся охотницу, что-то непонятное творилось с нюхом лисицы. Может быть, всё же чуяла старого зубра, но и тогда должна была проявить уважение. Волчица насторожилась. И тут Подругу рывком охватил необузданный страх. Морда лисы была вспенена, блуждающий взгляд горел ненавистью, лапы заплетались. Рыжая щёлкала челюстями, пытаясь укусить ветер, потому что хотела, чтобы тот тоже почувствовал её боль, её жар, её ужас. Она не принадлежала себе, ею командовал кошмарный бес, и лисица никак не могла выплюнуть насильника, передать ветру, траве, кому угодно. Подруга ощутила резкий тошнотворный запах, и ей стало страшно. Очень страшно. Как от целой стаи львов.

Волчица кинулась прочь со всех ног. Ей не нужен бес бешенства. Эта степь так прекрасна, здесь так хорошо – зачем волчице брызгать слюной, зачем впитывать чужую ярость. Она неслась, не оглядываясь, и не знала, видит ли её бешеная, гонится ли. Наверное, нет. Но на всякий случай Подруга отбежала как можно дальше, а с сытым животом это не так-то просто. Она запыхалась и, остановившись, долго не могла отдышаться.

Но лисица оставила её в покое. По-прежнему кусала ветер далеко позади. Подруга могла не волноваться. И она вспомнила о своём недавнем желании вздремнуть. И направилась к перелеску.

А вот про двуногого охотника ей почему-то не вспоминалось.

****

Шаман Еохор прихворнул. С утра болит голова, щемит в груди. А в животе – словно черви там ползают. Скребёт в животе.

Шаман сам себе лекарь. Просто надо восстановить силы. Просто он выдохся. Очень устал. Потому и не поднялся спозаранку, а до сих пор лежит на своей тёплой лежанке. Спасибо Большой Бобрихе. С утра возобновила огонь в очаге, прогрела чум и ушла. А шаман остался со своими докучливыми думами. От них, от этих дум, и болит голова. И даже сердце от этого беспокоится. А уж там и живот поспевает за всеми. Очень тяжёлая перед шаманом задача поставлена. Может быть, непосильная. Как бы не надорваться ему.

Еохор привычно кряхтит. Вроде как легче тогда становится. Ведь он жалуется, когда кряхтит, сообщает всем, как ему туго, чуму, лежанке, очагу сообщает, и те вроде как сочувствуют. Хотя бы не докучают. Мягко лежать. Тепло в чуме. Очаг не дымит понапрасну, не понуждает кашлять. Ясеневые дровишки долго горят и много жару дают. Шаман может сосредоточиться на своих думах. Ничто не мешает. Ничто извне.

До сих пор он почти ничего не сумел толком выяснить. Ничего определённого. Хотя, кажется, ещё не поздно. Но он даже не знает, когда всё случится. Однако может предполагать, что скоро узнает. Скоро ведь День Павшего Солнца, самый короткий день и самая длинная ночь, в этот день люди издревле спрашивают орла, что будет дальше, до лета. Скоро вновь спросят, и станет ясно, случится ли беда раньше лета или же ещё повременит. Прошедшим летом, в самый длинный день, люди тоже спрашивали орла, и тот показал, что до самого короткого дня ничего не случится плохого. От неба, земли и воды – не случится. А за людей орёл не отвечает, про лесняков тот не мог ведать. Но про всё остальное точно указал, и шаман не сомневается, что до Дня Павшего Солнца ничего страшного не случится. А вот что будет после, покажет орёл. Если люди сумеют правильно расспросить. С этим вроде бы как всё ясно и можно особенно не беспокоиться. Но другое…

Опять шаман кряхтит. Кряхтит и ворочается на лежанке. Другое давно уже его замучило. Он решил, что останется Режущий Бивень. Но кто же ещё? Кто составит тому компанию? Шаман этого не знает до сих пор. Неужели один только Режущий Бивень останется? Но где та женщина, которая будет рядом с охотником? Как распознать эту женщину? Как подготовить её? Как помочь?.. Не знает шаман, не догадывается, сколь ни кряхти, сколь ни ворочайся. Он даже чешет себе лоб. И голову тоже чешет. И что?.. Пришла одна новая мысль. Вдруг эта тайная женщина будет вовсе не из их племени? Может, из их племени останется один только мужчина, а из других племён, из них всех останется одна только женщина. Потом эти двое встретятся. Или не встретятся? Опять болит голова. Опять плохо шаману. Если всё будет так, как он сейчас подумал, если женщина останется из другого племени – тогда за эту женщину отвечает какой-то другой шаман, не Еохор. Еохор тогда отвечает лишь за мужчину. Зато вдвойне отвечает. Или втройне. Ведь они должны встретиться, эти двое. Должны выжить и непременно сойтись. А он, шаман, что он точного знает? Только то, что у него болит голова.

Шаман задумался теперь о Режущем Бивне. Морщится. Недоволен. Какой тот настырный. Как будто ничего не соображает. Тянет и тянет со львом. Откладывает день за днём. Сегодня тоже наверняка отложил. Дотянул уже до зимы. А что дальше?.. Не хочет идти Режущий Бивень на льва. Не заставить. Не обмануть. И прямо не скажешь ему. Нельзя. А сам не поймёт. А ведь из рода Медведя Режущий Бивень, из великого славного рода. А как медведь делает? Ведь медведь заранее распознаёт, какой будет зима. Если зима будет тёплой, короткой, медведь осенью не старается, много жира себе не нагуливает. Но когда медведь чувствует, что зима будет длинной, холодной, суровой – о, тогда он становится словно бешеный. Ест и ест день и ночь и не может насытиться. Потому что много жира должен медведь себе запасти, чтоб дожить до весны, много больше обычного. А Режущий Бивень не может запасти себе жир, он должен запасти себе Силу, та потом станет для него жиром, после, когда будет худо, когда весна не придёт в положенный срок. И как тому объяснить, что его зима будет не просто длинной, бесконечной будет его зима. Почти бесконечной. Или, может быть, полностью бесконечной. Потому и нужна бесконечная сила, нужно копить и копить, собирать, отнимать. У льва первым делом отнять, у другого охотника, у чужого охотника, у соперника. Ведь не хватит добычи на всех. На одного только хватит. Либо на льва, либо на человека. Так пусть человек заранее обессилит льва, чтоб потом было легче, чтоб лев вдруг не пересилил. Двойной охотник тогда останется. Дважды охотник. Человек, вобравший силу льва. Человеколев. Такой только выживет в величайшей беде. Но как всё это разъяснить Режущему Бивню? Ведь нельзя сказать прямо до срока. Не велено. Да и сам Режущий Бивень не сможет понять раньше срока, просто решит, что спятил старик шаман. И как тогда быть? А ежели вдруг и поверит, так может стать ещё хуже. Может тогда возгордиться Режущий Бивень премного. И Сила вовсе уйдет от такого. Не терпит Сила гордецов. И разве может шаман сам споспешествовать неудаче? Никак не может.

Болит голова у шамана. Прямо раскалывается. За что ему эти муки? Так и хочется возроптать, стать как все, просто спать, чтоб ничего не болело, чтоб никаких духов не знать и в помине, чтоб… Улыбнулся старик Еохор. Самому себе улыбнулся. Никто ведь не слышал про его мимолётную слабость, он сам только слышал… себя, слышал давеча, но забыл. Опять уже о должном думает. Про камушек вспомнил, про Пестряка. Кто-то ведь всё же касался этого камня, и если не Режущий Бивень, то кто? Как распознать? Надо что-то придумать шаману ещё, давно уже пора придумать, а не хворать.

Пестряк у него под лежанкой покоится. Подобрал его шаман на другой день. Теперь запустил руку под лежанку, достал. В руке вертит, разглядывает. Но в чуме нет солнца, особенно не разглядишь. Пёстрый камушек. Тёплый. Красивый. Вот только чей?