Кондратий Биркин - Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга II

• Название: Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга II
• Автор: Кондратий Биркин
• Издательство: АВТОР
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1992
• ISBN: ISBN 5-85212-031-6

Предлагаем вторую из трех книг, написанных Кондратием Биркиным. В ней рассказывается о людях, волею судеб оказавшихся приближенными к царствовавшим особам русского и западноевропейских дворов XVI–XVIII веков — временщиках, фаворитах и фаворитках, во многом определявших политику государств.

Эта книга — о значении любви в истории. ЛЮБОВЬ как сила слабых и слабость сильных, ЛЮБОВЬ как источник добра и вдохновения, и Любовь, низводившая монархов с престола, лишавшая их человеческого достоинства, ввергавшая в безумие и позор.

---

Иезуит не замедлил сообщить об этом таинственном признании княжеского слуги самому Вишневецкому; князь, добыв тихонько заветные бумаги, узнал из них, что слуга его не кто иной, как угличский царевич Димитрий, спасенный от рук подосланных убийц дьяками Щелкаловыми и многими другими верными боярами; невинною жертвою злобы Годунова пал малолетний сын священника Истомина, принятый убийцами за царевича. Вишневецкий вне себя от изумления вместе с патером поспешил к одру умирающего слуги… Отрепьев, укоряя иезуита за нескромность, показал ему и князю в подтверждение истины своего признания золотой наперсный крест, украшенный драгоценными каменьями, надетый на мнимого царевича, по словам его, крестным отцом, князем Иваном Мстиславским. Лестная для его самолюбия мысль — посадить бывшего своего слугу на престол московский — побудила князя Вишневецкого употребить всевозможные средства к его излечению: не щадя издержек, он созвал искуснейших врачей, которым не стоило особенных трудов спасти жизнь притворщику. Отрепьев живо поправился и встал со смертного одра, но уже не слугой польского князя, а царевичем и наследником царского престола. Вишневецкий дал ему великолепное помещение у себя в доме, богатые одежды, многочисленную прислугу. Молва о царевиче разнеслась по всей Литве и умножила число его приверженцев братом князя Вишневецкого, Константином, и тестем последнего, сендомирским воеводою Юрием Мнишком. Последний особенно принял живейшее участие в самозваном царевиче, поверил его словам и свидетельству двух своих слуг, из которых один, Петровский, в бытность свою в плену в России не раз видал царевича Димитрия… Вишневецкие довели о царевиче до сведения короля Сигизмунда. Подстрекаемый иезуитами и папским нунцием Рангони, король пожелал видеть таинственного юношу. Мнишек и Вишневецкий прибыли с Отрепьевым в Краков, где их посетил Рангони. Осыпав самозванца ласками, последний убедил его присоединиться к церкви католической и тем заслужить содействие государей Западной Европы, в особенности же его святейшества папы. Расстрига торжественно поклялся за себя и за будущих своих подданных. Затем Рангони повез его в королевский дворец. Сигизмунд принял самозванца весьма ласково; внимательно выслушал хитро сочиненную историю о чудесном его спасении. Особенно сильное впечатление на короля произвело напоминание самозванца о том, что сам Сигизмунд родился в темнице, но, спасенный провидением, волею Божиею возведен был на престол королевский. Переговорив несколько минут наедине с Рангони, король сказал самозванцу с ласковой улыбкой: «Бог вам в помощь, царевич! Мы, рассмотрев ваши документы и выслушав свидетельства, признаем в вас сына покойного царя Ивана Васильевича. Ежегодно на ваше содержание вы будете получать из нашей казны 40 000 злотых (54 000 руб. сер.), и независимо от этого вам, как другу нашей республики, предоставляем право сноситься с нами и в случае надобности пользоваться нашим содействием».

Рангони, не упуская из виду интересов церкви католической, предложил самозванцу немедленно отречься от православия; и миропомазание бывшего дьякона по обряду западной церкви было совершено в краковской иезуитской коллегии, куда Отрепьев явился переодетый. В ответ на уведомление Рангони о переходе будущего царя московского в католицизм папа Климент VIII прислал Отрепьеву грамоту с удостоверением в совершенной готовности помогать ему всей своей духовной властию. Король Сигизмунд в возведении Лжедимитрия на престол московский предвидел для Польши неисчислимые выгоды: в союзе с Россиею он надеялся усмирить шведов, турок и крымцев; проложить торговый путь Польше в Персию и Индию… Словом, Сигизмунд увлекался теми же золотыми надеждами, какими в те времена тешились алхимики, доискивавшиеся великой тайны превращения металлов. В руках польского короля Отрепьев был тем же философским камнем! Гетман Замойский, князь Острожский, паны Зборажский и Жолкевский со многими прочими вельможами тщетно пытались вразумить Сигизмунда и удержать его от предприятия более нежели рискованного… король приказал Мнишку и Вишневецкому приступить к набору ополчения, побуждал дворян принять сторону Лжедимитрия, а последнему в знак особенного расположения пожаловал золотую цепь с собственной груди и отпустил его в сопровождении двух иезуитов из Кракова в Галицию, где близ Львова и Самбора во владениях Мнишка собиралось ополчение из мелкой шляхты и черни. Здесь же в Самборе расстрига увидел дочь Мнишка, знаменитую красавицу Марину, и, пленясь — если не ее красотою и умом, то выгодами родственного союза с могучим магнатом, — предложил Марине руку, сердце и будущую корону русского царства. Мнишек со своей стороны, как человек предусмотрительный, заключил с самозванцем (25 мая 1604 года) формальный договор, в силу которого царевич Димитрий Иванович клятвенно обязывался: 1) по воцарении жениться на панне Марине; 2) немедленно выдать тестю миллион злотых (1 350 000 руб. сер.); 3) особенным посольством известить короля Сигизмунда о предполагаемом браке с испрошением на оный его согласия; 4) в удел и полное владение предоставить панне Марине Новгород и Псков с правом строить там монастыри и церкви латинской веры… По другому дополнительному договору (12 июня) самозванец уступал тестю княжества Смоленское и Северское. Безумной своей самонадеянностью самозванец в этом случае напоминал охотника, запродающего шкуру медведя, им еще не убитого.

Ополчение возрастало; голодные бродяги и искатели приключений толпами стекались под знамена мнимого царевича в чаянии обрести в царстве русском и на свою долю всевозможные сокровища и блага земные… Русские беглецы и изгнанники, проживавшие в Литве в числе пятнадцати человек, предводимых дворянином Иваном Борошиным, ударили челом царевичу Димитрию Ивановичу, но примеру их последовали немногие. Так, изгнанник Яков Пыхачев вместе с иноком Варламом, явясь к королю, осмелились доказывать ему, что Димитрий Иванович не кто иной, как беглый расстрига и обманщик. Отосланные в Самбор, они дорого поплатились за свою благородную отвагу: Варлама заключили в темницу, а Пыхачева казнили. Самую могучую подпору нашел самозванец в донских казаках, которых призвал к себе на помощь грамотою, присланною на Дон с поляком Свирским. Атаманы Андрей Корела и Михайло Нежакож, явясь к самозванцу, признали его за царевича, законного сына Белого Царя, и изъявили ему совершенную готовность постоять грудью за правое дело. Остерский староста Михаил Ратомский этим временем волновал Украину… Дальнейшие ратные подвиги неуспехи самозванца нам уже известны. Во время убиения Феодора Борисовича Годунова и его матери Лжедимитрий находился в Туле, в которой вокруг него собралось вместе с войсками до ста тысяч народа, следовавших за царем из соседних городов и селений. Здесь он принял московских бояр: Воротынских, Телятевского, Мстиславского и Шуйских, бивших челом и поднесших ему государственную печать, ключи от кремлевской казны и доспехи царские… Здесь началось и владычество самозванца; здесь же изданы и первые его указы. Он обнародовал воззвание к своим подданным, в котором, в третий или в четвертый раз объявляя о чудесном своем спасении от убийц, приглашал народ русский принести ему торжественную присягу. Велел воротить выехавшего из Москвы английского посла Смита и объявить ему, что он, новый царь Димитрий Иванович, даст английским купцам новые, против прежних, обширнейшие льготы, а по восшествии на престол отправит к королю Иакову чрезвычайного посла для скрепления дружественных сношений между Россиею и Великобританиею. Июня 16 самозванец, выступив из Тулы, расположился станом на берегах Москвы-реки у села Коломенского, где принимал пришедших к нему депутатов с дарами и хлебом-солью. Сюда же явились и наемщики Бориса, немецкие телохранители. В своей челобитной они писали самозванцу, чтобы он не вменил им в преступление их верность и усердие к Борису и его семейству, что теперь они готовы точно так же верою и правдою служить ему, законному царю…

— Вам я верю более, нежели своим, русским! — отвечал им расстрига.

Через четыре дня (20 июня) произошло его торжественное вступление в Москву. Шествие отличалось ослепительной пышностью; впереди выступали поляки, трубачи и литаврщики, будто в ознаменование того, что царь всем обязан Польше, что она проложила ему дорогу к русскому престолу… Плохая рекомендация Димитрию Ивановичу, но добрый народ и внимания не обратил на эту обиду, наносимую его достоинству! Глаза многих тысяч зрителей были обращены единственно на царя, ехавшего верхом на белом коне в богатейшем одеянии и ожерелье, ценимом в 150 000 червонных. День был такой ясный и тихий; колокола так величественно гудели бессловесные хвалы царю своими бронзовыми устами и железными языками… И сам русский народ в эту минуту не напоминал ли своим непостоянством тех же колоколов, которые воспевали в последнее время свою хвалу Годунову, заунывно гудели над его гробом, а теперь так радостно приветствовали самозванца? Когда Димитрий Иванович въехал в Кремль через Москворецкие ворота, внезапно поднявшийся вихрь, крутя пыль и ослепляя участвовавших в процессии, на несколько времени остановил шествие. Этот случай поразил присутствовавших суеверным ужасом, и говор, что вихрь этот не к добру, на несколько минут сменил восторженные клики… На Лобном месте царь, сойдя с коня, прикладывался к иконам, крестным ходом вынесенным ему навстречу, и в эту торжественную минуту трубы и литавры поляков заглушили пение молитв духовенства. Это неуважение к святыне неприятно поразило народ, неудовольствие которого еще усилилось, когда вслед за царем вошли в Успенский собор иноверцы из его свиты — в шлемах на головах и вооруженные. Эту неловкость царь загладил мелодраматической выходкой, разыгранной им в стенах Архангельского собора, где он поклонился гробам венценосных своих предшественников и заплакал пред гробницею Ивана Грозного, мнимого своего родителя: g жив и державствую твоими святыми молитвами!» — сказал при этом во всеуслышание самозванец, а народ, растроганный до слез, повторял: «Воистину это царевич Димитрий!»