Георгий Кубанский - Мир приключений 1964

• Название: Мир приключений 1964
• Автор: Георгий Кубанский
• Издательство: Издательство “Детская литература”
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1964

Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов.

Кубанский Г. Команда осталась на судне

Рысс Е. Страх

Томан Н. В созвездии "Трапеции"

Ломм А. В темном городе

Кулешов Ю. Дежурный по городу слушает

Гансовский С. Восемнадцатое царство

Гансовский С. Мечта

Островер А. Удивительная история, или Повесть о том, как была похищена рукопись Аристотеля и что с ней приключилось

Росоховатский И. Виток истории

Кальма Н. Капитан Большое сердце

Поповский А. Испытание

Рысс Е. Охотник за браконьерами

Котляр Ю. “Темное”

Давыдов Ю. И попал Дементий в чужие края…

Парнов Е., Емцев М. Зеленая креветка

Насибов А. “I-W-I”

---

На сыртах за перевалом было тоже несладко: то вспыхнет яркое солнце, то повеет прохладой и начнется буран. Чуть погодя — ни метели, ни туч, и вдруг небо окутает пламя грозы, к ночи станет светлеть, и тысячи огненных копий ринутся на осажденную землю.

Последнее несчастье стряслось у заставы. Верблюд поскользнулся и с грузом сорвался с тропинки. Тохта так ходил за животными, себя не щадил, чуть ли не стелился им под ноги, и вдруг такая беда. К счастью, он вовремя вспомнил имя святого и крикнул: “Кожан!” Верблюд словно чудом задержался у скалы.

Джоомарт рассмеялся: в колхозе никто не поверит, что святые помогают в несчастье.

Они вдвоем на коне: Джоомарт в седле, а погонщик сзади на крупе. На подъемах он обнимает Джоомарта, в трудные минуты прижимается к нему. До больницы далеко, часа четыре езды, и время от времени Джоомарт его спрашивает:

— Что нога, все еще болит? Я могу усадить тебя иначе.

Тохта поднимает глаза на Джоомарта, смотрит на него и молчит.

— Если сможешь опереться на стремя, садись на мое место в седло.

Тохта качает головой, и серьга его колеблется туда и сюда:

— Мне сейчас хорошо, и ничего не болит.

Конь ступает по карнизу, высеченному в каменистой горе. Вверх поднимается тянь-шаньская ель. Точно отара овец, она облепила хребет и тянется к белой вершине. Снежная лавина встает елям на пути, они тонут в снегу, и только одиночки, отбившиеся от стада, добрались до туч, до самого неба.

Погонщик молчит, ему горько и больно: все несчастные на свете — и его братья и сестры.

Время уходит. Они изрядно отъехали, и снова Джоомарт его спрашивает:

— Тебе, может быть, лучше сесть по-другому? Как твои ноги?

— Кто ты такой? Почему ты хлопочешь так обо мне? Я грязный погонщик, без гроша за душой. Никто тебе ни копейки не даст за меня.

Джоомарт словно не слышит его:

— В больнице мы снимем с тебя полушубок, смоем всю грязь и положим в кровать. Тебя будут кормить белым хлебом, поить молоком, пока ты не станешь здоровым.

Тут что-то неладно, такие вещи не делают даром.

— А сколько мне за это отработать придется?

— У нас за это не платят.

У Джоомарта есть чем похвастать, он такое еще скажет, что бедняга не поверит ушам.

Тохта улыбается: возможно ли, чтоб о бедном погонщике заботились зря?

— Какой же расчет тебе без денег возить меня?

Теперь улыбается Джоомарт: этот парень точно с неба свалился.

— У нас люди не умирают на улице. Каждый обязан доставить больного к врачу.

— Уж ты лучше сознайся, что стыдишься своей доброты. Пусть тешит себя выдумками, так ему Тохта и поверит. — А если вору на площади руки отрубят, ты его тоже доставишь к врачу?

— Воров у нас так не наказывают. Их кормят и одевают, дают им кров и постель, но заставляют трудиться, пока они не полюбят свой труд.

Довольно этих сказок. Точно тут в самом деле святая земля.

— Не сердись на меня, но я не верю тебе. У вас тут нет бога, а там, где нет бога, у людей нет души.

Они едут высоко над ущельем. Лес спускается с гор, изгибается в ложбинах, карабкается вверх и застревает под вершиной, точно у плотины. Внизу вьются голубоватые реки. Из ущелья находит вдруг мгла, река зеленеет, и пенистые гребешки всплывают на ней. Плетеный мост над потоком колеблется, с гор спускается черное облако. Конь оступился, сел на задние ноги. Испуганный Тохта прижался к Джоомарту, обнял его и не отпускает.

— Ты добрый человек, мне жаль тебя. Уедем отсюда. Хочешь? Отец мой зеленщик, он тебя не обидит.

— Спасибо, мой мальчик. На родине у себя ты, наверное, самый несчастный.

Тохта с ним не согласен, родина тут ни при чем.

— Нашему брату всюду скверно живется. У вас разве не гоняют людей пешком по сыртам? Или ради погонщика два тюка снимают с верблюда? Так уж заведено: все учитывается в караване, кроме веса погонщика.

— В нашей стране, — отвечает Джоомарт, — человек стит дорого, дороже пяти караванов с грузом чистого золота. И погонщики наши не ходят пешком. Они запрягают железного зверя и скачут на нем быстрее ветра в горах.

Опять небылицы. Что значит добряк. Он выдумывает, чтобы утешить его.

— У вас щедрые купцы, если они платят так много за человека.

— У нас нет купцов. Вчерашний погонщик, если он не ленив, может сделаться купцом и даже правителем. Возьмем, к примеру, меня. Я председатель колхоза.

Что с ним? Он вздрогнул, отвернулся от Джоомарта. Что его так испугало?

— Что с тобой, Тохта, ты сердишься? На кого? На меня? Тохта бледен, глаза его гневно сверкают.

— Знал бы я раньше, что ты начальник колхоза, не сел бы к тебе на коня. В колхозах живут последние люди. Лучше бы я сгинул возле верблюда, чем поехал с тобой…

— Не говори так, мой мальчик, — просит его Джоомарт, — не надо, ты лучше смолчи.

Его просят? Прекрасно, но дайте ему кончить:

— Колхоз — это племя шайтана! Там отец продаст дочь, брат — сестру, сын — родную мать. Колхозы — проклятое место.

Тут Джоомарт его вдруг обрывает:

— Неправда! Это ложь! В наших колхозах нет того, что у вас. Родители у нас дочерьми не торгуют. Это ваши отцы отдают девочек замуж без их согласия, за калым. Наши девушки сегодня пашут в колхозе, а через пять лет они строят мосты, лечат больных, обучают детей. Они сами выбирают себе мужей, по своей воле.

Упрямый погонщик наслушался вздора и мелет всякую чушь.

— Я, председатель колхоза, — не чета твоему купцу, который торгует кожей и шерстью. Пятьдесят два колхозника и сорок колхозниц доверили мне свою жизнь. Среди нас нет лентяев, бесчестных люден, всякий трудится сколько есть сил.

Тохта совсем растерялся: он не знает, что делать — просить ли прощенья или плакать.

— Зачем ты так сердишься, я не знал, что это тебя огорчит. Может быть, у вас и не так уж плохо, но мне говорили, что бог отвернулся от вас.

Джоомарт вдруг хохочет. Он хочет что-то сказать, но смех его еще больше разбирает. Этот парень — сущий ребенок, разве можно на такого сердиться.

— Не бог от нас отвернулся, а мы от него. Он нам не нужен.

Тохта снова испуганно отпрянул. Боже мой, он был ласков с безбожником, называл его добрым, хорошим и лучшим…

— И ты в бога не веришь?

— Да, да, и я. Расскажи лучше, как там у вас. По-старому рее? Я запомнил ваши базары: под навесом на плитах варят и пекут, торгуют жареными бобами и тут же едят. Еще я запомнил красавицу Алилю. Ее отдали горбуну, насильно отдали по воле манапа. Не стало у нас манапов, не стало и несчастий.

Теперь они оба молчат.

Дорога оживает. Вон кто-то проехал верхом на корове, его догоняет парень на телке. Из долины доносятся крики и гам — колхозные дети отпугивают птиц, оберегают посевы. Обжоры тучей несутся над полем. Благословенная долина, в ней все созревает. Тут, в горах, еще веет прохладой. К тропинке сползает толстый слой снега, он тает, и струйки стекают с розовой скалы.

— Не надо обижаться, добрый джигит, я знаю только то, что слышал от других. Возможно, ты и прав, у вас не так уж плохо. Говорят, в колхозе не уважают ишанов, не чтут стариков. И еще говорят, что судьи у вас не знают пощады, убивают людей без счета и числа. Скажешь, неправда?

Джоомарт ему говорит вначале спокойно, даже чуть сухо, точно все уже известно и давно надоело рассказывать. Потом нахлынула страсть, нежное чувство, и речь стала бурной. Точно горная река, дотоле зажатая в крутых берегах, прорвала преграду и широким потоком идет на луга, на поля. Она изгоняет зверей из лесов, рыбаков из рыбачьих аулов — всех свидетелей ее долгой неволи.

В последнее время на долю Джоомарта выпало много печали: при нем оскверняли то, что ему дорого, клеветали на то, что свято. Язык тяжелел от обиды, голова уходила глубоко в плечи, точно пряталась от жестоких ударов. Кому расскажешь об этом? Близким, родным? Счастливая встреча, она облегчила его душу.

— Я сказал тебе, Тохта, неправду: я не только председатель колхоза, я первый на свете манап. Сокровища мои беспредельны, я не знаю им цены. Манапа Шабдана спросил однажды его сын: “Почему нам, отец, не увеличить поголовье наших овец?” — “Зачем? — удивился манап. — Вся Киргизия наша, все сокровища мои”. Так вот, милый Тохта, я богаче Шабдана. В моей Киргизии нет джатаков, всякий колхозник может сесть на коня и сказать, что он “мой”. Он не мерзнет теперь в своей юрте, забившись в ущелье, одинокий, как зверь. Дым не ест ему глаза, ветер не наносит снега через верхнее отверстие, дети не садятся на горячую золу. Буран не опрокинет его кибитки, она стоит крепко, врытая в землю, крытая железом, обмазанная глиной.

Он не носит штанов из овчины, не обертывает ног невыделанной кожей. Взгляни на меня — так одет наш народ. Мы не устраиваем “кенеш”, он нам не нужен. Нам не надо ни у кого просить барана, угощать им соседей, чтобы собрали нам на калым. Мы не знаем таких унижений. Киргизия поет веселые песни. Народ не рыдает, не плачет. Я богаче Шабдана, и намного. Моя Киргизия не то, что его. По ней ходят поезда, летают машины, из земли добывают уголь и свинец. Я стою иногда на широкой дороге, где идут караваны машин, стою и считаю свои большие богатства. Шабдану и не снилось такое. Вдруг промелькнет огромная махина, груженная доверху, и я не успею ее разглядеть. Не успел, что поделаешь, но досада меня донимает: хороший хозяин, нечего сказать, столько добра упустил.