Кнут Гамсун - В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу

• Название: В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу
• Автор: Кнут Гамсун
• Издательство: Изд-во А.Ф. Маркса
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1910

В сентябре 1899 года великий норвежский писатель Кнут Гамсун совершил поездку через Россию на Кавказ.

«В сказочном царстве» - не простая книга путевых очерков, она, по мнению скандинавских критиков, – одно из самых субъективных описаний путешествий, которые когда-либо выходили из печати. Ее тема не столько Россия или Кавказ, сколько «самовыражение в высшей степени своеобразной личности автора» (Р. Фергюссон). Русские же критики, сразу после появления книги, считали ее неудачной, потому что в ней «немало наивностей, неточностей, а иногда и просто ошибок».

Однако невозможно не заметить, с какой любовью описывает Гамсун увиденное им и услышанное на совершенно непонятном русском языке. В его описаниях нет ни злобы, ни раздражения, зато есть удивительное чувство детской радости от встречи с незнакомой жизнью, с чудом. Он действительно оказывается в сказочной стране, где все по-другому, все иначе, чем дома, – и это его увлекает и развлекает.

---

Моя жена приходит и сообщает мне, что в доме происходит нечто странное: жандармский офицер и оба его солдата стоят в коридоре во втором этаже и к чему-то прислушиваются, и вообще ведут себя как-то подозрительно.

— Может быть, им надо арестовать кого-нибудь, — отвечаю я, почти лишаясь чувств.

Хозяин сам прислуживает полицейскому с величайшей предупредительностью и величает его превосходительством; он, конечно, понимает, что имеет дело со всемогущим человеком. И его превосходительство с необычайной важностью бросает свои распоряжения через стол, а пообедав, он с такой же важностью расплачивается и затем выходит к нам на веранду.

Он садится рядом с англичанином, который, конечно, и не думает даже подвинуться хоть на один миллиметр. Он вынимает свой носовой платок с вышитой короной и вытирает с лица пыль, потом он вынимает портсигар с короной и закуривает сигару. И вот он сидит, курит и молчит.

Моя жена спускается со ступенек и направляется в поле собирать цветы. Таким образом мы, трое мужчин, остаёмся одни.

Вдруг появляется жандармский офицер в сопровождении солдат, которые тихо прокрались с верхнего этажа. Внутренне я испускаю крик ужаса, поднимаюсь и стою. Теперь свершится! Даже хозяин появляется в дверях столовой, чтобы присутствовать при интересном зрелище. Жандармский офицер выходит на веранду и останавливается перед полицейским. Верить ли мне моим глазам? Верить ли моим ушам? Он кладёт ему руку на плечо и арестует его. Арестует его.

— Вы мой пленник, — говорит он по-французски.

Полицейский смотрит на офицера и в первое мгновение вздрагивает. Потом он стряхивает пепел со своей сигары и отвечает:

— Что вы говорите?

— Я говорю, что вы арестованы.

— Почему? Что вам от меня надо?

Коляска, которая, по-видимому, была уже заранее приготовлена, подъезжает к веранде. Солдаты берут полицейского чиновника под руки и ведут его на дорогу. Офицер следует за ним. Я слышу, как еврей уверяет жандармского офицера, что тот затеял опасную игру, что у него есть бумаги, которыми он может удостоверить свою личность, — вот подождите! Все четверо размещаются в коляске, кучер щёлкает бичом, и коляска уезжает по направлению к Тифлису.

Я был поражён.

Я поворачивался во все стороны, стараясь найти объяснение всему происшедшему. Англичанин даже и головы не поднял, он всё сидел с карманным зеркальцем и рассматривал свой глаз. Как только ко мне вернулась способность говорить, я сейчас же спросил хозяина, что всё это означало. Неужели здесь произошёл арест?

Хозяин кивнул головою и вовсе не казался поражённым.

— Но послушайте! — восклицаю я, — вы спокойно киваете головой, как будто бы ничего и не случилось. Разве не схватили и не арестовали только что живого человека у вас на глазах?

— Ну, да, по донесению из Пятигорска, — ответил хозяин.

Я не мог понять этого невероятного происшествия, которое случилось тут же у нас на глазах.

— Если бы что либо подобное случилось со мною, то я провалился бы сквозь землю, — сказал я.

У хозяина был совершенно равнодушный вид.

Тогда я сказал:

— Вам продолжает казаться, что всё это пустяки. Но, как вы думаете, как я перенёс бы что-либо подобное? А как вы думаете, что сделалось бы с моей женою?

— Ну да, ну да, но ведь ничего с вами и не случилось, — ответил хозяин, как бы уступая.

Но тут я пришёл в восторг от всего происшедшего. Несмотря на то, что лихорадка снова завладела мною и я дрожал, покрываясь холодным потом, великая радость наполняла каждый атом моего тела.

Моя жена вернулась и сказала:

— У тебя на лице снова появилась краска.

— Да, — ответил я, — дело в том, что я ходил тут и думал о воле, ты помнишь, о том воле, у которого ярмо попало между рогами и который шёл, свернув шею набок? Теперь этому волу хорошо.

— Ему теперь хорошо? Каким образом?

— Офицер рассказал мне об этом. Ты знаешь, тот офицер, который ехал с нами в поезде. Ведь он ехал сейчас же вслед за нами, он также видел вола.

— Ну, так что же?

— Он поправил ярмо.

— Слава Богу, — сказала моя жена.

Я также был доволен. Я упомянул о двух кушаньях, которые я мог бы теперь съесть, и несмотря на то, что мне дали добрый совет воздержаться от этих кушаний в виду моей лихорадки и взять что-нибудь другое, я всё-таки настоял на своём безумии и потребовал запрещённого плода. Дело в том, что я вдруг почувствовал какой-то чудовищный аппетит.

Мне захотелось также, чтобы англичанин не был больше таким молчаливым и нелюдимым. Пользуясь тем, что моя жена ушла и у меня было свободное поле действия, я обратился к англичанину и сказал, чтобы сразу озадачить его:

— А в Опорто чума. Вы это знаете?

Он пристально посмотрел на меня.

Я повторил, что в Опорто чума; но это его, по-видимому, ничуть не испугало, он продолжал спокойно курить.

Тогда я достал свой старый номер «Новой Прессы» и сказал англичанину:

— Я как раз обратил внимание на последние рыночные цены в Финляндии. Оказывается, что куры стоят от марки до марки семидесяти пяти пенни штука.

Маленький британец всё ещё старался относиться ко мне, как к воздуху, но он был слишком молод и не мог выдержать характера; смешно было видеть, как он старался сохранить своё достоинство, в чём он ещё не имел достаточно практики.

— Куры? — спросил он. — В Финляндии? Так что же?

— Вы едете через горы, — сказал я. — Потом вы проедете через Россию и наконец очутитесь в Финляндии, откуда вы направитесь на вашу родину, к весёлому и любезнейшему народу, англичанам. Я хотел подготовить вас к ценам в Финляндии, чтобы вы знали их, когда будете требовать себе обед. Не забывайте, что столько стоит не пара кур, а штука.

— Сколько, сказали вы? — спросил он.

— От одной марки до марки семидесяти пяти пенни.

— Сколько это будет на английские деньги?

Я знал это приблизительно и мог ответить ему на его вопрос.

— Я в Финляндию не поеду, — сказал он.

Не было никакой возможности завязать с ним спор.

Может быть, я мог бы возбудить в нём интерес к чему-нибудь другому, подумал я, и начал читать вслух статью под заглавием: «Военные слухи из Трансвааля». Прочитав статью, я перевёл её, терзая его незнанием самых простых слов на его языке и вдобавок призывая его ещё на помощь. Под конец он сидел совершенно безучастно и тупо отвечал мне «да» на все мои обращения. Наконец он встал и потребовал, чтобы ему подали его «телегу», — это я выгнал его. Когда он уходил, то у него явилось желание собрать остатки своего великобританского характера: он снова перестал видеть меня. Тогда я сказал:

— Счастливого пути! Не забывайте вежливо кланяться, когда будете входить и уходить. Так принято на свете.

Он весь вспыхнул и в смущении слегка приподнял свою шляпу.

Потом он уехал...

Я видел одного англичанина на конке в Мюнхене; по всей вероятности, это был художник, живописец, он ехал в Галерею Шака43. Мы едем по улице полным ходом, ребёнок, маленькая девочка, чуть не попадает под вагон — она падает, её топчут лошади и калечат; но нам удаётся вытащить её живой из-под лошадей. В это время британец стоит и курит свою трубку. Когда всё было кончено и проходит ещё мгновение, прежде чем кучер едет дальше, британец раздражённо смотрит на часы. Все мы смотрим на него, но мы для него всё равно, что воздух, и он требует на отвратительном англо-немецком наречии свои деньги обратно, он хочет сойти с конки. Его нимало не касается то, что переехали какого-то ребёнка. Тогда один пассажир протягивает ему истраченные им деньги. Он бросает на пассажира равнодушный взгляд, медленно и равнодушно отводит свои глаза и не берёт денег. Его ничуть не трогает закипевшее вокруг него негодование, и эта его стойкость, конечно, встретила бы одобрение всех его соотечественников; «Правильно! Главное, будь стойким, Джон!». Он простоял в конке до самого места своего назначения. Потом он сошёл.

Часто, конечно, очень хорошо, когда поменьше народа бросается на место катастрофы. Но вполне естественно, что всякий забудет докурить свою трубку, всякий поднимет голову и даже слегка вздрогнет. Всякий. Без всякого сомнения.

Будь я английским королём, я шепнул бы кое-что на ушко моему народу. И мой народ стал бы самым великолепным народом на всём свете...

Коляска, обогнавшая нас вчера, теперь нагнала нас. Русская семья обедает, даёт лошадям отдыхать каких-нибудь три четверти часа и снова едет дальше. Тут и Корней подаёт свою коляску и хочет уезжать одновременно с ними. Остаётся ещё три четверти часа из тех четырёх часов, которые он требовал на отдых; но Корней вдруг стал уступчивым, он хочет воспользоваться случаем иметь попутчиков. Он останавливается позади другой коляски и делает нам знаки. Но мы не обращаем на него внимания. Он начинает кричать, браниться, он посылает к нам даже русских, чтобы те поговорили с нами на каком-нибудь европейском языке и как-нибудь заставили бы нас сдвинуться с места. Но мы неподвижны. Русские уезжают.