Кнут Гамсун - В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу

• Название: В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу
• Автор: Кнут Гамсун
• Издательство: Изд-во А.Ф. Маркса
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1910

В сентябре 1899 года великий норвежский писатель Кнут Гамсун совершил поездку через Россию на Кавказ.

«В сказочном царстве» - не простая книга путевых очерков, она, по мнению скандинавских критиков, – одно из самых субъективных описаний путешествий, которые когда-либо выходили из печати. Ее тема не столько Россия или Кавказ, сколько «самовыражение в высшей степени своеобразной личности автора» (Р. Фергюссон). Русские же критики, сразу после появления книги, считали ее неудачной, потому что в ней «немало наивностей, неточностей, а иногда и просто ошибок».

Однако невозможно не заметить, с какой любовью описывает Гамсун увиденное им и услышанное на совершенно непонятном русском языке. В его описаниях нет ни злобы, ни раздражения, зато есть удивительное чувство детской радости от встречи с незнакомой жизнью, с чудом. Он действительно оказывается в сказочной стране, где все по-другому, все иначе, чем дома, – и это его увлекает и развлекает.

---

Месяц светит уже довольно ярко, пять часов, солнце и луна освещают одновременно ландшафт, и воздух очень тёпел. Этот край совсем особенный, он не похож на другие страны, которые я раньше видел, и мною снова овладевает желание поселиться здесь на всю жизнь. Мы спустились уже так низко, что начинаются виноградники, а в лесу попадается орешник; и месяц и солнце светят, как бы соперничая друг с другом. Это великолепие подавляет, и если бы здесь жить, то можно было бы каждый день бить себя в грудь от восторга. Народ здесь выдержал борьбу, которая грозила ему полным уничтожением, но он перенёс всё, он здоровый и сильный, он процветает и теперь в общей сложности составляет народонаселение в десять миллионов. Конечно, кавказцы не знают повышения и падения курса на нью-йоркской бирже, их жизнь не представляет собой безумной скачки, они имеют время жить, они могут питаться, снимая плоды с деревьев, и, когда надо, зарезать барана. Но разве европейцы и янки не выше их, как люди? Бог знает. Этот вопрос такой сомнительный, что один только Бог мог бы ответить на него. Величие создаётся благодаря тому, что вокруг него всё мелко, что век, несмотря ни на что, ничтожен. Я вспоминаю великие имена только в области моей специальности и их бесчисленное множество в длинном ряду гениев пролетариата. Я с радостью променял бы два десятка из них на одного коня из Маренго. Ценности не имеют постоянной цены: театральный ореол в другом месте соответствует блестящему поясу здесь; время уничтожает и то и другое, оно разменивает их на другие ценности. Кавказ, Кавказ! Недаром величайшие гиганты поэзии, известные всему миру великие русские были здесь и черпали из твоих источников...

Шесть часов. Теперь мы спустились на тысячу метров после вершины у Дарьяльского ущелья. Солнце зашло, теперь месяц светит один, тепло, царит ненарушимая тишина. Дорога вдруг снова начинает подниматься в гору, мы едем шагом. Горы становятся ниже, они превращаются в длинные хребты, над которыми простирается небо. Начинает быстро смеркаться. Мы прибыли на станцию Ананури.

Много людей стоят здесь на дворе и на веранде, наслаждаясь тёплым вечером. Мы выходим из коляски и идём в дом. Какой-то человек, по-видимому, хозяин, говорит нам что-то и загораживает нам дорогу. Он говорит не по-русски, а, очевидно, на одном из кавказских наречий. Мы ставим наши вещи и не обращаем внимания на хозяина. Вдруг появляется одетый в бурнус человек, который обращается к нам на французском языке, говоря очень быстро, и объявляет, что для нас нет ни одного свободного места на станции.

Что нам было делать?

Он кричит маленькому человеку в необыкновенно длинном бурнусе, стоящему на дороге, — его зовут Григорием. Как только Григорий услышал, в чём дело, он кивает в знак того, что мы можем получить ночлег, и указывает вперёд.

Мы снова выносим наши вещи, садимся в коляску и едем. Григорий бежит за нами. На вид ему лет пятьдесят, но он бежит, как мальчик, несмотря на то, что он в длиннополом кафтане и на нём много оружия.

Григорий ведёт нас к странному двухэтажному дому, который стоит на каменных столбах. Таких домов мне не приходилось видеть раньше. К тому же внутри дома были какие-то необыкновенные закоулки, перегородки и каморки. Нас отвели в комнату наверху. Можем ли мы поместиться в этой комнатке одни? Да. И в комнату внесли наши вещи. Нельзя ли нам получить бифштекса, картофеля, хлеба и пива? Григорий кивает головой и слетает вниз с лестницы в своём развевающемся длиннополом бурнусе.

Мы выходим на двор и осматриваемся кругом: тёмные и очень низкие горы, лунный свет; прямо на юге башни и купола монастыря, золочёные купола ярко сверкают в лунном свете и представляют редкое по красоте зрелище, рельефно выделяясь на тёмном фоне неба. Внизу по дороге бродят люди и лошади; проезжает мимо почтальон, трубя в свой рог. Когда мы возвратились домой, то Григорий вышел к нам навстречу и объявил, что был на станции, но не мог там получить бифштекса. Но не хотим ли мы вместо бифштекса чего-нибудь другого? И Григорий вынимает из-за пазухи своего бурнуса живого цыплёнка. Мы киваем в знак того, что очень довольны цыплёнком. И Григорий снова летит вниз.

Немного спустя Григорий казнил цыплёнка; из нашего окна мы видим на дворе свет: это Григорий развёл огонь и собирается исполнять обязанности повара. Очаг под открытым небом, топливом здесь служат стебли подсолнечника, которые напоминают маленькие деревца и горят превосходно. Григорий ставит над огнём котёл с водою; когда вода достаточно согрелась, он погружает в неё цыплёнка и начинает щипать его. Его маленькая чёрная фигурка при свете огня производит впечатление чего-то подземного. Григорий исполняет свою работу добросовестно, он даже опаливает последние остатки пуха на цыплёнке, прежде чем начать жарить его.

Нам подают ужин, цыплёнок очень вкусный; но уже во время еды нас так жестоко кусают клопы, что мы должны прекратить нашу трапезу раньше времени. Насекомые переползают на нас с кроватей, на которых мы сидим за не имением стульев. Нечего сказать, весёлая ночь нам предстоит! — думаем мы и решаем лечь как можно позднее. Мы снова выходим во двор.

У Григория есть лавка внизу, он купец, и когда он не прислуживает кому-нибудь, то стоит у себя за прилавком и продаёт всевозможные немецкие товары, которых у него много. Не без гордости показывает он нам эти товары, которые прибыли сюда из таких далёких стран: карманные зеркальца, кошельки и перочинные ножи. Но там же в лавке навалена большая куча кавказских ковров, которые интересуют нас гораздо больше. Если бы родина не была так бесконечно далеко! И если бы эти ковры не были так тяжелы! Но они недороги. Они сотканы с большим искусством. У женщин, которые работали над ними, было много времени, бесконечно много времени.

На дворе всё тихо, на дороге больше нет никакого движения, но люди и не думают ложиться спать. Там и сям по краям дороги сидят тёмные фигуры и переговариваются друг с другом; это напоминает мне мою родину, где по вечерам сходятся соседи и болтают, покуривают трубку, положив локти на колени, и вертят пальцами соломинку. Станционные лошади бродят возле дома и щиплют траву; в некотором отдалении, у стены, кто-то играет на струнном инструменте и подпевает. Мы прислушиваемся и подходим ближе. Это поёт молодой грузин, его пение монотонно, но оно производит чарующее впечатление в этот тихий вечер. Мелодия напоминает нам народные песни, изданные Тором Ланге42.

Становится поздно, но мальчик сидит и играет у стены, а старики и молодёжь болтают на дороге. У всех этих людей так много времени, какой-нибудь час или два не играет для них никакой роли. Всё покрылось обильной росой, земля совсем мокрая. Но люди прекрасно переносят здесь также и сырость, они привыкли к этому с детства. А когда они встают и идут, то кажется, словно они из стальной пружины. У всех кавказцев гордая осанка, даже у пастухов и погонщиков волов лёгкая, эластичная походка, и они держатся прямо, откинув плечи назад. Но женщин мало видно, они сидят по большей части у себя дома; магометанский дух коренится здесь ещё до сих пор. Возвратившись домой, мы находим наши кровати покрытыми парой кавказских ковров. Чтобы доставить нам удовольствие, Григорий дал нам новые ковры из лавки. Спать будет довольно жёстко, но кровати пресмешные, а ковры великолепны.

Тут Григорию вдруг приходит в голову, что моей жене надо дать простыню, так как он заметил, что мы не привезли с собою простынь, как это вообще водится. Григорий человек образованный, его коммерческая жизнь развила в нём любовь к чистоте, и он не может видеть кровати без простыни. Чтобы показать ему, как поступают генералы в походе, я заворачиваюсь в ковры и так ложусь, не раздеваясь. И Григорий ничего не имеет против этого, он не считает нужным протестовать против генеральской нечистоплотности; но он летит вниз в свою лавку и отрывает локтя два полотна, которое и преподносит моей жене на простыню. После этого он раскланивается и уходит. С минуту мы раздумываем, как бы нам вынести ковры и вытрясти хорошенько, прежде чем пользоваться ими; но мы отказываемся от этой мысли, боясь обидеть Григория. И вот мы ложимся, отдав себя в руки Божьи.

Вдруг раздаётся стук в окно.

Я выхожу на площадку и нахожу там Корнея. Он пришёл условиться насчёт отъезда на следующее утро. Я беру Корнея за шиворот, и так мы спускаемся бок о бок с лестницы. Когда мы попадаем в полосу света из лавки, то я показываю Корнею на моих часах цифру пять.

Корней настаивает на шести часах.

Тут раздаётся голос, обращающийся к Корнею на его родном языке; я оборачиваюсь и стою лицом к лицу с офицером. Этот проклятый полицейский чиновник всё-таки последовал за нами, как обещал. Он слегка кланяется мне и, обращаясь к Корнею, говорит ему несколько слов с невероятно властным видом. Потом он вынимает свои часы, указывает на цифру пять и говорит: