Михаил Петров - Пираты Эгейского моря и личность.

• Название: Пираты Эгейского моря и личность.
• Автор: Михаил Петров
• Жанр: Философия

Рукописи, как и книга «Язык, знак, культура», печатаются без сокращений и без изменений. Редакторские примечания, относящиеся главным образом к истории наследия или раскрывающие имена, которые не всегда можно обнаружить в справочниках, вынесены в подстрочник.

М., 1995. 140 с.

---

Куда хуже, когда автор осведомлен, понимает существо происходящего, и все же остается на позиции восхваления автоматизма, показа человеческого в человеке через репродукцию. Так, Кочетов в «Братьях Ершовых», зная, что идут уже опыты по переводу прокатных станов на автоматическое управление, то есть по замене человека в функции регулятора очередным ящиком, и доверчиво сообщив об этом читателю (Роман-газета, 1958, № 16, с. 73), не удерживается все-таки от искуса унизить человека, нарисовать своего героя бездумным автоматом «на фоне огненных струй» (Роман-газета, 1958, № 15, с. 32-33) и заставить восторгаться этим портретом всех «положительных» лиц романа. Лишь в самом конце, наговорив величественной чепухи о «силе над металлом», о том как металл «плющится», а потом, «плющась в другом направлении, удлиняется» (почти как у К.А. Тренева: сплющирасплющи), автор как бы мимоходом, единым презрительным плевком уничтожает своего героя: «Кроме всего прочего, когда привычные, опытные руки работают автоматически, есть время для размышления, для раздумий» (Роман-газета, 1958, № 16, с. 94).

Откуда все эти странности происходят? Ближайшая причина кажется ясной: традиция расширенного воспроизводства четвертой главы «Краткого курса ВКП(6)», в сознании, в учебниках и, соответственно, в головах изучающих и сдающих философию, в том числе в головах литераторов и ученых, не дает заметить, скрывает, оставляет в журденовском состоянии грань, разделяющую творчество и репродукцию. Попробуйте, например, обнаружить эту грань в конвульсиях ученой мысли на скользкой философской почве: «Нет никаких сомнений в том, - пишет С.Л.Соболев, - что вся деятельность человеческого организма представляет собой функционирование механизма, подчиняющегося во всех своих частях тем же законам математики, физики и химии, что и любая машина. Теперь об «искусственном» и «естественном». С точки зрения материалиста, между этими понятиями нет противоположности, как нет и строгой грани (Аристотель тоже стоял на этом, см. Физика, 190. - М.П.), ведь все, что делается «искусственно», делается из материала, имеющегося в природе, на основании тех же законов математики, физики, химии и других наук, которым подчинена вся живая и неживая природа. Ученым уже удалось осуществить синтез простейшего белкового соединения. Никого не удивит, если в самом скором времени в лаборатории будет получен «живой вирус» (36, с. 83-84).

Эта «демиургова» линия блестяще продолжена крупным математиком и «отчаянным кибернетиком» А.Н. Колмогоровым: «Ведь по существу интересен вопрос не о том, возможно ли создать автоматы, воспроизводящие известные нам свойства человека, хочется знать, возможно ли создать новую жизнь, столь же высокоорганизованную, хотя, может быть, очень своеобразную и совсем непохожую на нашу» (36, с. 13).

Это ли не реликт антично-христианского умонастроения? Действительно, почему бы не стать богом? Тем более, что вот уже и простейшие белковые соединения синтезировали? Так вот и видишь, как «лишенный зависти» демиург-кибернетик берет в отчаянии «все видимое», которое до его кибернетического отчаяния находилось в движении «нестройном и беспорядочном», и приводит все «к порядку из беспорядка», находя, что «порядок во всех отношениях превосходнее беспорядка». Ясно, что для такой слепленной из полупроводниковой глины или для «плесени, распластанной на камнях», то есть для отчаянно-кибернетической цивилизации Колмогоров навечно (на «запрограммированный» срок жизни) остался бы всеведущим, всесильным и всеблагим существом, колесом истории и ее логико-историческим процессом (программой). Ясно также, что этот отчаянный прыжок ученого на философскую арену всецело связан с журденовской уверенностью в том, что все допускает функциональное определение, что все исчерпывается отношением «слово-дело» при господствующем «программирующем») положении слова, то есть целиком лежит в области репродукции.

Даже когда ученые понимают, что здесь что-то не так, они умеют выражать свое мнение настолько неуклюже, что просто диву даешься. А.Д.Александров, например, критикуя марксиста Батищева, подсовывает ему явно фихтевское понимание деятельной сущности человека («В начале было дело»), и, понятно, ненароком, в запале, выскакивает на момент в открытую марксистскую дверь: «Несомненно верно, что сущность человека - в его деятельности, но не вообще в деятельности, а в особом ее характере, свойственном именно человеку... главной особенностью человеческой деятельности является творчество - создание качественно новых предметов, выработка новых форм деятельности. Деятельность животных данного биологического вида вращается в ограниченном круге: животные не имеют истории (если это так, «живой» вирус «сотворить» можно. - М.П.). Деятельность же человека рождает новое - и в этом состоит не только ее особенность, но и главное содержание самой истории человека (что и лишает почвы любые кибернетические посягательства на программирование истории. - М.П.). Поэтому действительная общественно-историческая сущность человека есть не просто его деятельная, а творчески самосознающая сущность» (37, с. 126).

Все это прекрасно, если сделать поправку на научноисторическую сущность самого автора, который не мыслит творчества вне науки (новые предметы, новые виды деятельности), но стулья-то зачем же ломать, причем здесь Батищев? Здесь надо бы Маркса и Ленина читать, у которых сказано в основном то же, что и у Батищева, и сказано в философских терминах нечто достаточно близкое к тому, что на свой научный манер и своими словами излагает Александров. Ведь это все выдумки, что марксизм-ленинизм не делает различия между творчеством и репродукцией, отождествляет, как это делали французские материалисты и материалисты бюхнеровского толка, «естественное» и «искусственное».

Там, где речь заходит о репродукции, классики едины в показе нечеловеческого, вещного, прокрустова, отупляющего ее характера. Ленин говорит о технологическом зверстве. Маркс достаточно ясно фиксирует свою позицию, замечая о труде-репродукции: «Отчужденность труда ясно сказывается в том, что, как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут, как от чумы» (38, с. 563). И это не случайная оговорка, Маркс всячески подчеркивает рабскую природу репродукции: «Рабочий становится рабом своего предмета в двояком отношении: во-первых, он получает предмет для труда, то есть работу, и, во-вторых, он получает средства существования. Только этот предмет дает ему, стало быть, возможность существовать, во-первых, как рабочему и, вовторых, как физическому субъекту. Венец этого рабства в том, что он уже только в качестве рабочего может поддерживать свое существование как физического субъекта и что он является рабочим уже только в качестве физического субъекта» (38, с. 562).

Отчуждение, рабство, частичность показаны Марксом как неотъемлемые свойства труда-репродукции: «Труд производит чудесные вещи для богачей, но он же производит обнищание рабочего. Он создает дворцы, но также и трущобы для рабочих. Он творит красоту, но также и уродует рабочего. Он заменяет ручной труд машиной, но при этом отбрасывает часть рабочих назад к варварскому труду, а другую часть рабочих превращает в машину. Он производит ум, но также и слабоумие, кретинизм как удел рабочих» (38, с. 562).

И дело здесь вовсе не в том, как это пытаются изобразить некоторые наши теоретики а ля «портреты в струях огня», что будто бы труд при социализме переходит из технологического зверства в свою противоположность, в технологическое блаженство, что ли. Такое воспевание ярма менее всего связано с марксизмом. Для Маркса труд остается трудом - рабством, зверством, уродством, «старой мерзостью», которую не воспевать и облагораживать, а уничтожать нужно. Уничтожать методом сокращения рабочего дня. Другого пути классики не видели и не могли видеть, но знай они о возможностях кибернетики, они стали бы в этом вопросе самыми горячими и отчаянными из отчаянных кибернетиков, поскольку автоматизация, перевод на автоматическое регулирование основной или даже подавляющей части социальной репродукции и есть самый радикальный способ уничтoжeния «старой мерзости», труда-рабства.

Но даже и не зная о кибернетике, Маркс, подводя итоги анализу истории, прямо ставил задачу уничтожения труда: «При всех прошлых революциях характер деятельности (то есть репродукция. - М.П.) всегда оставался нетронутым, - всегда дело шло только об ином распределении этой деятельности, о новом распределении труда между иными лицами, тогда как коммунистическая революция выступает против прежнего характера деятельности, устраняет труд (курсив Маркса. - М.П.) и уничтожает господство каких бы то ни было классов вместе с самими классами» (24, т. 3, с. 70). Более того, Маркс всячески предупреждает против попыток переиначить основное содержание труда, превращать в предмет поклонения то, от чего следует освобождаться: «революция необходима не только потому, что никаким иным способом невозможно свергнуть господствующий класс, но и потому, что свергающий класс только в революции может сбросить с себя всю старую мерзость и стать способным создать новую основу общества (там же).