Джудит Крэнц - Все или ничего

• Название: Все или ничего
• Автор: Джудит Крэнц
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-04284-9

Блистательной красавице, талантливой фотохудожнице Джез Килкуллен в жизни удается почти все. Но после предательства ее жениха, фотокорреспондента Гэйба, бросившего ее в день свадьбы, она боится доверять мужчинам, хотя с легкостью сводит их с ума. И только встреча с верным и надежным Кейси Нельсоном, новым управляющим на ранчо ее отца, все меняет в ее жизни...

---

Когда сестры стали старше и поняли, что Джез не даст им вывести ее из себя, они предприняли иную тактику. Едва оставшись с ней наедине, они словно переставали ее замечать. Они могли передавать друг другу масло или салат над ее головой, и девочке приходилось откидываться назад, чтобы ее не задели, или беседовали между собой так, словно ее рядом не было.

– Ты слышала, какие ужасные отметки получила сиротка Энни? – спрашивала Фернанда.

– Понятно, она же все время проводит со своей собакой, этой отвратительной Сэнди, – отзывалась Валери. – Сиротка никогда ничего не добьется в жизни. Я слышала, как вчера об этом говорила Сьюзи.

– Неправда! – взрывалась Джез, и слова слетали с ее губ неуслышанными.

– Говорят, у сиротки есть мать, только вот живет она бог знает где, занята какими-то важными делами. С трудом верится, правда?

– Будь у нее и вправду мать, она не была бы сироткой, разве не так? – следовал обычный ответ.

– Она далеко, в Англии! У меня есть от нее письмо! – пронзительно кричала девочка.

– Ты слышала вой собаки? – Фернанда устремляла взгляд на Валери. – Должно быть, опять эта жуткая Сэнди.

– Даже если у сиротки и есть мать, ее трудно назвать добродетельной.

– Более того, она плохая мать, если так часто уезжает. Правда, я вообще в нее не верю.

Проходя мимо Джез в саду, старшие сестры шипели сквозь зубы в ее сторону: «Сиротка», даже не глядя на девочку. «Сиротка», – беззвучно, одними губами выводили они за обеденным столом, когда не видел отец. Если же он был рядом, сестры называли Джез Энни, объясняя, что таково ее ласкательное прозвище.

Джез, в безмолвном страдании, старалась ничего не замечать. Неужели они совсем не любят ее, ну хоть немножко? Что в ней не так, почему они так злы с нею? Она терзала себя бесконечными вопросами, но продолжала молчать. Ее душил стыд – стыд отверженного. Она боялась только ухудшить дело. Если она не станет повторять их слов, они как бы исчезнут. Если не даст никому понять, что обижена, – обиды не будет.

Джез ничего не знала о разводе. Приученная родителями говорить то, что думает, первые уроки двуличия и жестокости она получила от Фернанды и Валери, – уроки, явно расписанные для них Лидией.

К ее восьми годам старшие сестры наконец-то притомились. Девчонка слишком тупа, чтобы так стараться, к тому же их собственная жизнь куда важней. В последующие годы, уже будучи замужем, они редко приезжали на ранчо, несмотря на требования матери.

Джез шел уже восьмой год, и Сильвия решила, что пора слегка отдохнуть от кинематографа. Она находилась в самом расцвете творческих сил, на гребне популярности и этим решением чуть с ума не свела своего агента: упустить такие возможности! Она запретила даже присылать ей сценарии, неважно, кто был автором.

Сильвии необходима передышка, а если агент этого не понимает – что ж, ему же хуже.

Совершенно неожиданно для себя Джез вступила в преддверие рая. Рози, слегка погрустив, уволилась, чтобы ухаживать за другой девочкой: по летам Джез ей уже не требовалась няня, да к тому же теперь рядом была мать.

В то лето, когда занятия в школе закончились, они все свободное время проводили вместе. Пока отец объезжал ранчо, Джез была неразлучна с матерью, и они вместе строили планы на предстоящий день. Частенько, оседлав лошадей, они отправлялись на пикник, пользуясь частной дорогой, проложенной специально, чтобы миновать шоссе на Сан-Диего, которое теперь уходило в глубь побережья почти на две мили. Они плавали на лодке, причем Джез справлялась с ней куда увереннее, чем Сильвия, и нередко наведывались в Сан-Хуан-Капистрано, чтобы полакомиться мороженым.

Как после этого не заглянуть в поселение миссионеров, раскинувшееся вокруг огромной каменной церкви, которая строилась девять лет и для которой, согласно семейному преданию, привозили камни с Валенсия-Пойнт. Честолюбие строителей было чрезмерным, они оказались слишком высокомерны, как едва ли не в первый раз в жизни позволила себе морализаторски заметить Сильвия, ибо не прошло и шести лет после завершения строительства, как землетрясением повредило звонницу, колокол рухнул вниз во время службы и убил сорок человек.

Их обеих завораживал европейский дух миссионерского поселения, величественные сводчатые руины, которые пришлись бы как раз к месту и в Италии, и в Испании, узкая и уютная скромная часовня, в которой все еще проходили службы, стаи белых голубей, неспешно и с достоинством вышагивающих на крохотных лапках по старинной мостовой, щебет тысяч ласточек, свивших себе гнезда под крышей миссии и каждый год девятнадцатого марта возвращавшихся туда, шумными криками и возней возвещая о своем появлении.

Нередко Сильвия и Джез, прихватив с собой стаканчики с мороженым, располагались на деревянной скамье, обнаруженной ими в дальнем левом крыле миссии. С этого облюбованного ими места открывался чудесный вид на громадное древнее калифорнийское перечное дерево, колодец, у которого загадывают желание, на стену, увитую ярко-красной бугенвиллеей, разрушенные своды галереи и розовый сад, знавший лучшие времена. Сидя на этой скамье, они наслаждались особенным гулким покоем, который, казалось, доступен им только здесь.

– Когда-нибудь мы все вместе поедем в Европу, – обещала Сильвия, наматывая на палец прядку волос дочери.

Сделав колечко, она позволяла ему соскользнуть с пальца, и завиток тут же превращался в волнистую прядь. Откуда у нее эти золотистые глаза? – думала Сильвия, глядя на дочь. По форме они повторяли ее глаза, но эти топазовые зрачки не встретишь ни в роду Сильвии, ни у Майка. Девочка будет высокой, выше, чем она сама, и очень хорошенькой. Да, она права, не захотев больше иметь детей. Достаточно и одного, если этот ребенок – Джез. Все же она удивительно правильно организовала свою жизнь!

Так шли месяц за месяцем, и каждый вечер Джез абсолютно точно знала, каким будет следующий день, когда ей позволят, свернувшись после ужина в кресле клубочком, наблюдать, как танцуют родители, подчиняясь льющейся музыке, в танцевальной комнате под тяжелыми и низкими перекладинами потолка. Тяжелые бревна были плотно пригнаны еще в те времена, когда на ранчо не знали гвоздей. Их поддерживали плотные ремни из сыромятной кожи такой крепости, что на нее не влияло даже время, и только перемены в погоде заставляли их подчас негромко поскрипывать, словно гасиенда «Валенсия» – это корабль, раскачивающийся на морских просторах. Ах, как бы ей хотелось, чтобы так все и было! Небольшой, прочный корабль, уносящийся вдаль, на борту которого только они втроем, и никого больше, и никаких перемен, только небо, меняющееся с лунного на солнечное, и так день за днем, ночь за ночью. И еще музыка «Битлз». Навечно, навсегда. Вечные «Земляничные поляны»...

В то блаженное лето, когда Джез было уже восемь лет, она увлеклась фотографией. Отец подарил ей «Кодак» и несколько катушек пленки: ребенок должен начать с минимума, тем более что это увлечение может быстро пройти.

Первым объектом внимания стала Сильвия, уютно расположившаяся на веранде в косых лучах утреннего солнца с книгой в руках и нарядном платье в сине-белый цветочек.

Прильнув к объективу и увидев мать в рамке видоискателя, склонившуюся над книгой, Джез вдруг почувствовала, как ее захлестывает огромная и обжигающая волна радости. Нажав кнопку, она поняла, что завладела целым отрезком времени, завладела образом матери, который теперь принадлежит только ей и никому больше в целом мире, и никто не сможет отобрать его.

Подняв голову, Сильвия взглянула на дочь и улыбнулась: так обычно просили ее фотографы, и девочка сделала новый кадр. Выпрямившись и глядя прямо в объектив, Сильвия продолжала улыбаться, как бы подыгрывая девочке, но Джез, не желая тратить драгоценную пленку на повтор, крикнула ей:

– Мамочка, представь себе, что меня здесь нет!

Эта знакомая, но удивительно ранняя в устах дочери команда заставила Сильвию улыбнуться еще шире. Джез держалась так же уверенно, как и она сама, будучи ребенком. Сильвия вернулась к чтению, с головой погрузившись в книгу, пока дочь бродила вокруг, то приближаясь, то удаляясь вновь, не опуская фотоаппарат и не отрываясь от объектива, чтобы не пропустить интересный момент, но так и не решаясь нажать на спуск.

Открывшаяся вдруг возможность ограничить просторы ранчо, к которым она так привыкла, рамкой видоискателя приводила ее в восторг. Если захочет, она сможет сфотографировать только руки матери, или ее ноги, или просто рукав платья. Если отойти подальше, можно превратить Сильвию в крошечный образ, часть общего полотна ранчо, и все же уместить ее в кадр полностью, с головы до ног. Или, напротив, встать совсем рядом, и тогда в кадре окажется лишь голова.

Она еще ничего не знала о фокусе или экспозиций, даже не догадывалась, что чего-то не знает, да и не хотела знать. Даже сам снимок не так важен, как внезапно пришедшее новое ощущение, что ей дано остановить мгновенье, задержать его, заключив в квадрат или прямоугольник, затем чуть сдвинуть объектив в сторону и изменить это мгновенье по своему желанию или же задать такие рамки будущей картины, которые ей захочется, выбрать именно тот образ, который нравится.