Джудит Крэнц - Все или ничего

• Название: Все или ничего
• Автор: Джудит Крэнц
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-04284-9

Блистательной красавице, талантливой фотохудожнице Джез Килкуллен в жизни удается почти все. Но после предательства ее жениха, фотокорреспондента Гэйба, бросившего ее в день свадьбы, она боится доверять мужчинам, хотя с легкостью сводит их с ума. И только встреча с верным и надежным Кейси Нельсоном, новым управляющим на ранчо ее отца, все меняет в ее жизни...

---

Джез Килкуллен научилась одиночеству раньше, чем научилась ходить. Мать уехала еще до того, как она начала себя помнить, исчезла насовсем, – именно так отпечаталось это событие в ее младенческом сознании.

Ранние годы ее детства были полны противоречий. Время от времени мать появлялась снова, исполненная любви, и все свое внимание отдавала дочери, наполняя жизнь девочки играми, пробуждая по утрам поцелуями и подолгу задерживаясь вечерами у ее постели, напевая шведские колыбельные. Потом мать исчезала снова и увозила с собой любовь, теплые ласковые руки, нежные губы и колыбельные песни, оставляя после себя необъяснимый мир, серый, пустой и печальный, полный слез. Джез привыкла и к этому, считая эту жизнь нормальной: другой она не знала.

Когда она подросла настолько, чтобы понимать объяснения, которые постоянно повторяли родители, оправдывая причины, по которым мать вынуждена уезжать из дома, она научилась сдерживать и те чувства, которые эти отъезды в ней вызывали. Поскольку дети боятся одиночества больше всего на свете, а страх быть покинутыми навсегда – самое тяжелое для них переживание, то главным стало научиться не давать волю чувствам.

Конечно, ей страшно не нравилось, когда мамочка вынуждена была уезжать на съемки, но такова уж ее работа. У Джез остается отец, Сьюзи и Рози, ее нянька, которые позаботятся о ней, у нее есть свой собственный маленький пони, на котором можно кататься, да и на ранчо каждый, у кого выдавалось свободное время, с удовольствием играл с нею. А мамочка вернется домой, как только фильм будет снят. Честное слово, вернется, и никаких оснований у малышки расстраиваться нет.

Помог дочери справиться с печалью прежде всего отец: взрослые не умеют так хорошо прятать переживания, как это подчас удается ребенку. Джез старалась почаще бывать с ним, пока мать была в отъезде. Решительно-разговорчивая, она не оставляла его, ужиная вместе с ним на ярко освещенной кухне, с суетящимися поблизости Рози и Сьюзи, так чтобы не оставаться в столовой вдвоем, только отец и дочь, за тем самым столом, за которым сидела Сильвия, смеясь и безмятежно болтая, всего неделю назад.

После обеда отец иногда предлагал Джез взглянуть на старые семейные фотографии – коллекцию, собранную еще его дедом, которая хранилась в забытой кладовой в дальнем крыле гасиенды. Джез, пожалуй, одну из всей его семьи эти фотографии интересовали. Там, за прочной, обитой огнеупорными материалами дверью, ключ от которой был только у отца, стоял длинный деревянный стол, освещенный лампами под зелеными абажурами, за которыми высились полки с покрытыми пылью папками. Отец предлагал девочке назвать год – любой, вплоть до 1875-го, когда ее прадеду, молодому Хью Килкуллену, подарили первый фотоаппарат, и Джез, как слова заклинания, с удовольствием выкрикивала: «1888-й!» или «1931-й!».

Это и вправду было подобно чуду: внезапно перенестись в то самое ранчо, которое она знала наизусть, и увидеть знакомые строения так, как они выглядели в те времена, на удивление похожими на сегодняшние и все же неуловимо-таинственно отличающимися в каких-то мелочах. Это был чудесный взаимоисключающий мир: некогда молодые деревца превратились в раскидистые деревья, тоненькие побеги винограда теперь встали плотным шатром; те, кого она знала древними стариками, на фотографиях были мальчишками, а отцы этих самых мальчишек в тех же самых, как казалось девочке, шляпах, которые сегодня носили их сыновья, скакали верхом на лошадях, которых Джез никогда не видела. В старом колодце, таинственном и забытом, некогда черпали воду, а разбитый в те годы небольшой розовый сад к настоящему времени стал пышным и мощным, насчитывая уже сотни кустов. На фото давно уже ушедшие в мир иной женщины, пухленькие и хорошенькие, в длинных, до полу, белых летних одеждах, отделанных кружевами, потягивали чай, сидя под зонтиками во внутренних двориках, а дети, верхом на точно таких же, как у нее, пони – или тех же самых? – думала Джез – выезжали из тех же самых конюшен. Правда, одежды на этих детях почему-то было куда больше, чем на тех, кого знала Джез, да и волосы были как-то странно разделены на пробор.

В особенный восторг приводили ее фотографии свадеб, крещений, праздников и даже похорон, на уборке урожая, рыбалке или охоте. Ее прадед, всю жизнь используя только естественное освещение, явно не лишен был искры божией в плане композиции: фотографии выходили насыщенными и ясными, что еще больше подстегивало воображение девочки. Ей хотелось знать имена людей на фотографиях и кем они ей приходятся. Какая еда дымится в котлах, вокруг которых с мисками в руках выстроились ковбои? Кто владелец автомобиля со странным названием «Уайт-Стимер»? Научился ли ее прадедушка говорить по-китайски со своими поварами или же они объяснялись на английском? Почему клеймение скота – самое важное событие в году? Неужели на самом деле так уж необходимо выжигать клеймо теленку? Ведь это же больно.

Но больше всего Джез обожала предания о ранчо Килкулленов, рассказы о долгих, в целый год, сражениях с ящуром и техасской лихорадкой, клещом, о еженедельных парильнях и уничтожении блох – процедуре, через которую терпеливо проходили все дети ранчо; о ежегодных состязаниях по ловле окуней в водоемах, которых полным-полно среди пастбищ в сотни квадратных миль.

Существовали на ранчо и свои легенды – то ли правда, то ли вымысел, кто знает? – например, о францисканской гробнице, столь древней, что ни один человек не назвал бы ее точного возраста. Предполагалось, что гробница эта расположена где-то на вершине Портола-Пик, и прадедушка Джез верил, что в юности как-то набрел на нее. Дед Джез уже не бродил по горам в поисках гробницы, так что отец не мог с полной уверенностью сказать, существует ли она на самом деле.

Подчас, когда Сьюзи с горничными, закончив работу, расходились по домам, а Рози удавалось отправить спать, Джез любила, примостившись на низком стульчике у ног отца, засидеться в комнате, где хранился архив, и погрузиться в иную галактику, тоже населенную людьми и ставшую для нее куда более реальной, чем сама реальность. Майк позволял дочери засиживаться там допоздна, вызывая тем самым неудовольствие Рози, и узы, объединявшие их двоих – мужчину, ни словом не обмолвившегося о своем одиночестве, и ребенка, не позволявшего себе в нем признаться, – становились все крепче. Когда же Майк с неохотой признавал, что пора отпустить девочку спать, он на прощание пел ей одну из своих – или ее – любимых песенок: «Клементайн», «О, Сюзанна» или «Старый вулкан», на которых вырос сам. Если Джез, лежа в постели, вспоминала мелодию одной из шведских колыбельных, она позволяла себе промурлыкать мелодию только после того, как отец выходил.

В какой-то момент в первые годы супружества до Майка Килкуллена стали доходить слухи, распускаемые колонками светских новостей, что у Сильвии Норберг роман с ее партнером по последнему фильму. Сам он этих колонок не читал, но какому же мужу какой знаменитости позволят остаться в неведении? Сильвия подготовила его к возможности подобных выпадов в свой адрес еще до свадьбы:

– Они все равно будут жужжать, что я сплю с кем-нибудь, не с мужчинами, так с женщинами. Но если я тебе дорога, постарайся не обращать внимания на эту чепуху.

И правда, учитывая молодость, красоту и тот факт, что она много времени проводит одна, сплетен о Сильвии ходило еще на удивление мало. Так успокаивал себя Майк, втайне надеясь, что ни Сьюзи, ни Рози не услышат и не прочтут подобных наветов. Понятно, они не очень-то в них поверят, однако мысль о том, что подобная мерзость достигнет слуха кого-то из близких, его беспокоила.

Слухи не утихали еще несколько лет, словно старая кровоточащая рана, которая никак не зарубцуется, но он отказывался даже заводить речь на эту тему, когда в промежутках между съемками Сильвия возвращалась на ранчо. Ее способность озарять окружающий мир своим присутствием осталась прежней. Майк не помнил, чтобы видел жену задумчивой, недовольной или просто рассеянной, погруженной в мысли о ком-то другом или о чем-то в этом роде. И улыбка ее никогда не становилась мечтательно-отвлеченной. Когда Сильвия приезжала на ранчо, она принадлежала ему каждой клеточкой. Она излечивала его своей любовью, так что даже легкое беспокойство, считал Майк, было бы слишком большой честью для сплетников.

В 1967 году Майк внезапно понял, что Джез, проучившаяся уже полгода в школе, почти достигла того возраста, когда слухи могут долететь до ее ушей: из болтовни родителей тех детей, с которыми она училась в Сан-Хуан-Капистрано, или из разговоров учителей. Да бог его знает, сколько злобных источников существует на свете!

Ради дочери Майк решился на то, чего упорно избегал ради самого себя: он поговорил с женой. Может, она сумеет предпринять какие-то шаги, чтобы заткнуть рты этим сплетникам? Может быть, кто-то из коллег, отвечающих за связи с общественностью, знает, как пресечь ложь, которая в один отнюдь не прекрасный день может затронуть Джез?