Нестор Махно - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Нестор Махно
• Жанр: Биографии и Мемуары

Фигура анархиста Нестора Махно (1889–1934) противоречива и неоднозначна. Батрак, рабочий, арестованный и сосланный за участие в революции 1905 года, организатор «Революционной повстанческой партии Украины», воевавшей и против войск Деникина и Врангеля, политик, на совести которого немало жестоких дел, человек мятущийся, многого так и не понявший, таким предстает Махно в своих воспоминаниях.

Книга представляет интерес для широких кругов читателей.

---

Под руководством этих лиц и силами центральной еврейской роты переворот был совершен в порядке ареста всех членов революционного Гуляйпольского комитета и большей части членов Совета крестьянских и рабочих депутатов. Был также отозван с противонемецкого и гайдамацкого фронта анархический отряд. Он в пути был разоружен и наполовину арестован. Арест производился с целью выдать всех этих передовых революционеров Гуляйполя и района немецко-австрийскому командованию на уничтожение.

Переворот удался. Буржуазия его приветствовала. Она быстро, в течение нескольких дней, сделалась снова хозяином во всем районе. Начались погромы революционных организаций.

Некоторые подробности событий произвели на крестьян особое впечатление. Так, например, в Гуляйполе, под руководством «анархиста» Левы Шнейдера, владевшего помимо еврейского языка и украинским, было разгромлено бюро анархистов. На украинском языке он обратился к шовинистическим бандам:

– Брати, я з вами вмру за неньку Украину!

С такими словами вскочил этот «анархист» в бюро анархистов, начал хватать и рвать черные знамена, срывать со стен портреты Кропоткина, Бакунина, Александра Семенюты, разбивать их и топтать. Даже шовинисты-украинцы не делали того, что делал он, этот новоиспеченный украинский патриот, говорили мне очевидцы.

Такой поступок еврея-«анархиста» еще более развязал руки еврейской молодежи из роты. Буржуазия, зная, что делать в такие минуты, указывала молодежи на пример «анархиста». И еврейская молодежь под руководством все тех же агентов Центральной рады и немецкого командования усердствовала.

– А где же теперь этот Лева Шнейдер? – спрашивал я крестьян.

– Он убежал из Гуляйполя, когда немцы и австрийцы окончательно осели здесь. Говорят, он «работает» подпольно где-то в Харкове вместе с большевиками и анархистами, – отвечали мне крестьяне и с особой настойчивостью требовали моего мнения об этом гнусном поведении «анархиста» еврея Льва Шнейдера.

Что я мог им ответить? Я, конечно, старался доказывать им, что еврей здесь ни при чем; что неевреев, игравших гнусную роль в перевороте, было несравненно больше. Я пересчитал ими же указанные мне имена этого большинства. Но убедить их не мог. Они, крестьяне, предложили мне пойти вечером в центр Гуляйполя и убедиться в том, кто по улицам и площадям веселится, кроме евреев, «участвовавших раньше вместе с нами в походе против контрреволюции, а теперь вместе с контрреволюцией веселящихся на трупе революции». Чувствовалась великая злоба у крестьян против евреев – злоба, которой Гуляйполе еще не переживало.

Я тревожился. Предо мною ясно вставал грозный призрак нарождающегося антисемитизма. Я собирался с силами, чтобы преодолеть эту заразу в массе крестьян – заразу, привитую преступлением одних и глупостью других, самих же евреев. Я согласился переодеться в женское платье и пойти в центр Гуляйполя.

– Да, да. Вы, Нестор Иванович, пойдите туда. Вы увидите, что там свободно гуляют и веселятся только те, кто выслужился перед властью немцев и Центральной рады своими позорными действиями против революции, – говорили мне крестьяне.

В один из вечеров я с рядом крестьян и крестьянок побывал в центре Гуляйполя и действительно видел свободно гуляющими только тех, кто жил в центре. (Среди них было много евреев.) Приходящих же из окраин патрули разгоняли, записывали, нередко арестовывали, избивали прикладами и указывали им дорогу к дому.

На одном из собеседований с крестьянами на Песках (одна из окраин Гуляйполя) я остановился подробнейшим образом на революции, на ее задачах и на антисемитизме. Я охарактеризовал подлинные широкие задачи революции и подчеркнул истинную роль и громадную опасность антисемитских настроений. Я напомнил крестьянам их героическую борьбу против погромов в 1905 году. Я еще раз указал им на то, каким должно быть дело подлинного анархиста-революционера, стремящегося к тому, чтобы трудящиеся могли наконец свободно и решительно выявить свои творческие силы.

– За этим свободным и решительным выявлением сил трудящегося крестьянского люда, – сказал я, – простирается широкий путь ко всенародному счастью. Будем же, товарищи, работать во имя возрождения разбитой у нас на Украине революции, чтобы, пользуясь ею как средством, прийти к счастью. Работа эта серьезная и ответственная. Она требует настойчивости и героических жертв, ведущих по одному пути, к одной цели. Всякое отвлечение в сторону будет срывать ее и тем самым губить новые наши силы. А они пока так невелики, что бросаться ими как попало будет великим преступлением. Вот во имя этого я против того, чтобы что-либо предпринимать сейчас по отношению к тем изменникам и провокаторам, которые совершали гнусный весенний переворот и теперь живут под крылышком палачей революции.

– Так что же вы, Нестор Иванович, стоите за то, чтобы этих провокаторов не трогать? – спросили меня в один голос все присутствовавшие на этом собеседовании.

– Нет, я за то, чтобы их притянуть к отчету. Но на это будет время. Я глубоко верю, – сказал я этим своим нетерпеливым друзьям, – что мы общими усилиями организуем наши крестьянские силы на более прочных основаниях и изгоним немецко-австрийские контрреволюционные армии вместе с их ставленником гетманом Скоропадским. Тогда мы всех уцелевших провокаторов притянем к всенародному суду через сходы и собрания революционных крестьян и рабочих. И им не будет пощады. Как подлые провокаторы, они должны быть уничтоженными, и мы их уничтожим. Но уничтожать их теперь, по-моему, не следует. Это повредит или может повредить делу нашей организации как инициативной силы на пути объединения крестьянских революционных сил против внешних и внутренних врагов революции, врагов свободы и независимости трудящихся от власти капитала и его кровавого детища – государства. Это, – подчеркивал я друзьям своим, – мы должны серьезнейшим образом учитывать при подходе к практическим действиям против известных нам провокаторов.

* * *

Многих моих друзей-крестьян я не мог уже видеть: одни были расстреляны, другие посажены в тюрьму, где они по закону немцев и гетманцев исчезали бесследно.

Те же, кто остались в живых, были ограблены, чуть ли не еженедельно подвергались обыскам и избивались прикладами и шомполами.

У оставшихся в живых крестьян я уже не замечал того энтузиазма, той сплоченности и веры в свои стремления, которыми они жили всего два с половиною – три месяца тому назад. Но это меня не особенно беспокоило. Я верил, что, стоит только начать дело организации крестьян против их угнетателей, они восстановят и энтузиазм, и веру в себя и в свое дело. К этому возрождению действия я стремился с особым подъемом сознания долга революционера-анархиста вопреки анархистам, живущим в наше время одним только голым отрицанием. И скоро я при встрече и разговорах с крестьянами и крестьянками окончательно убедился в том, что весь их угнетенный и как будто безразличный вид – явление временное.

* * *

Мы много говорили с крестьянами на разные темы. Между прочим, крестьяне рассказали мне подробно о вступлении немецкоавстрийских и гетманских отрядов в Гуляйполе; о том, как их встречала буржуазия; наконец, о том, как вели себя и чем занялись эти поистине дикие контрреволюционные банды в Гуляйполе.

В первую очередь они нашли нужным отомстить мне как организатору революционных сил района. Они оцепили двор моей старушки матери, выгнали ее из дому и начали бросать бомбы в дом. Побили все окна, повырывали двери, нанесли соломы в дом и зажгли. Зажгли дом и все постройки во дворе: клуню (овин), сарай и хлев.

Затем переехали к старшему моему брату, инвалиду мировой войны Емельяну Махно, который вследствие своей инвалидности (он потерял глаз и был сильно контужен, всегда болен) активной роли в революции не играл. Они арестовали его и отправили в свою комендатуру. Хату и сарайчик сожгли, оставив жену его, мать пятерых маленьких детишек, вместе с детками во дворе смотреть, как горит все, что они своим трудом долгие годы наживали: жалкая хатенка, сарайчик да бричка.

Так объезжали эти глупые изверги культурной Европы дворы всех крестьян, сыновья которых были активными революционерами и ушли в подполье, и жгли их дворы, грабя и насилуя.

В эти же дни по провокации социалистов-шовинистов, действовавших под предводительством агронома Дмитренко, поймали молодого славного революционера-анархиста из бедной еврейской среды Горелика и зверски мучили его. Ударяли его по яичкам, плевали ему в глаза, заставляли раскрывать рот и плевали в рот. При этом ругали его за то, что он – неподкупный еврей. И в конце концов убили этого славного юношу-революционера.

Вскоре решили судьбу и моего брата. Чтобы наиболее жестоко поиздеваться над ним, над его женой и маленькими детишками, власти решили расстрелять его вблизи соседей, проведя его предварительно мимо его же двора. Снарядили шесть человек для исполнения казни над ним. Когда они приближались к двору, их увидели дети Емельяна и их мать. Дети постарше, увидев своего отца, окруженного штыками, заплакали. Младшие же, ничего не понимая, бросились к своему папе навстречу, ожидая, что он возьмет их на руки, как это он всегда делал, и, предварительно поцеловав их, скажет, что он им купил. Но грубая солдатская свинота закричала на детей, истерично угрожая им винтовками. Дети опешили и остановились. А потом, увидев, что сердитые люди повернули влево от двора и повели с собою их дорогого отца, они бросились к матери, стоявшей со старшим мальчиком во дворе, словно прикованной к земле, теребили ее за платье и просили сказать им, куда австрийцы увели их «тата». Мать целовала их и плакала вместе с ними. А слепые убийцы отвели Емельяна от его двора через балку в огород Леваднего и там убили его.