Аркадий Фидлер - Белый ягуар - вождь араваков. Трилогия

• Название: Белый ягуар - вождь араваков. Трилогия
• Автор: Аркадий Фидлер
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1987

В трилогии («Остров Робинзона», «Ориноко», «Белый Ягуар») польского писателя и путешественника Аркадия Фидлера рассказывается о судьбе потомка польских переселенцев, который, спасаясь от гнева английских лордов, бежит из Северной Америки и попадает на необитаемый остров Карибского моря, а затем в племя южноамериканских индейцев-араваков и возглавляет их борьбу против испанских, английских и голландских завоевателей. Автор остро разоблачает их «цивилизаторскую» миссию. Время действия трилогии — начало XVIII столетия. Издание рассчитано на массового читателя.

---

— Смерть Карапане! Возвещаю близкую смерть Карапаны! — выкрикивал Арасибо заклинания на разный манер и разные голоса.

И все верили, что теперь уж смерть не минует шамана, а всех истовее верил в это Арипай. Эти заклинания были для него как воздух для утопающего, как влага для прорастающего зерна. Они услаждали его слух, пьянили. Теперь, если бы он даже и захотел отрезветь и отступиться, ему это не удалось бы: на него — хотя он об этом и не подозревал — прежде всего и накидывал свои колдовские сети Арасибо.

Смерть шамана

Каждое утро я выводил отряд разведчиков для учебы в ближайший лес, держась, как правило, берега озера.

Вода здесь была застоявшаяся, месяцами прогреваемая солнцем и значительно более теплая, чем в реке. Оттого, вероятно, все кишмя кишело тут от буйства животного и растительного мира. Рыба билась словно в огромном садке, неисчислимые стаи водоплавающих птиц бороздили поверхность озера или с резким шумом проносились в воздухе, а цапли и аисты, розовые и красные, словно громадные цветы, покачивались в прибрежных зарослях. Дополняли, а скорее нарушали эту идиллию буйной природы отвратительные чудовища — кайманы, во множестве привлеченные сюда обилием рыбы. Многие из этих тварей, громадных, достигающих порой пятнадцати футов в длину, грелись на берегу средь зарослей, а когда мимо проходил человек, они срывались с места и с громким плеском бросались в воду. Индейцы уверяли, что на людей, даже купающихся, чудовища не нападали, но вид их был так отвратителен и столько таилось в них ужасающей силы, что встреча с ними каждый раз вызывала во мне отвращение. Охотились на них азартно, ибо мясо их считалось у индейцев деликатесом.

Однажды я привел отряд к верхней оконечности озера. Окруженные со всех сторон непролазной чащей, мы обучались распознавать разные звуки и определять их происхождение. Из хаоса звуков в основном вылавливались голоса птиц и цикад, различалось кваканье жаб и стук дятла, посвисты обезьян и даже полет бабочек, ибо некоторые бабочки обладали особой способностью на лету потрескивать.

Вдруг спутники мои насторожились и обратили слух в сторону озера. Хотя оно находилось рядом, его не было видно за зеленой стеной зарослей, но время от времени оттуда доносилось до нас какое-то сопение, словно там кто-то покашливал или фыркал.

Индейцы заволновались.

— Какой там зверь? — спросил я. — Такого мне слышать еще не доводилось.

— Апия, — ответили они.

Я не имел ни малейшего понятия, что это за зверь — апия, и описание, которое они мне дали, звучало фантастически: это большое животное, рыба, а может, и не рыба, поскольку рождает живых детенышей, но живет только в воде, ног у него нет, одни лишь передние плавники, а морда как у обезьяны.[8]

— Ну и страшилище! — изумился я. — Они хищные? А мясо вкусное?

— Не хищные. Мясо вкусное! — заверили меня все в один голос.

Мы поспешили к озеру. Индейцы пробирались с шумом, не обращая внимания на хруст веток и шелест листвы, чему я решительно воспротивился.

— Можно не осторожничать! — объяснили мне. — Апия плохо слышит и плохо видит.

На широком мелководье, богатом водорослями, которые были лакомством этих апий, как объяснили мне спутники, то и дело одно из этих чудищ выплывало на поверхность, выставляя из воды морду, чтобы глотнуть воздуха. Тогда-то и слышался этот характерный хлюпающий звук, который долетал до нас. Неподалеку одна апия спала у берега крепким сном, наполовину высунувшись из воды. Я определил, что это животное очень похоже по форме тела и морды на наших морских нерп, с той лишь разницей, что живет в пресной воде и было значительно больше по размерам. Некоторые экземпляры достигали в длину от головы до хвоста десяти футов. Не тревожа стада, мы вернулись в селение и рассказали о своем открытии. День закончился всеобщими приготовлениями к охоте, назначенной на следующее утро.

До рассвета мы были уже на ногах. Охотников набралось около двухсот человек, и пришлось взять все лодки, имевшиеся в Кумаке, как большие итаубы, так и маленькие яботы, изготовленные из коры дерева того же названия. Мы плыли медленно, сразу приняв порядок как для сражения: в первой линии шли итаубы, все в ряд, а за ними на расстоянии броска копья выстроилась вторая флотилия, тоже в одну линию, состоявшая из двадцати с лишним ябот.

Я стоял с Ласаной на одной из итауб рядом с негром Мигелем и Манаури. В руке у меня был лук со стрелой, изготовленной специально для сегодняшней охоты. Стрела представляла собой род гарпуна и была устроена так, что, вонзившись в тело жертвы, влекла за собой веревку с легкой деревяшкой на конце: нырнув, раненое животное тянуло за собой веревку с поплавком, указывая охотнику направление бегства, и тогда легко было догнать и добить добычу. У Мигеля, лучшего нашего копьеметателя, вместо лука были только копья-гарпуны.

Солнце взошло уже над лесом и рассеяло ночной туман, когда мы приблизились к стойбищу апий. Еще издали я заметил на берегу пару крепко спавших лентяек, развалившихся, как и апия, виденная нами накануне, но большинство животных скрывалось в глубине озера на пастбище из водорослей. Их присутствие выдавали лишь водовороты, ни с того ни с сего возникавшие на поверхности, да морды, то и дело появлявшиеся над водой, чтобы подышать.

Великолепное и грозное зрелище являла собой флотилия бесшумно скользивших по озеру лодок. Охотники с луками и копьями наготове, всматриваясь в воду, стояли неподвижно, как статуи, гребцы все осторожнее погружали весла, и все это при гробовом молчании. Я с удовольствием наблюдал за их действиями и был уверен — в годину испытаний каждый воин точно так же до конца выполнит свой долг.

Когда мы были шагах в ста от берега, строгая прежде линия охотников в одном месте дрогнула — на правом крыле произошло какое-то движение. Это один из воинов, вдруг резко размахнувшись, изо всех сил метнул копье. Оно с плеском вонзилось в воду и, видимо, угодило в цель — вода вокруг забурлила. И это первое движение вдруг словно сняло чары — оживились и в других лодках. Наш сосед слева слал в воду из лука одну стрелу за другой.

Неподалеку от меня тоже вынырнула усатая морда апии, готовая в следующий миг вновь исчезнуть в глубине. Но прежде чем погрузиться, она описала круг у самой поверхности воды, а я выпустил стрелу. Она вонзилась в жирный бок. Животное метнулось в глубину и скрылось с глаз, но со стрелы тотчас размоталась веревка с поплавком. Мой поплавок был красного цвета. Сначала он понесся к берегу, потом вдруг резко повернул назад и неподалеку от нашей итаубы пересек линию облавы, тут же угодив под вторую линию наших ябот. Там схватили веревку и, подтянув, метнули багры.

— Хорошо! — шепнула Ласана. Она не скрывала возбуждения и явно гордилась мной.

Раненые апии, бросаясь во все стороны, подняли в воде страшный переполох, и все остальные животные в панике бросились наутек: одни в сторону камышей, другие — к середине озера. Но поскольку им поминутно приходилось подниматься на поверхность, а повсюду, и у самого берега и дальше, их подстерегали лодки с неумолимыми стрелками, скрыться и уйти от преследования им было нелегко. Все больше носилось по озеру цветных поплавков, роковых предвестников смерти, и всюду, где они появлялись, вода розовела от крови.

Людей охватил охотничий азарт. Для них, как и для их жертв, речь шла о жизни и смерти. В людях вспыхнул инстинкт первобытных охотников, проявляясь и в лихорадочном блеске глаз, и в напряженном трепете мышц, и в резких движениях. Но более всего меня поражало, производя просто потрясающее впечатление, то, что вся эта драма страстей и инстинктов разыгрывалась в полнейшей тишине. Ни одного восклицания, ни одного звука, ни одного торжествующего клича: животные, погибая, тоже не издавали ни звука.

Когда спустя час охота близилась к концу, уцелело, наверно, и спаслось бегством к середине озера меньше половины животных. Мы принялись собирать добычу, привязывая ее за кормой лодок. Некоторые туши весили пять-шесть центнеров. Чтобы облегчить себе работу, мы буксировали убитых животных к берегу, на мель, но при этом возникли вдруг неожиданные осложнения.

Кровь убитых животных, смешавшись с водой, привлекла массу каких-то рыб из породы хищных, не очень крупных, немного меньше фута в длину, но, несмотря да неказистый вид, невероятно прожорливых. Араваки называли их гума.[9] Зубы у них были острые как ножи. Одним молниеносным укусом они вырывали из тела жертвы большие куски и тут же отскакивали в сторону, уступая место другим. Дерзость их не знала предела, они нападали даже на человека, спастись от них можно было лишь бегством.

Вот эти-то маленькие чудовища и собрались сотнями вокруг наших апий, набрасываясь на их туши так, что вокруг вскипала вода. Мы, как могли, отгоняли их палками, но тщетно — они, не обращая внимания на удары и шум, жадно набрасывались на пищу. Место одного-двух хищников, оглушенных палками, тут же занимали пять новых.