Кингсли Эмис - Лесовик

• Название: Лесовик
• Автор: Кингсли Эмис
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2003
• ISBN: 5-352-00358-2

Кингсли Эмис (1922–1995) – знаменитый английский писатель, отец не менее знаменитого Мартина Эмиса. «Лесовик», экранизированный на Би-би-си в 1990 г., – общепризнанно считается самым увлекательным его романом. Главный герой – хозяин трактира, не дурак выпить и не чуждый прочих жизненных радостей, которому начинают мерещиться призраки. Впрочем, мерещиться ли? И так ли уж мертв злобный доктор Андерхилл, по легенде вызывавший Лесовика в XVII в., дабы творить несусветные бесчинства?

---

– Ну хорошо… Но чего я не понимаю, так это почему ваши викторианцы помешались на идее потусторонней жизни, если их грызло и не отпускало чувство вины по поводу всего совершенного за время их земного существования? Им должно было прийти в голову, что их жизненный путь с большей вероятностью закончится в аду, а не в каком-то…

– Дорогой мой, в этом-то и суть дела, как вы не понимаете. Ад внушал им страстный восторг, он рисовался им чем-то вроде интерната тех времен – только для мальчиков из состоятельных семей, – единственное место, где их ждали те подлинно сильные переживания, на которые они были способны. Битье тростью, порка, старшие шпыняют младших, обтирание холодной водой, гребля, умение удрать с уроков и наводящий ужас всемогущий учитель, который без устали внушает тебе, что ты дерьмо собачье и рассадник скверны. Они пометались на идее ада, я уверяю вас. Надеюсь, вам не кажется совпадением, что это была великая эпоха мазохизма, главным образом в Англии, но ни в коем случае Англией не ограничивающаяся.

– Не кажется, – сказал я. – Эпоха мазохизма не может быть совпадением.

– Да, такое вряд ли возможно. Все это в целом присуще духу капитализма – культ боли, наказания и страдания, в целом всех этих протестантских качеств. Если вам хочется блеснуть умом, можете поразить своих слушателей утверждением, что бессмертие души придумано доктором Арнольдом[8] из Регби; слегка жестоко по отношению к прошлому кумиру, но что поделаешь.

– Вы так считаете? Но о бессмертии души так много говорится в Библии, разве нет? А вся эта ерунда по поводу страдания и наказания в Средние века? И разве Католическая церковь не относилась всегда очень серьезно к бессмертию каждого отдельного человека?

– Давайте рассмотрим эти моменты в логической последовательности, если не возражаете. Об этом буквально ни слова в Ветхом Завете, который, как на сегодняшний день всеми признано, является более бескомпромиссным и менее сентиментальным, чем Новый Завет. Честно говоря, Иисус, как Он представлен в Евангелиях, похож на слезливого либерала – в те моменты, когда не взмывает на крыльях довольно слащавых семитских метафор. Что касается Средневековья, их демоны, их раскаленные клещи и остальные атрибуты ада – не более чем спектакль, где жертвы подвергались тем истязаниям, которым хотелось бы предать своих врагов на земле. А Римско-католическая церковь в этом вопросе… ну, молочные реки и кисельные берега, которые ждут вас на том свете, – это, конечно, понятно. Я это к чему – надеюсь, вы не считаете случайностью, что они поддерживают все без исключения отсталые, реакционные, а то и совсем зловещие режимы, как в Испании, Португалии, Ирландии…

– Да, я понимаю, о ком вы говорите. Ну не знаю, что и думать. Но одно могу сказать с уверенностью: вы раскрыли мне глаза на очень многие вещи, пастор.

– О которых я бы посоветовал вам, мистер Оллингтон, еще раз подумать как-нибудь на досуге. Уверяю вас, людям не доставляет радости, когда их слепые верования анализируются в конкретном историческом контексте, знаю это из личного опыта.

– Что бы вы сказали, если б я вдруг сообщил вам, что у меня есть факты, которые, похоже, доказывают, что некий господин фактически обрел в той или иной форме вторую жизнь после своей смерти?

– Я бы сказал, что вы сошли… – На неизношенном лице преподобного Тома всегдашнее выражение недовольства на мгновение уступило место какой-то настороженности; за последние несколько дней я наблюдал нечто подобное на многих знакомых лицах. – Э-э, вы имеете в виду привидения и все такое прочее, я правильно понял?

– Да. А точнее, одно привидение, которое предоставило мне сведения, точные сведения, которые я не мог бы получить из иных источников.

– Мм. Ясно. Если у кого-то с чердаком не все в порядке, в этом лучше разберется его лечащий врач, а не человек моей профессии. Кстати, где Джек? Что-то не вижу его…

– Он поехал к пациенту. Вы хотите сказать, что у меня все признаки сумасшествия, если я считаю такое возможным?

– Мм… нет. Но мы ведем речь о, скажем так, ненормальном состоянии сознания, не правда ли, так что давайте следовать четким определениям.

– Четкие определения подсказывают нам, что человек не может пережить собственную смерть.

– Послушайте, я бы хотел повторить. Не могли бы вы, если не трудно, сказать бармену, пусть нальет мне чего-нибудь. Я не должен особо накачиваться, потому что меня сегодня вечером еще на пикник пригласили в Ньюхем – жаркое на вертеле и всякие такие развлечения на открытом воздухе, но, надеюсь, еще капельку можно себе позволить, как вы считаете?

– Что пьете?

– Баккарди с перно. – В его интонации так и слышалось невысказанное: «Идиот!»

– Чем-нибудь разбавить?

– Простите?

– С томатным соком, с пепси-колой или…

– Боже упаси! Нет, только лед.

Я передавал заказ Фреду, который понимающе закрыл глаза на пару секунд, прежде чем взяться за бутылки и стакан. Впервые за долгое время он мог поработать без напряжения – и вполне заслуженно; бар был закрыт до вечера, количество приглашенных ограничивалось Дианой, Дэвидом, еще двумя-тремя соседями и членами моей семьи плюс пастор, созерцающий теперь свой стакан; он начал энергично вращать его и только потом сделал маленький глоток.

– Все в порядке?

– Нормально. Вы тут упоминали про Божий Промысел, – сказал он, продемонстрировав способность восстанавливать в памяти прерванный разговор, что мне пришлось с неудовольствием поставить ему в заслугу. – По-своему интересный момент. Я хотел бы поведать вам, что по поводу Божьего Промысла накручено больше фантазий – в том смысле, что люди дают выход своим неосознанным побуждениям в общественно приемлемом виде, – нежели в какой-либо другой области веры, за исключением мученичества, конечно, где сильнее выпирает чисто сексуальный момент. Божий Промысел. Хм. Я в этом разбираюсь не лучше, чем любой прохожий на улице, а многие служители Церкви из нового поколения ставят в наши дни вот такой огромный вопросительный знак в конце данного утверждения. Дело идет, вне сомнения, к тому, что религиозный идеализм проследует той же дорогой, что и бессмертие души, с отставанием сознания лет на двадцать или, скажем, двадцать пять. А теперь прошу извинить, мне надо перекинуться парой слов вон с теми двумя ослепительными куколками. Было в высшей степени…

– Я пойду с вами.

Чисто случайно, полагаю, Джойс и Диана оделись почти одинаково на похороны: черная юбка и жакет из баратеи, белая рубашка с английскими кружевами, черные ажурные чулки, черная соломенная шляпка. Из-за этого они сильнее, чем когда-либо раньше, казались сестрами, даже близнецами. Пока пастор развенчивал, ради меня, а вполне возможно, что и ради себя, христианство, я наблюдал за ними, как они сидят и беседуют на диванчике у окна, задаваясь вопросом: кто-нибудь из них коснулся наших предстоящих интимных дел? Мне пришло в голову только теперь, что я забыл предупредить Диану, что в разговоре с Джойс я приписал идею нашего интима ей, Диане, но я еще только двинулся с места, направляясь в их сторону в сопровождении насупленного, тяжело ступающего пастора, как мне стало понятно, что все в порядке. В порядке, и даже более того: они касались друг друга плечами и коленями, у обеих лица немного раскраснелись, и каждая на свой манер посмотрела на меня взглядом заговорщика, Джойс – прямо и серьезно, Диана – разыгрывая маленький шок, обрамленный по краям стыдливостью.

– Мистер Зонненшайн давал мне разъяснения по поводу Божьего Промысла, – сказал я.

Пастор быстро изогнулся – правым бедром и левым плечом. Он сказал со вздохом:

– Вы знаете, по роду моих занятий приходится время от времени затрагивать вопросы подобного плана.

– А в чем Божий Промысел? – спросила Джойс, прибегнув к заинтересованному, отнюдь не враждебному и вполне рассудительному тону, который, как я научился распознавать, таил в себе угрозу.

– Вы знаете, отвечая на этот вопрос, начнем с того, что отбросим все ложные толкования. Например, он никак не связан с истерическими хлопотами по поводу состояния вашей души, с воскресением вашего тела после смерти, с обществом святых, с грехом и раскаянием или выполнением вашего долга в той сфере жизни, куда судьбе было угодно…

Я настроился на выслушивание исчерпывающего списка всего, что в Божьем Промысле не содержалось. Джойс, однако, перебила:

– Но в чем же Его Промысел?

– Я бы сказал… Я бы так выразился, что… Бог ждет от нас… – насмешливые нотки звучали в последней фразе, – борьбы с несправедливостью и угнетением во всех уголках земли, будь то Греция или Родезия, Америка или Ольстер, Мозамбик с Анголой или Испания…

– Но это все политика. А что касается религии?

– Для меня это… религия в своем истинном значении. Конечно, я могу заблуждаться во всем этом. Не мне учить людей, что им следует думать, как им следует…