Сидней Боундс - Человек в лабиринте. Сборник зарубежной фантастики

• Название: Человек в лабиринте. Сборник зарубежной фантастики
• Автор: Сидней Боундс
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1991
• ISBN: ISBN 5-235-01965-2

Сборник зарубежной фантастики, переведенный и изданный Всесоюзным творческим объединением молодых писателей-фантастов при ИПО ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия».

На 1-й странице обложки: Памела ЛИ (США). Поиски и находки.

На 4-й странице обложки: Восход станции.

---

Очень медленно Берт последовал за ним. На приличном расстоянии от пещеры он остановился, сел под кустом боярышника и стал наблюдать. Человек с Архипелага остановился — одинокая темная фигура на фоне зеленого склона горы перед разинутым ртом пещеры. Он стоял, гордо выпрямившись. Внезапно он поднял свой посох над головой и, когда изумрудное сияние залило его с головы до ног, крикнул:

— Вор, укравший Казну Пандора, выходи!

Изнутри пещеры послышался грохот, как от бьющейся посуды, и показались клубы пыли. Испуганный Берт отвернулся. Когда он взглянул снова, Чернобород все еще стоял неподвижно, а на пороге пещеры появился пыльный и взъерошенный мистер Подгорой. Он казался маленьким и жалким, со своими кривыми ногами, ступни которых были повернуты внутрь, в черных мешковатых брюках и без посоха.

— Кто вы такой? — спросил он своим слабым хриплым голосом.

— Я — Правитель Пандора, пришел забрать мои сокровища, вор!

Мистер Подгорой медленно покраснел, как всегда, когда с ним грубо разговаривали. Но затем он сделал кое-что еще. Он пожелтел. Его волосы встали дыбом, он издал кашляющий рев — и желтый лев бросился вниз по склону на Черноборода, сверкая белыми клыками.

Но Черноборода там больше не было. Гигантский тигр, цвета ночной тьмы и молний, прыгнул навстречу льву…

Лев исчез. Перед пещерой стояла роща высоких деревьев, черная в сиянии зимнего солнца. Тигр в прыжке, перед тем, как приземлиться в тени деревьев, превратился в вытянутый язык пламени, захлестнувший сухие черные ветки…

Но там, где были деревья, из горы заструился водопад, серебряная арка грохочущей воды обрушилась на огонь. Огонь исчез…

В одно мгновение перед глазами изумленного рыбака выросли две горы — та зеленая, которую он знал, и другая, новая, коричневая обнаженная вершина, готовая поглотить извергающийся водопад. Это произошло так быстро, что Берт моргнул, а потом он моргнул снова и простонал, поскольку то, что он увидел, на сей раз, было гораздо хуже. Там, где был водопад, сейчас парил дракон. Черные крылья бросали тень на всю гору, стальные когти шевелились в поисках жертвы, чешуйчатая черная пасть разверзлась и извергла огонь и дым.

Чернобород стоял перед ужасным созданием и смеялся.

— Можешь принимать любой облик, маленький сеньор Подгорой! — насмешливо сказал он. — Я в силах состязаться с тобой. Но игра становится утомительной. Я хочу взглянуть на свои сокровища, на Иналкиль. Итак, большой дракон, маленький колдун, прими свой истинный облик. Я заклинаю тебя силой твоего настоящего имени — Йевоод!

Берт не мог пошевелиться, даже моргнуть. Он съежился и смотрел, хотелось ему этого или нет. Он видел черного дракона, парящего в воздухе над Чернобородом. Он видел, как огонь вырывался из чешуйчатой пасти, словно множество языков, как пар струился из красных ноздрей. Он видел, как лицо Черноборода стало белым, белым, как мел, и губы, обрамленные бородой, задрожали.

— Твое имя Йевоод!

— Да, — сказал низкий, хриплый, шипящий голос. — Мое настоящее имя Йевоод, и мой подлинный облик — этот облик.

— Но дракон был убит, его кости нашли на острове Удрат…

— Это был другой дракон, — сказал дракон и спикировал, как ястреб, вытянув когти.

Берт закрыл глаза.

Когда он снова открыл их, небо было чистым, склон пуст, не считая красно-черного истоптанного пятна и нескольких следов от когтей на траве.

Рыбак Берт вскочил на ноги и побежал. Он пробежал через обширный выгон, расталкивая овец направо и налево, и дальше по деревенской улице прямо к дому отца Палани. Палани была в саду.

— Пойдем со мной! — задыхаясь, воскликнул Берт. Девушка уставилась на него. Он схватил ее за руку и потащил за собой. Она слегка вскрикивала, но не сопротивлялась. Он прибежал с ней прямиком на причал, толкнул ее в свою рыбачью лодку «Квини», развязал канат, схватил весла и стал грести, как одержимый. — Больше ни его, ни Палани на острове Сэттинс не видели. «Квини» исчезла в направлении ближайшего острова на западе.

Деревенским жителям казалось, что они никогда не перестанут обсуждать, как Берт, племянник Гуди Галд, спятил и уплыл вместе со школьной учительницей в тот самый день, когда торговец Чернобород исчез бесследно, оставив все свои бусы и перья. Но три дня спустя они позабыли об этом. У них появились другие темы для разговоров с тех пор, как мистер Подгорой вышел из своей пещеры.

Мистер Подгорой решил, что, раз его имя все равно известно, он может отбросить маскировку. Ходить гораздо труднее, чем летать, и, кроме того, прошло уже очень, очень много времени с тех пор, как он хорошо кушал.

Перевод с английского Анны Катаевой

Урсула Кребер ле ГУИН ВЕЩИ

На морском берегу стоял он, глядя поверх длинных пенистых валов вдаль, туда, где можно было увидеть или, вернее, угадать высящиеся в туманной дымке Острова. Там, говорил он морю, там находится мое королевство. Море в ответ говорило ему то, что говорит оно каждому. Когда вечер надвинулся из-за его спины на водные просторы, пенные валы побледнели, а ветер притих, далеко на западе зажглась звезда. Возможно это было светом маяка, а возможно — всего лишь его желанием такой свет увидеть.

На горбатые улочки города он ступил уже в час поздних сумерек. Лавки и домишки соседей выглядели пустыми. Их уже вымыли и очистили, а все содержимое вынесли прочь в ожидании конца. Люди, скорее всего, были на Оплакивании в Зале Высот или же внизу, на полях вместе с Гневными. А Лиф не мог у себя все очистить и вынести — его товар был слишком тяжел, да и огонь его не брал. С товаром Лифа могут справиться лишь столетия. Эти вещи, где бы их ни сложить, где бы ни обронить, куда бы ни выбросить обязательно обретут видимость того, что некогда было или и сейчас является, а может, и будет городом. Потому он и не пытается от них избавиться. Его двор по-прежнему был забит штабелями кирпичей, тысячами и тысячами кирпичей, которые он сам изготовил. Печь для обжига стояла холодная, но в полной готовности. Бочонки с глиной и сухой известью, лотки, тачки и мастерки — все атрибуты его ремесла были на месте. На днях писец из Переулка Ростовщиков спросил его с усмешкой:

— Что, старина, собираешься построить кирпичную стену и отсидеться за ней, когда придет конец?

Другой сосед, проходя мимо по пути в Зал Высот, пристально поглядел на все эти штабеля, горки и груды идеально ровного и прекрасно обожженного кирпича мягкого красновато-золотистого цвета, залитые золотом послеполуденного солнца, и глубоко вздохнул, как бы ощущая всю их тяжесть у себя на сердце:

— Вещи! Вещи! Освободись от вещей, Лиф, освободись от тяжести, которая тянет тебя вниз! Иди с нами, мы вознесемся над погибающим миром!

Лиф взял кирпич из беспорядочной груды, аккуратно уложил его на верхушку штабеля и смущенно улыбнулся. Когда все соседи прошли мимо, он не пошел ни в Зал, ни за город, чтобы помочь уничтожить поля и перебить скотину. Вместо этого он отправился на берег, к самому краю погибающего мира, дальше была только вода. И сейчас, возвратясь в свой двор, с свою кирпичную мастерскую, с запахом соли на одежде и с лицом, раскрасневшимся от морского ветра, он не ощущал ни глумливого и разрушительного отчаяния Гневных, ни хныкающего отчаяния Сообщающихся С Высотами, а только опустошенность и голод. Он был невысоким, крепким человеком, и ветер с моря на краю мира дул на него весь вечер, но так и не сдвинул с места.

— Эй, Лиф! — сказала вдова из Переулка Ткачей, переходившая улицу несколькими домами ниже. — Я видела, как ты шел по улице, а после заката ни единой души, и темно очень и тихо, как в… — Она не сказала, с чем хотела сравнить темноту и тишину, опустившиеся на город, а продолжала: — Ты хоть поужинал? Я как раз доставала жаркое из печки, а ни малыш, ни я не сможем все это съесть до того, как наступит конец, это точно, и жалко же — такое мясо пропадает.

— Что ж, большое спасибо, — говорит Лиф, снова натягивая плащ, и они двинулись по Улице Каменщиков к Улице Ткачей, и в темноте морской ветер буйствовал на безлюдных мостовых.

В доме вдовы были зажжены все лампы, и Лиф играл с ее малышом — последним родившимся в городе ребенком. Он был маленький и пухлый и как раз учился держаться на ногах. Лиф ставил его, а потом отпускал, и малыш смеялся и падал, а вдова расставляла тарелки с горячим мясом и хлебом на столе, покрытом плотной плетеной скатертью. О, ни принялись за еду, даже ребенок, трудившийся всеми четырьмя зубами над ломтем черствого хлеба.

— А почему ты не на Холме или не в поле? — спросил Лиф, и вдова ответила исчерпывающим, с ее точки зрения, образом:

— О, но у меня ведь ребенок.

Лиф оглядел маленький дом, который ее муж, бывший в свое время укладчиком кирпичей у Лифа, построил собственными руками.

— Хорошо, — сказал Лиф. — Давно я не ел мяса.