Айбек - Навои

• Название: Навои
• Автор: Айбек
• Издательство: Изд. литературы и искусства имени Гафура Гуляма
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1983
• ISBN: 4702570200—238

Роман «Навои» — одно из самых крупных произведений Айбека, издан впервые в 1944 г. Автор создал в своем романе исторически правдивый обрез замечательного сына узбекского народа — Алишера Навои — поэта, мыслителя, гуманиста. За это произведение Айбек в 1946 году получил Государственную премию СССР.

---

— Будет ли от этого польза? — сказал Ходжа Афзаль, безнадежно пожимая плечами. _

— Некоторые твари предпочитают мрак свету, — продолжал Навои. — Например, для летучей мыши жизнь начинается с наступлением ночи. Жаль, что среди людей, служащих в наше время украшением мира, так много врагов света. Как могучий поток уносит с земли отбросы, так торжество разума увлечет этих людей с арены жизни в небытие. Поэтому, где бы мы ни находились, мы должны сохранить Для родины священный огонь разума. Мы подобны кузнецу. Расплавив цепи тьмы в горниле разума, мы создаем из них нужные для жизни орудия. Друг мой, нужна твердая вера.

Ходжа Афзаль не знал, что сказать. Мучения, которые он испытывал в Герате, внушили ему отвращение к жизни. К тому же он не мог себе представить, что его друзья когда-нибудь снова займут прежнее положение. Он думал, что поэтом в изгнании овладели такие же настроения. Проникнутые глубоким убеждением и верой, слова Алишера удивили Ходжу Афзаля. «Закованный лев еще сильнее духом, чем лев на свободе», — подумал он.

Ходжа Афзаль принялся расспрашивать об астрабадских делах. Навои кратко рассказал о царивших здесь до него порядках, о нуждах обитателей области и, улыбаясь, прибавил:

— Недаром говорится: «Если бубен цыгана сломается, он станет игрушкой для обезьяны». Здешние правители занимались глупыми, бессмысленными делами, точно действовали по этой пословице.

Ходжа Афзаль прищурив свои маленькие косые глаза, засмеялся:

— Скажите, больше напортили, чем поправили.

— Им как будто было приятно портить, — с гневом проговорил Навои. — И при таком положении дел они мечтали накопить горы золота для казны. Астрабад — большой торговый город, но он в запустении.

Приближалось время послеполуденной молитвы. Все поднялись, чтобы совершить омовение.

К ужину были приглашены некоторые ученые и должностные лица Астрабада. Вечер прошел в задушевной беседе.

На следующий день торжественно прибыли послы от Якуб-бека. Ржание коней, голоса слуг и нукеров наполнили двор.

Люди Якуб-бека очень сердечно приветствовали Навои и поднесли ему подарки. Пышно одетый туркмен почтительно вручил поэту письмо Якуб-бека. Навои выразил гостям благодарность и, расспросив каждого в отдельности о здоровье, пригласил садиться.

Поэт прочитал письмо про себя. Лицо его просияло. В письме правитель выражал ему свою любовь и уважение. Навои свернул бумагу, положил на колени и попросил посланных передать Якуб-беку его благодарность. Оживленная беседа продолжалась до поздней ночи.

Через несколько дней гости уехали, увозя с собой приветы и подарки. Ходжа Афзаль двинулся в путь, направляясь в Мекку.

Он не верил, что Дела в Герате наладятся, а враги потерпят поражение, и был грустен. Ему оставалось только покинуть родину — другого выхода он не видел. Поэтому, несмотря на просьбу Навои отложить отъезд, Ходжа Афзаль не согласился это сделать.

Навои снова остался один. Каждый день он лично разрешал всевозможные большие и малые вопросы, принимал горожан и окрестных жителей, приносивших жалобы и прошения. Все остальное время, чае всего по ночам, он занимался «Чар-диваном».

Хотя все его время было заполнено работой, он все же иногда задумывался о своем положении; грудь его наполнялась гневом при мысли о причиненной ему несправедливости. Письма, приходившие от друзей, сообщали, что положение в столице день ото дня ухудшается.

Каждый день приносил поэту все новые иодтвер-I I доказательства тому, что в государстве начинается пора развала. Что делать? Отряхнуть прах суетной, жизни иг вступить на путь аскетизма и отшельничества? Поэту были ненавистны «люди в рубищах», которые свили себе теплые гнезда в ханаках и чайханах для наркоманов и грабили народ, но он с глубоким уважением относился к настоящий дервишам, какие рисовались ему в воображении и изредка встречались в жизни. Навои понимал дервишество как любовь к истине, как источник мудрости. Но в тот час, когда судьба народа и родины подвергалась тяжким испытаниям, он не считал возможным удалиться от мира.

Часами поэт сидел один в своем доме, ища способе рассеять тучи беспорядка, затянувшие небо его родины. Но что он мог сделать вдали от сердца страны — Герата? Он считал, что голос истины не должен умолкать: если тот, кто восседает на троне, не может или не хочет внять этому голосу, то нет недостатка в сердцах, жаждущих услышать его звуки. Навои размышлял о том, каким способом укрепить власть, благоустроить государство, дать счастье народу. Не сомневаясь в своей правоте, не взирая на тысячи затруднений и препятствии, он еще глубже убеждался в правильности своих мыслей. Он до тонкостей продумал, каковы должны быть задачи, обязанности, достоинства каждого государственного служащего — от султана до квартального сторожа. Эти мысли, необходимые для создания единства между истиной «справедливостью, Навои тщательно записывал, эти мысли он выражал ив отдельных письмах, посылаемых в Герат.

Все чаще во время — этих размышлений поэта охватывала усталость. Тогда он слушал музыку и играл, сам. А иногда, взяв перо, возносился к облакам вдохновения и чувствовал себя освеженным, как человек, пробужденный утренним ветерком от живительного сна»

Глава двадцать третья

I

Во дворе, засучив рукава до локтей и отогнув во рот, Дильдор мыла голову. Вошел Арсланкул и, наклонившись над ней, воскликнул:

— А ну, поторапливайся! Куда положить проем вию?

Он показал на два узла, ворчавшие у него под мышками.

Дильдор, отжимая сверкавшие на солнце гладкие, иссиня-черные волосы, удивленно посмотрела на мужа.

— Что вы? Ведь еще рано.

— Я пригласил гостей зайти с утра. После пятничного намаза они прямо придут к нам.

— Положите на кухне. Мяса купили? Ваши гости изысканные люди, угостить их надо как следует, — сказала Дильдор, сверкая жемчужными зубами.

Арсланкул, направляясь на кухню, обернулся.

— Сколько я тебе ни рассказываю; а ты все их не знаешь. Для них, что похлебка, что костный жир, — все равно. Вот какие это люди! — сказал он.

Одетая в клетчатую бязевую рубашку, Ойниса — четырехлетняя дочка Арсланкула, — переваливаясь спустилась с айвана и побежала за отцом.

— Ата,[99] дай сладкого!

Арсланкул развязал на кухне один из узлов и подал девочке кусок халвы. Потом, сев на пень для колки дров, принялся чистить лук. Сегодня ему особенно радостно, он даже напевает про себя.

После того как они с Дильдор нашли Друг Друга, Арсланкул уже не возвращался в свой кишлак. Прожив, несколько лет в Герате, он вкусил прелесть городской жизни, обзавелся приятелями, и ему было тяжело покинуть столицу. Дильдор, узнав, что ее отец я бабка умерли, поддержала решение мужа. К тому же тетке Арсланкула Зубейде тоже не хотелось расставаться с ними.

— Господь не послал нам сына. Будьте же теперь здесь хозяевами. Зажигайте после нас светильник — нашим душам будет радостно, — упрашивала она.

Для сильного, трудолюбивого Арсланкула в боль-том городе нашлась работа. Кроме того, Дильдор, считавшаяся хорошей швеей, обшивала богатые семьи. Поэтому муж и жена — работавшее, как два вола в одной упряжке, не знали нужды. Видя, как согласно они живут, соседи говорили: «Даже Хазрет-Али с Биби-Фатимой так не уважали один другого».

У них родились дочка и сын. Несколько дней тому назад сынишка начал уже ходить. Вчера вечером Дильдор в честь этого события собрала соседских женщин и устроила угощение. Согласно обычаю, старуха поджарила пшеницу. Хотя лопнувшие в котле зерна обжигали руки, женщины набирали полные горсти и сыпали мальчику на голову. Между пухлыми ножками ребенка катали специально испеченные маленькие, как донышко пиалы, лепешки. Девушки, собравшиеся у соседа-ткача, перебрались через стену и наполнили дом криками, шумом и смехом. Дильдор была счастлива.

А сегодня Арсланкул в свою очередь, пригласил гостей — Султанмурада и Зейн-ад-дина.

Старуха наскоро заплела Дильдор волосы, и молодая женщина, накормив ребенка, подошла к мужу.

— Нарежьте побольше луку: я буду делать манты, — сказала она и направилась на кухню. Тщательно осмотрев и отобрав мясо, сало, плоды и сласти, Дильдор снова вышла во двор. Арсланкул, вытирая руками слезившиеся от запаха лука глаза, взглянул на жену. Увидев по лицу Дильдор, что она довольна, Арсланкул с улыбкой сказал:

— Что, не мало, душа моя?

— Нет, как раз столько, сколько хотела, — ответила жена.

— Э, если бы я даже отдал за них душу, и то быль бы мало! — с чувством проговорил Арсланкул. — Да что тебе говорить, — ты и сама все знаешь!

— Пусть наш сын будет такой же ученый, каш Султанмурад, — с чувством сказала Дильдор.

— Сокровище ума, — сказал Арсланкул. — Однажды из какой-то страны, из какой бишь… да, из Руна, пришел один большой ученый, не помню, как звали, — что-то вроде Челеби. Все ученые, которые дают уроки в гератских медресе, стали на одну сторону, а тот ученый — на другую и начали спорить. Челеби то начинал говорить про звезды, то про мудреца Афлатуна,[100] который бог знает когда умер, то читал подряд стихи из корана, а то задавал задачи о том, как мерить землю Ну-ка, ответьте на все это! На одни вопросы наши давали полный ответ, на другие — половину, а при каком-то трудном вопросе все заохали, — стоят, скребут в затылке, подталкивают друг друга: «Ты, мол, отвечай». Одним словом, опешили.