Лион Фейхтвангер - Тысяча девятьсот восемнадцатый год

• Название: Тысяча девятьсот восемнадцатый год
• Автор: Лион Фейхтвангер
• Жанр: Проза

---

_Анна-Мари_. Почему вы замолчали? Как вас зовут?

_Раненый_. Пауль.

_Анна-Мари_ (стоит перед зеркалом, старается поймать в зеркале его взгляд, медленно.) Когда ты меня наконец поцелуешь, Пауль?

Раненый целует ее шею, плечи, грудь.

_Господин Шульц_ (входит с тайным советником). Простите. Мы помешали.

_Тайный советник_. Тысячу извинений. Следуя настойчивому приглашению господина Шульца...

_Раненый_. Кто этот господин? Что угодно этому господину? Какие права у этого господина? Неужели вы тоже из... из таких?

_Анна-Мари_ (Шульцу). Как вы смели без предупреждения?

_Господин Шульц_. Прошу без кинодрам, мой ангел. Перед господином советником нам ведь стесняться нечего. Ну, словом, прежде всего сядем. (Сидится.) Ситуация, по-моему, достаточно ясна. Я позвонил, не застал тебя: пора пить чай, мы сами себя пригласили. Твой гость нисколько нам не помешает. Правильно? Можно ли что-нибудь возразить против такого великодушного толкования вещей? (Раненому.) Кстати, ваше лицо мне знакомо. Ага! Наш гордый испанец из "Скачущего кенгуру". Феноменальная память на лица, верно? А теперь давайте чай пить. Так-то.

_Раненый_. Я ничего не понимаю. Это страшнее, чем на фронте. Я ничего не понимаю.

_Господин Шульц_. Незачем все понимать, почтеннейший. Знание - смерть или что-то в этом роде, как говорит наш великий национальный поэт. Сначала чай, затем философия, говорю я, Густав-Лебрехт Шульц, крупный промышленник из Мюльгейма-на-Руре. Великолепна эта яванская статуэтка. Не правда ли, дорогой советник? Привез ее как-то из небольшого кругосветного путешествия.

_Анна-Мари_. Хватит. Не желаю больше. Ты тогда толкнул меня в грязь. Теперь я на верной дороге. То, что я сегодня сделала и хотела сделать, это хорошо. Назад возвращаться не хочу. Уходи.

_Господин Шульц_. Гром среди ясного неба. Сорокадвухсантиметровый снаряд. Господин советник, подтвердите: я вел себя абсолютно по-джентльменски. Светский человек извиняет капризы. Смотрит сквозь пальцы на игру нервов. Но теперь точка. Я не желаю превращать мою тускуланскую виллу в бедлам. Точка.

_Анна-Мари_ (горячо). Это не каприз. Это не игра нервов. Я тебя знаю. Ты готов всякое доброе побуждение обратить в гнусность, совесть назвать игрой нервов. До чего же ты мне противен! Я привела к себе этого юношу потому, что мне жаль его, потому что я хотела сделать ему добро, потому что каждая минута радости, которую я ему дам, - это что-то хорошее, а каждая минута пребывания с тобой... срам. Потому что я хочу вырваться отсюда. Потому что я хочу назад - к Томасу Вендту.

_Господин Шульц_ (посвистывая сквозь зубы). "О чем поешь, соловушка". Не любовная историйка, значит, а общественный подвиг, этика, гуманность, Томас Вендт. (Короткая пауза, затем отрывисто, энергично.) Спасибо. Этим меня не соблазнишь. Теперь такие вещи опасны. Бунт - подавлять в корне.

Стало быть, фрейлейн, вам угодно, чтобы я именно так расценивал ситуацию? (С часами в руках.) Даю две минуты на размышление. Затем делаю выводы. Понятно?

_Анна-Мари_. Не нуждаюсь в ваших двух минутах. Что сказано, то сказано.

_Господин Шульц_. Как вам угодно. Контракт с домовладельцем заключен на мое имя. Квартиру вы освободите.

_Тайный советник_. Помилуйте, дорогой господин Шульц...

_Господин Шульц_. В течение трех часов. Платье, тряпье можете забирать, мебель, драгоценности остаются здесь.

_Тайный советник_. Милостивая государыня, я безутешен. Если я...

_Анна-Мари_. Мне ни к чему эти три часа. Я ухожу немедленно.

_Раненый_ (тяжело ступая, идет к двери). Я...

_Анна-Мари_. Мы пойдем вместе, Пауль. (Уходит с раненым.)

_Господин Шульц_. Пауль. Гм. Этика мчится на всех парах.

_Тайный советник_. Чрезвычайно неприятно. Как могли вы такое восхитительное создание просто взять да вышвырнуть?

_Господин Шульц_. Можете подобрать это создание. Но не советую. У меня большой опыт с этими высоконравственными женщинами. Утомительная штука.

_Тайный советник_. Я уже почти ничему не удивляюсь. Но эта девочка как она стояла здесь. Возмущенная добродетель. В высшей степени волнующая картина, крайне привлекательно. (Молчание.)

_Господин Шульц_. Давайте-ка сядем. Ведь мы пришли сюда чай пить. Так и сделаем. (Звонит.) Луиза, поджарьте свежие гренки.

Экономка уходит.

_Господин Шульц_. Впрочем, минутку. (У телефона.) Подстанция? 4-16-57. Алло! Фрейлейн Лиана, собственной персоной? Говорит ягненочек. Да, ягненочек. Слушай, моя киска, спляши танец диких и восхвали господа бога нашего и твоего ягненочка. Что случилось? Не рехнулся ли я? Немножко. Дело в том, что я только что снял для тебя восхитительную квартирку. Аугсбургерштрассе. Спальня бидермайер. Гостиная Людовик Шестнадцатый, кухарка, пылесос, горячая вода, аппетитная экономка, телефон у кровати, прелестная ванная. Можно немедленно въехать, да. Золотой мальчик, правда? Вашу благодарность, мадам, я сам себе возьму. До свиданья. (Кладет трубку. Задумчиво.) Ну, что ж. Белокурые волосы больше подошли бы к обоям, чем темные. Будь мирное время, я взял бы себе английскую герл. Всем теперь приходится страдать. C'est la guerre. Вам ром или сливки, господин советник?

13

Южная Италия. Пустынный ландшафт. Ширь.

Вдали - развалины храма. В воздухе веет лихорадкой.

Площадка перед бараками немецких военнопленных.

Вечереет. Кругом пленные - слабые, отупевшие, измученные.

_Учитель гимназии_. Видите там парусное судно? Оно, наверное, плывет в Грецию.

_Лавочник_. Вечно это море, вечно это солнце - глаза даже начинают болеть.

_Кельнер_. Как убить время? В скат, что ли, пойти срезаться? Или хвосты ящерицам рубить?

_Лавочник_. Малярия в воздухе. Нас двадцать три человека. Было пятьдесят семь, когда нас сюда пригнали. А настоящее лето и с ним настоящая малярия только начинаются.

_Шестнадцатилетний_. Самое скверное, что бабы нет. Ночью, когда никак не заснешь и москиты так тоненько, как стеклышко, звенят над ухом и горит все тело, - это просто отвратительно. Зачем я пошел добровольцем? В конторе была ужасная тоска. Снимать копии с писем, выписывать счета - изо дня в день, изо дня в день. Но такой одуряющей скучищи, как здесь, даже в конторе не было.

_Учитель гимназии_. Тебя, Вендт, по твоему состоянию с наступлением лета наверное отошлют назад.

_Томас_. Я тоже думаю, что меня скоро освободят.

_Кельнер_. Они это сделают - уже ради одного того, чтобы досадить нашему милому отечеству. Его величество и генерал Людендорф с удовольствием предоставили бы тебе дополнительно летний отдых в Италии. Везет же человеку. (Вздыхает.) Завтра опять ползать на коленях вдоль канала. Это будет стоить нам немало поту. Я с удовольствием заболел бы легким расстройством желудка, только бы не гнуть колени над водопроводом.

_Лавочник_. Лавка наша разваливается, жена работает до изнеможения и все-таки не может справиться со всем.

Дети растут без отца, дичают. Дети! Девочка принесла великолепные отметки. Мальчику ученье трудней дается. Особенно с тех пор, как у них начали проходить греческий.

Молчание, издалека слышна пастушечья свирель.

_Учитель гимназии_. По-эллински. Что ни говори, Вендт, а есть какое-то утешение в том, что сидишь здесь, на земле Гомера.

_Кельнер_. Что и говорить, знатная пустыня. Но одной местностью сыт не будешь. Если бы не голод, не тиф, не блохи, не грязь, не скверная вода, не жара и не малярия - здесь еще можно было бы кое-как жить.

_Учитель гимназии_. Завтра, когда ты пойдешь к развалинам храма, Вендт, захвати-ка моего Гомера. Ты лучше, чем кто другой, почувствуешь в этих стихах море, и солнце, и масличные деревья. Мне не нужно лучшего утешения в смертный час, сказал однажды Гумбольдт, чем слышать стихи Гомера, даже из списка кораблей.

_Томас_. Его, однако, не трудно было утешить.

_Учитель гимназии_. Тот же Гумбольдт говорит: "Империи рушатся, конституции истлевают, а прекрасный стих живет вечно".

_Томас_. Этот человек был министром. Гете тоже был министром. Но никто никогда не слышал, чтобы духовная культура народа в его герцогстве была выше, чем в других. Народ остался таким же темным, каким был раньше, и по-прежнему говорил на своем саксонском диалекте.

_Кельнер_. Эй, ты, профессор, у этих самых греков тоже было так много блох? Что, если Ахиллес, Лукреция, Акрополь все время почесывались, как мы? Смешно, а?

_Учитель гимназии_. Ты не можешь не чувствовать, Вендт, дыхание этой земли. Нигде красота так глубоко не проникала в человека, как здесь. Сиракузяне отпустили на волю пленных афинян, потому что те пели в каменоломнях хоры Эврипида.

_Кельнер_. Начни я петь, нынешние итальянцы вряд ли отпустили бы меня на все четыре стороны. А? Вряд ли.

_Томас_. Не могу я утешаться тем, что где-то в прошлом было величие духа, была красота. Сегодня - вот моя задача. Мой день - сегодня. Сегодня я и должен действовать.

_Шестнадцатилетний_. Опять пришли эти две девушки. Хоть бы сегодня разговорить их!