Александр Птахин - СУРОВАЯ ГОТИКА

• Название: СУРОВАЯ ГОТИКА
• Автор: Александр Птахин
• Жанр: Ужасы и Мистика

На дворе 1939 год. Небольшой, в прошлом губернский город. В местном Управлении госбезопастности НКВД создана специальная группа, которая должна противостоять немецкому "Наследию предков". Но работа группы сталкивает сотрудников  с непонятными и необъяснимыми явлениями, а далее заводит в совсем уже дремучую мистику таинственного масонского ордена, который, на поверку, оказывавется совсем не масонским. И как это связано с экспедициями в Среднюю Азию,   смертью и предшествававшей этому тяжёлой болезнью красного комдива и его приёмным сыном, ныне - майором госбезопасности, которого считают наследником эмира бухарского или с альбигойскими тайнами катаров, книгами и газетами изданными в недалёком будущем  и путешествиями во времени. Какой секрет ищут или скрывают, живущие до сих пор, участники давних событий, и давно умершие, которые, как оказывается, вовсе и не умирали. Разобраться во всех этих тайнах и предстоит молодому сотруднику УГБ НКВД Николаю Прошкину и его начальнику Владимиру Корневу. А на пороге война...

---

Не значится в университетском отделе кадров доцент Ковальчик. Нет такого студента Субботского, и никогда не было. Он не проживал и не проживает по указанному в запросе адресу. Никто не знает, кто такой Савочкин Петр Савович, и кто его уполномочил. В добавок, пленные нукеры, на вопросы о том что они сделали с попавшими к ним учеными, утверждали, что про ученых слышат впервые, а молодые люди перед ними – родственники белогвардейского офицера из банды атамана Семенова… Ситуация была куда как безрадостной.

Снова спасло их только заступничество Деева.

Сам Деев за полтора месяца, что прошли с их последней встречи, сильно изменился. По слухам, он был серьезно болен, несколько недель не поднимался с постели. Поговаривали даже о злокачественной лихорадке, которую комдив подхватил в дальнем горном ущелье, когда лично руководил поисками злополучной экспедиции, и даже о том – что герой пребывает в земной юдоли последние дни. Действительно, хотя Деев держался в седле привычно прямо, и даже гордо, выглядел он скверно. Постарел, осунулся, волосы его поредели и стали совершенно белесыми. На руках были натянуты перчатки, а шею и подбородок скрывал шелковый шарф. Щеки ввалились, а вокруг глаз обозначились глубокие черные тени. Хотя сами глаза были прежними – удивительные, лучащиеся ясным внутренним светом, чистые, словно горный хрусталь. Никогда, ни у одного человека, ни до, ни после встречи с комдивом не видел больше Субботский таких пронзительно ясных глаз!

Деев велел, под свою ответственность, отписать по инстанциям, что с инцидентом разобрались. Савочкина оставил работать при своем штабе, а Субботскому по-отечески присоветовал забыть о сгинувшей экспедиции как о страшном сне, написал рекомендательное письмо, и отправил Лешу с инспектировавшим фронт правительственным поездом в Москву, строго наказав, сразу же по приезде с этим самым письмом нанести визит одному его хорошему знакомому востоковеду – который непременно поможет Субботскому без скандала восстановится в университете, только уже в Москве. Письмо было адресовано фон Штерну.

Тут Алексей перешел к длинным и совершенно безынтересным для Прошкина описаниям своей учебы и тех подковерных интриг, что царили в научных кругах, при этом все чаще зевал, и потирал переносицу. Поэтому, пока Субботский еще совершенно не уснул, Прошкин поспешил задать вопрос, вертевшийся у него на языке уже добрых полчаса:

– А у кого сейчас медальон? Тот, что сделали по рисункам из летописи?

Субботский озадачено посмотрел на Прошкина:

– Понятия не имею… Я его последний раз видел у Александра Августовича. Собственно, ведь он мне эту историю про пилигрима, а потом и про Ковальчика рассказал… У кого он сейчас – даже предположить затрудняюсь, – Субботский взбил подушку и, зевая, принялся облачаться в полосатую пижаму.

А вот Прошкину не спалось. Он даже не ложился – сперва просматривал содержимое папки, на обложке которой каллиграфическим почерком было начертано «Магия в быту». Но это занимательное сочинение требовало вдумчивого чтения на свежую голову. Потом размышлял о том, где бы лучше спрятать сабли… Кстати, сами сабли оказались совершенно обыкновенными. Одна – банальная казачья, какой в гражданскую разве что у ленивого не было! Единственное, что отличало ее от других – совершенно таких же – надпись на клинке – «Упокойся с миром». Судя по старорежимному написанию с буквой «ять» сабля была изготовлена в предреволюционные времена, скорее всего еще в империалистическую войну.

Вторая сабля тоже не представляла собой ничего особенного. Она, по всей видимости, была наградной – по ее эфесу бежала сильно затертая гравировка с надписью – «ком…у – хранит… рев… бдительности, 1921» не без труда разобрал Прошкин. Тут и думать нечего – Комдива Деева наградили за проявленную революционную бдительность. Текст надписи бежал по кругу, а ниже основного текста был написан год. Поэтому было не совсем понятно, с какого слова надпись начинается: то ли со слова «комдиву» и содержит благодарность за эту самую бдительность, и тогда не совсем понятно, кто именно благодарность вынес, то ли словом «ком…» заканчивается, и тогда можно предположить, что благодарность за бдительность Дееву вынес Командарм. Но хотя Прошкин не однократно бывал на Туркестанском фронте он, хоть убейте, не мог припомнить, что бы в начале двадцатых в Красной Армии были высшие офицеры в таких должностях. Нет, положительно, звания командарма тогда еще просто не существовало…

Прошкин отложил решение этого ребуса до лучших времен вместе с самой саблей, которую снова аккуратно спрятал в кладовой. А вот для второй сабли он уже придумал весьма остроумное убежище – фамильный склеп фон Штернов на местном кладбище! Покойный Александр Августович при жизни был хранителем множества тайн и загадок – что же, пусть продолжает оставаться таковым и после упокоения!

За окном уже робко серело предрассветное небо, а сна так и не было. Если бы Прошкин жил в деревне, уже во всю бы пели петухи. Значит можно совершенно безопасно отправляться на кладбище!

17.

С удовольствием вдыхая прохладный рассветный воздух Прошкин бодро возвращался домой из своей кладбищенской экспедиции и тут, к огромному недоумению, заметил Борменталя – нынешнего – Георгия Владимировича. То ли бдительному Прошкину просто показалось, то ли Георгий Владимирович действительно перемещался крадучись, стараясь не выходить из густой утренней тени, которую отбрасывали городские сооружения, но тяжелая рука Прошкина, пусть и в сугубо профилактических целях, все-таки опустилась на плечо доктора, тот вздрогнул:

– Георгий Владимирович – вы где сейчас должны находится? – резко спросил Прошкин.

– В каком смысле? Я иду с дежурства…

– Вы же должны у Александра Дмитриевича ночевать! – возмутился Прошкин.

Борменталь брезгливо поморщился. Ох, уже эти интеллигентские штучки! Прошкин повторил вопрос, уже с профессиональным привкусом в голосе:

– Извольте – я отвечу… – процедил Борменталь.

– Сделайте одолжение! – Прошкин довольно ощутимо сдавил Борменталю плечо.

– Вы уж простите мою откровенность, Николай Павлович – я слишком устал, что бы сочинять эфимизмы! – Борменталь повел печем, пытаясь высвободится, но его попытка не увенчалась успехом, – Так что скажу прямо – мне Александр Дмитриевич далеко не симпатичен, да и он сам – от необходимости со мной соседствовать – вовсе не в восторге. А раз так получилось, я, что бы не обременять ни его, ни себя – вызвался подменить одного доктора в вашей больнице – медицинских специалистов сейчас очень не хватает!

Прошкин не стал слушать дальше, он ухватил Борменталя за запястье, потащил за собой, быстро, почти бегом, помчавшись к дому, где квартировал Баев, взлетел на этаж, толкнул дверь – конечно, она не была заперта! В комнате глаза Прошкина невольно остановились на большой и пустой нише в стене. Он нехотя и опасливо перевел взгляд на кровать…

В абсолютно пустой комнате, на широкой кровати, накрытой зеленым исламским флагом, который раньше скрывал нишу в стене, лежал Александр Дмитриевич. В полной новенькой форме и новых сапогах. С аккуратно скрещенными на груди руками – так только в гроб кладут! Да и сам Баев больше походил на покойника, чем на живого человека. Прошкин в ужасе замер в дверях. Он даже не представлял, что теперь делать – звонить Корневу? Требовать следственную бригаду из прокуратуры? Вызывать «Скорую помощь»? Подойти к Баеву и убедится, что тот мертв?

Его опередил Борменталь. Решительно подошел к Саше, поискал пульс, заглянул в зрачок, принялся делать искусственное дыхание, и, оглянувшись, крикнул Прошкину, что бы вызывал без промедления «Скорую», есть слабая надежда, что Александр Дмитриевич еще жив…

***

Корнев и Прошкин, расположились на крашенной зеленой краской лавочке в тенистом углу больничного двора и сосредоточенно курили – они уже много чего знали. Знали – что Баев останется жив и скоро поправится. И что Сашу пытались отравить сильным опиатом. Что сам, едва пришедший в себя, Александр Дмитриевич о своих трагических приключениях, и даже о вечернем визите к Прошкину с Субботским, совершенно ничего не помнит. Что Борменталь действительно подменял приболевшего доктора из клиники всю ночь. И даже то, что прибеги они с Прошкиным хотя бы через 10 минут – было бы слишком поздно, а через полчаса – квартира просто взорвалась бы – потому что на кухне был отвернут газовый кран и горела свеча. Что в ту же ночь в Прокопьевке мирно почил отец Феофан, диагноз сельского фельдшера гласил – острый приступ сердечной недостаточности. Что особняк фон Штерна ранним утром пытались поджечь, но оставленные дежурить у дома сотрудники НКВД, своевременно вызвали пожарных, заметив огонек в окне. К сожалению, задержать вредителей не удалось. Словом много печальных и необъяснимых совпадений имело место в ту памятную ночь.