Пэлем Вудхауз - Том 11. Монти Бодкин и другие

• Название: Том 11. Монти Бодкин и другие
• Автор: Пэлем Вудхауз
• Издательство: Остожье
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-94297-035-1

В этой книге мы вновь встречаемся с героями П.Г. Вудхауза в романах, ранее не публиковавшихся, и с уже известными по прежним публикациям персонажами.

---

Глава XXIX

Долли Моллой остановила машину.

— А теперь, пупсик, давай на них поглядим.

Она подкрашивала губы, поэтому не сразу заметила зловещую тишину. Долли быстро повернулась, и расстроенное выражение любимых глаз поведало ей скорбную повесть. Она шумно выдохнула:

— Их там нет?

— Нет, киска.

В такие минуты и проявляется подлинное величие женщины. Мгновение Долли сидела, словно раздавленная пятой рока. Потом минутная слабость прошла. Долли вновь стала собой. Она поцеловала Мыльного — нежно, звучно, так что эхо прокатилось по темным полям.

— Не горюй, пупсик, — сказала она. — Хрен с ними. Главное, у нас есть мы.

Мистер Моллой не мог не откликнуться на такие слова. По природе он был оптимист. Только оптимист может торговать фальшивыми акциями.

— Верно, — вскричал он, распускаясь, как политый цветок, — и Корки на тысяча фунтов.

— И еще я прибила Шимпа, — сказала Долли, перечисляя свои удачи. — На круг выходит не так и мало. Да, в целом все обернулось очень даже неплохо.

Она выжала сцепление, и машина вновь двинулась сквозь тьму. Долли рулила молча. Она думала, как сильно любит Мыльного, и гадала, успеют ли они продать машину где-нибудь по дороге, пока Корка не подняла на ноги полицию.

Везет же этим Бодкинам

Перевод с английского Н. Усовой, А. Соколинской

Глава I

1

Молодой человек, сидевший на террасе каннского отеля «Манифик», смутился — верный знак, что англичанину сейчас придется объясняться по-французски. Провожая его в отпуск, Гертруда Баттервик настоятельно просила при всяком удобном случае улучшать свой французский, а слово Гертруды для него — закон. И потому сейчас, заранее зная, что будет щекотно в носу, он решительно произнес:

— Э, гаг'сон.

— Мсье?

— Э, гаг'сон, эске вузаве ан по де лянкр этюн пиес де па-пье — нот-папье, ву савэ — этюн энвелоп этюн плюм?[27]

— Ben, m'sieur.

Нагрузка оказалась непомерной, и Монти перешел на родное наречие.

— Я хочу написать письмо, — сказал он и, со свойственной всем влюбленным готовностью поведать о своем счастье всему миру, чуть было не добавил «самой прекрасной девушке на свете», но официант быстро удалился и минуту спустя уже демонстрировал то, что ему удалось раздобыть.

— V'la, sir! Пжалюста, сир, — сказал официант.

У официанта в Париже тоже была невеста, которая очень просила его, пока он будет на Ривьере, не тратить времени даром и по возможности практиковаться в английском.

— Чер-ни-ля, пьеро, лист, конвег'т, плямокаска.

— Мерси, — сказал Монти, весьма довольный такой расторопностью. — Спасибо. Порядок.

— Порьядок, мсье, — откликнулся официант.

Оставшись один, Монти быстренько разложил перед собой бумаги, схватил перо и обмакнул в чернила. Пока все вроде бы шло как надо. Но в этот момент, как это часто с ним бывало, когда он садился писать письмо своей любимой, произошла заминка. Он не знал, с чего начать.

Склонности к эпистолярному жанру у него отродясь не было — печально, но факт. Гертруду Баттервик он обожал, прямо-таки боготворил. Сидя рядом с ней где-нибудь в укромном уголке (его рука обвивает ее талию, она склоняет голову к нему на плечо), он мог говорить о любви долго и красиво. Но до чего же трудно изложить то же самое на бумаге! Он завидовал таким ловкачам, как этот Амброз Теннисон, двоюродный брат Гертруды. Амброз был писатель, и накропать что-нибудь в таком духе для него — раз плюнуть. Он бы за это время восемь страниц накатал и уже конверт бы облизывал.

Но деваться некуда. Он непременно должен что-нибудь отправить с сегодняшней почтой. В последний раз он писал ей (открытки не в счет) ровно неделю назад — тогда он послал ей свою фотографию: как он в купальном костюме стоит на самой вершине Райской скалы. Он был уверен, она это оценит.

Задумчиво пожевывая перо и поглядывая по сторонам в поисках вдохновения, он решил начать с описания природы, а дальше — как пойдет.

«Отель «Мапифик»,

Канны, Франция.

Утро.

Привет, старушка! Пишу тебе с террасы отеля. Погода классная. Море синее…» —

но вдруг остановился, чувствуя, что допустил оплошность. Порвал листок и снова начал:

«Отель «Мапифик»,

Канны, Франция.

Утро.

Дорогой кроличек!

Пишу тебе с террасы отеля. Погода классная. Жаль, что тебя тут нет, потому что я по тебе очень скучаю. Страшно подумать, что, когда я вернусь, ты уже ускачешь в Америку, и я тебя еще долго не увижу. Даже не знаю, как я это переживу.

С террасы видна прогулочная площадка, она почему-то называется Круазетт.[28] Глупо, но факт. Море тут синее, песок — желтый. На горизонте маячит пара яхт. Слева — пара островов, а справа — горы».

Он снова сделал остановку. Кажется, природы получилось более чем достаточно — если продолжать в том же духе, то лучше сразу послать местный путеводитель. Теперь пора добавить что-нибудь о людях. Посплетничать, что ли, девушки это любят. Он снова поглядел по сторонам, и увиденное его вдохновило.

На террасе появилась забавная парочка: толстяк и стройная девица. Мужчину этого он и раньше видел и кое-что слышал о нем: Айвор Лльюэлин, президент голливудской кинокомпании «Суперба-Лльюэлин», — личность эта по праву заслуживала абзаца в любом частном письме.

И Монти написал:

«В это время здесь мало кого увидишь — по утрам все либо режутся в теннис, либо чешут купаться на Антибы. Но на моем горизонте только что появился типчик, о котором ты наверняка слышала, — Айвор Лльюэлин, киношник.

Если ты о нем не слышала, то по крайней мере видела его картины. Помнишь фильм, на который мы ходили в Лондоне накануне моего отъезда? Названия не помню, помню только, что про гангстеров, а Фуксия Флокс играла девицу, которая втюрилась в журналиста.

В настоящий момент он сидит за соседним столиком и беседует с какой-то дамочкой».

Монти снова сделал передышку. Перечитывая написанное, он засомневался, годится ли это вообще в качестве письма. По части сплетен все в норме, но к чему ворошить прошлое? Зря он упомянул Фуксию… в том конкретном случае, на который он ссылается, его откровенное восхищение мисс Флокс привело к тому, что Гертруда надулась и только после двух чашек чая с самыми лучшими пирожными в «Рице» наконец оттаяла.

Вздохнув, он начал письмо по новой, побольше про природу, но не про людей. Нет! Затем его осенило: а что если сделать красивый жест и как бы между прочим упомянуть про ее отца, — наверняка, ей это будет приятно. Вообще-то он терпеть не мог старого придурка и выскочку, но из вежливости иногда лучше скрывать свои чувства.

«Греясь на солнышке, я то и дело вспоминаю твоего дорогого папашу. Как он там? (Непременно передай ему, что я о нем спрашивал.) Надеюсь, его больше не беспокоит его…»

Монти опять отложил перо и, откинувшись на стуле, мрачно уставился перед собой. Перед ним возникло новое препятствие. И зачем он только приплел сюда старика! Дело в том, что недуг, которым страдал мистер Баттервик, носил название «ишиас», а о том, как пишется это слово, Монти не имел ни малейшего представления. Может быть, через «е»?

2

Если бы Монти Бодкин был художником слова вроде Амброза Теннисона, он бы, вероятно, сопроводил сухое замечание о том, что мистер Лльюэлин беседует с дамой, выражением «по душам» или даже и целым предложением вроде: «…и, как мне кажется, о чем-то очень важном, ибо даже со стороны видно, как сильно он взволнован».

И написав так, он бы не ошибся. Киномагнат действительно был взволнован до чрезвычайности. Сидя на террасе рядом с Мейбл, которая была родной сестрой его жены, он поминутно хмурился, а три его подбородка так и ходили ходуном. И еще он яростно жестикулировал — как толстый бойскаут, подающий условные знаки.

Мистер Лльюэлин всегда недолюбливал свояченицу, а временами ему казалось, что он недолюбливал ее даже сильнее, чем свояка Джорджа (хотя это практически невозможно), но никогда еще она не вызывала в нем такой неприязни, как в данный момент. Будь она заезжей кинозвездой, выставляющей свои условия, даже и тогда он не смотрел бы на нее с большей враждебностью.

— Чего?! — заорал он.

К такому удару он был не подготовлен. Ничто его и не предвещало. Получив накануне телеграмму из Парижа от жены по имени Грейс и узнав, что ее сестрица утренним поездом прибывает в Канны, он, ясное дело, не обрадовался: он даже побрюзжал по этому поводу, но поступи карающего Рока почему-то не почувствовал. Подумал только: дурак он, что ли, тащиться ради нее на вокзал — и тут же выкинул это из головы. Его мало заботили перемещения Мейбл в пространстве.

Даже когда она попалась ему в гостиничном холле и попросила уделить ей пять минут (надо поговорить с ним с глазу на глаз об одном очень важном деле), он опять не почуял подвоха, только подумал: небось попросит у него взаймы, а он — хе-хе! — возьмет и не даст.