Айрис Мердок - Дитя слова

• Название: Дитя слова
• Автор: Айрис Мердок
• Издательство: ООО «Издательство ACT» «Фолио»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001

«Дитя слова» — роман, в каком-то смысле стоящий особняком в творчестве Айрис Мердок. Почему? На первый взгляд книга сохраняет все «фирменные» черты стиля писательницы — психологизм, тонкий анализ не просто человеческих отношений, но отношений, готовых сложиться — и не складывающихся… Однако есть тут и нечто новое — извечное для английской литературы вообще и нехарактерное в принципе для Мердок ощущение БЕЗНАДЕЖНОСТИ, сумеречного осеннего очарования КОНЦА ЭПОХИ — конца жизненного уклада и мироощущения для людей, внутренне к этой эпохе принадлежащих…

---

— Но, Хилари, возможно, вы зря допустили это, возможно, вам следовало держаться более активно, так сказать — более изобретательно…

— Изобретательно?

— Да, я хочу сказать: продумать, о чем с ним говорить, воззвать к нему, растрогать, помочь… Я хочу сказать: почему он должен брать все на себя… Я хочу сказать: вы только представьте себе, каково ему было встретиться с вами, он же не обязан знать, что вы чувствуете…

— Он и не хотел этого знать. Как он мне и сказал.

— Он так сказал, но люди часто говорят то, чего не думают, особенно…

— Нет, нет, с Ганнером у меня все ясно. Неожиданностью для меня явилась Китти — вот это что-то реальное, это по-настоящему живое.

— Но это же ужасно, вы не можете… Он не знает, что вы встречаетесь с ней?

— Китти обожает секреты.

— Но, Хилари, нет, вы не можете, не можете… — Артур резко отодвинул стул, его помолодевшее лицо раскраснелось от волнения. — Вы же понимаете, что не должны встречаться втайне с его женой.

— Почему? Только потому, что никто не должен встречаться втайне с чужой женой?

— Есть вещи, которых нельзя делать… и, мне кажется, если он обнаружит… вы не должны лишать себя возможности сделать добро. Вы сказали, что, когда вы встретились, между вами все развивалось как бы автоматически, но я уверен, что это — по вашей вине: по всей вероятности, вы держались сухо, иронично…

— То есть был таким, как всегда. Ну, человеку ведь приходится защищаться.

— Почему? Вы говорите, что это он должен был все решать — таково условие договора, я не уверен, что даже тут вы правы: разве договор не предусматривает также, что и вы должны держаться открыто и просто с ним, даже несколько униженно и…

— Не будь рвотным порошком, Артур. А ты считаешь — это легко, держаться открыто и просто, когда тебя расстреливают?..

— Вы даже ведь и не пытались, а вы обязаны попытаться. Почему бы вам не написать ему?

— И что сказать?

— Сказать, что вы сожалеете и…

— Ох, право же…

— Ну, в самом деле, почему нет — разве не это главное? Конечно, чувства от нас не зависят, но надо стараться как-то ими управлять. Все-таки стоит попытаться. Вы говорите, что ваша жизнь разбита. Вы говорите, что он обращался к психоаналитикам. К ним никто не станет обращаться, если он не доведен до ужасного состояния.

— А он, судя по всему, действительно находится в ужасном состоянии.

— Тем более вы должны попытаться. Примирение должно состояться, должно.

— Почему, собственно, должно? Ты рассуждаешь, как какой-нибудь чертов теолог. Ты веришь в нечто, именуемое примирением. Возможно, и я когда-то в это верил. Не знаю. Ты думаешь, есть такое место на земле, где происходит примирение. Мне это представляется все равно как вера в Бога. Только Бога-то нет. Вот в чем дело. И то, что Бога нет, явление не негативное, а позитивное.

— Хорошо. Я тоже не верю в Бога. Я считаю, что надо быть простым и правдивым. Бога, может, и нет, но есть порядочность и… и есть правда, и можно постараться придерживаться этих понятий — я, во всяком случае, стараюсь жить в свете этих истин и стараюсь делать добро и не отступаться от того, что я считаю добром, даже если это кажется глупым, когда доходит до дела. Вы могли бы помочь себе и Кристел, вы могли бы помочь ему, по сделать это можно только с помощью добра, если верить в него и держаться его, — сделать это можно только, как бы это сказать… просто… не выпячивая своего достоинства… без… драматизма… или… всяких чудес…

— Ты говоришь красноречиво, мой дорогой Артур, но не очень ясно.

— И не придумывайте, будто вы влюблены в его жену.

— Я вовсе ничего не придумываю.

— Нет, придумываете, а это все глупости, это не имеет никакого отношения к главному, вы должны…

— В твоих доводах слишком много «должны».

— Вы не должны обсуждать Ганнера с его женой и втайне встречаться с ней — не вам заниматься этим, это не ваша обязанность, ничего хорошего это не даст, неужели вы не видите, что тогда другое невозможно, не надо вам путаницы, не надо тайн и… и приятных волнений… вы должны только верить… в свою добрую волю и… в правду и… в простые стародавние представления о жизни… ну, вы меня понимаете… а вы вместо этого очертя голову кидаетесь в сложный…

— Мне нравится твое «простое стародавнее представление о жизни», мой простой стародавний милый друг.

— Вы намеренно уничтожаете свою способность что-то исправить, улучшить — совсем как солдат, который намеренно калечит себя, выводя из строя, это же преступление…

— А может, я джентльмен-волонтер.

— Если бы вы только могли спокойно прийти к нему…

— Вот это-то, именно это, Артур, и есть иллюзия, простая стародавняя фикция, которая именуется сентиментальностью. Ганнер дал мне отличный урок причинности. Вот ты сейчас говоришь о правде. Но тут проблема, требующая научного подхода, а наука — это правда, верно? В отношениях человека с прошлым не может быть чудес, искупления, заживления, не может быть преобразующих перемен. Остается лишь примириться со всеобщим свинством и отстаивать себя. Когда я был маленьким, я верил, что Христос умер за мои грехи. Только, конечно, поскольку он Бог, то на самом деле он вовсе не умер. Случилось настоящее чудо. Он страдал, а потом как-то все образовалось. А ничто не может быть утешительнее, чем думать, будто страданиями можно искупить вину, можно действительно все стереть и что со смертью все не кончается. Больше того: и по пути к ней ты не способен никому причинить зло, поскольку все, даже самое малое, можно изменить и смыть, все можно спасти, все — какой прекрасный миф, и его вдалбливают в голову маленьким беззащитным детям, и какая же это чертовски гнусная ложь — это отрицание причинности и смерти, это превращение смерти в сказку о благом страдании! Кого может испугать страдание, если смерти нет и прошлое можно изменить? Можно даже желать страдания, если оно автоматически перечеркивает все твои преступления. Р-р-раз и готово. Только все не так. Однако все эти годы в моих мыслях о Ганнере и случившемся всегда присутствовало крошечное зернышко этой сентиментальной старой лжи — не потому, что я рассчитывал на это: я ведь все равно не смог бы с ее помощью изменить свою жизнь или жизнь Кристел, что и не удивительно, ибо никакого проку от такой сказки быть не может, но когда он появился — я хочу сказать, Ганнер — все это вдруг разгорелось у меня в груди и родилась дурацкая надежда…

— Это не дурацкая надежда…

— Дурацкая надежда, что наконец я буду как-то вознагражден за все мои несчастья, за сломанную карьеру, за неиспользованные способности, — а ведь, собственно, к этому, насколько я понимаю, все свелось: никто по-настоящему не может помочь мне, кроме него, а ему никто по-настоящему не может помочь, кроме меня, — и я почему-то вообразил, что мы могли бы встретиться и сказать: «Эй, стой!», и все скверное отпало бы и изменилось в мгновение ока, как в истории про Иисуса Христа, только в жизни все иначе — глубже, случайнее, да и мы уже слишком стары для этого. Конечно, сейчас кажется нелепым, глупым, что ты столько страдал из-за чистого случая, из-за чего-то столь эфемерного, чего могло бы и не произойти, и еще немного — не произошло бы, и, конечно же, нелогично чувствовать за это вину, вот почему у меня родилась мысль, что все это может исчезнуть. Но отсутствие логики лежит в основе всего, оно все пронизывает, зацепиться не за что, спасения нет, таков твой удел: мне предначертано глупо страдать, моя мать глупо страдала, мой отец глупо страдал, моя сестра глупо страдает — для этого мы созданы… Ганнер же — лишь механическое орудие моей судьбы, так же как я — лишь механическое орудие его судьбы…

— Подождите, стойте, Хилари, стойте, вы говорите все не так, вы слишком много выпили — вы часто перебираете, вы явно заходили в пивную до того, как прийти сюда…

— Послушать тебя, так я точно снова у себя на севере, снова в старом зале драгоценной моей миссии крови Христовой, черт бы ее подрал. Ты же пьянее меня. Посмотри на эту бутылку.

— Ведь все не так: у вас получается, точно все должно быть либо черное, либо белое, вы совсем запутались…

— Сам ты запутался, если уж на то пошло. Ладно, — скажи мне, что, ты считаешь, я должен делать.

— Перестаньте встречаться с леди Китти. Напишите ей и скажите, что не придете в четверг. Скажите, что, вы считаете, это — нехорошо. Это — первый шаг, и когда вы его сделаете, увидите, что делать дальше. Она поймет, она будет уважать вас за такое решение. Она сама должна знать, что… что это неправильно… что это приведет к чему-то плохому…

— Если уж говорить о плохом, так мы выше колен в этом дерьме. Зло порождает только зло. Не могу понять, почему ты придаешь этому такое значение. Конечно, это имеет значение для меня…