Виталий Каплан - Круги в пустоте

• Название: Круги в пустоте
• Автор: Виталий Каплан
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2003
• ISBN: ISBN 5-17-016559-5

Между Светом и Тьмой есть множество Кругов. И КАЖДЫЙ из Кругов — МИР. Но об этом знают немногие…

Каково же обычному мальчишке из нашего мира — из Железного Круга — оказаться вдруг в Круге ином?

В мире, где ему, бесправному рабу, надо для начала научится хотя бы ВЫЖИВАТЬ?

В мире. где кто-то и почему-то все время пытается его убить, а кто-то иной — снова и снова отводить удары убийц?…

---

Он стоял и смотрел, как хрумкают кони овсом, ощущая теплый огонек внутри, потом вспомнил, что еще не метены комнаты, и опрометью кинулся из конюшни. Не дай Бог вернется кассар из города, увидит пыль… Тут вообще какая-то гадская пыль, сколько ее ни мети, она все скапливается и скапливается. Типа ее ветром приносит. Хотя какой там ветер, сколько он здесь, десятый день, а все одна и та же погода — ясная, сухая жара, на небе ни облачка, солнце работает словно печка. Вон, кожа как обжарилась, скоро лупиться начнет. Дома, в Москве, никогда бы не удалось так загореть — переменчивое московское лето не шибко радует теплом, а на юге он так ни разу и не бывал, не на что ехать, сердито объясняла мама. Отцовских алиментов разве что на овсяную кашу и хватает.

И все-таки Митька опоздал. В светлице, куда он ворвался с веником, готовый к трудовым подвигам, уже задумчиво расхаживал Харт-ла-Гир. Одетый в широкую зеленую куртку без рукавов, перетянутую матерчатым поясом, в коротких, до середины голеней, сапогах из мягкой кожи, по своему обыкновению мрачный.

— Ага, явился не запылился, — заметил он. — Брось веник, пойдем на двор.

Митька побледнел, но притулив в углу веник, покорно потащился за кассаром. Все было ясно, неметеные полы вновь его подвели, и теперь не избежать заслуженной порки. Действительно заслуженной, и не в пыли, разумеется, дело.

А почему на двор? Или привяжет к столбу? Митька, бегая по близлежащим улицам за покупками, однажды видел, как трактирщик Мьяну-Гильо наказывал одного из своих рабов, плечистого парня лет двадцати на вид. Зеваки объяснили — за кражу вина из погреба. Так этого бедолагу привязали за руки к врытому на задах трактира столбу, и другой трактирный раб, здоровенный мускулистый дядька, отсчитал воришке десять ударов кнутом. Воришка, не стесняясь, вопил в голос, и Митька почувствовал даже какое-то мрачное удовлетворение — вот, значит, не только он кричит под розгами, но и взрослые мужики тоже. Правда, тут орудовали кнутом, и даже стоя в двух десятках шагов от столба, трудно было не ощутить разницу. Длинный, едва ли не с человеческий рост, сплетенный из воловьих жил кнут срывал кожу вместе с мясом, и очень скоро спина несчастного обагрилась кровью.

Но в доме, снятом Харт-ла-Гиром, и столба-то подходящего не было. Значит, опять нагибаться до земли, не отрывая от нее кончиков пальцев? Митька уже усвоил, что оторвешь — получишь штрафные удары.

Но кассар вообще не стал посылать Митьку за прутом. Вместо этого, глядя куда-то мимо, в сторону темно-оранжевого, опускавшегося к горизонту солнца, он глухо произнес:

— Нам пора исправить одну старую ошибку. Я как-то сразу не собрался, но лучше поздно, чем плохо. Надо нанести тебе клеймо.

— Зачем? — испугался Митька.

— Положено, — сухо ответил кассар. — Государев указ, всех рабов клеймить. Почему тебя купец не обработал, не пойму до сих пор. Но сделать надо, иначе кто-нибудь да донесет, и тогда все равно заклеймят, но еще и крупный штраф сдерут. Больше, чем я за тебя заплатил.

Митька понурился. Он понимал, что клейма не избежать — как вообще не избежать ничего, что пожелал бы сделать с ним хозяин, и теперь думал лишь об одном:

— Господин Харт-ла-Гир, а это… это очень больно?

— Да уж чувствительно, — сухо сообщил тот.

— Больнее, чем розгой?

— И весьма, — кивнул кассар. — Но тебе придется это вынести, от нас с тобой это не зависит, воля государя — все равно что воля богов, неподчинение ей означает смерть.

«А только что ведь говорили про штраф?» — хотел было напомнить Митька его недавние слова, но не решился. Зачем нарываться, зачем искать приключений на свою же задницу?

— Клеймят двумя способами, — все так же сухо, словно читая лекцию, продолжал кассар. — Выжигают раскаленным железом, или наносят татуировку. Треугольник с государевым гербом внутри. Между лопаток. В прежние времена клеймили лоб, но сейчас вообще смягчение нравов…

Митька всхлипнул.

— Не бойся, жечь я тебя не стану. Но татуировка — это все равно больно. Иглы смазаны соком травы лиу-йар-мингу, и проникая под кожу, он застывает там подобно краске. Но сок слегка ядовит и разъедает плоть точно злая вода.

«Злая вода»? «Кви-диу-тага»? Что же эти дикари называют злой водой? Неужели кислоту?

— И что, это останется навсегда?

— Разумеется, — малость удивился Харт-ла-Гир. — А что тебя смущает? Раб должен иметь соответствующее его званию клеймо. Или ты надеешься когда-нибудь освободиться?

Митька молчал, потупив глаза.

— Лучше сразу расстанься с иллюзиями, — неожиданно мягко проговорил кассар. — Так тебе будет легче жить. Но ладно, хватит разговоров, все нужно успеть сделать до темноты. Вынеси сюда из кухни лавку.

Митька понуро поплелся в дом, и вскоре, кряхтя от усилия, вернулся со скамьей — той самой, на которой его обычно пороли.

— На этот раз я тебя привяжу, — сказал Харт-ла-Гир. — Ведь если ты дернешься, рисунок испортится, и все придется начинать заново. Ложись!

Митька привычно опустился животом на скамью.

— Руки вытяни вперед.

Потом кассар достал откуда-то толстую веревку и крепко примотал к скамейке его руки, затем — ноги, и после всего — шею.

— Лучше бы тебе закрыть глаза и мысленно считать до тысячи, — посоветовал он. — Конечно, не все мальчики твоего возраста это умеют, но мне почему-то кажется, что ты справишься.

Затем он, оставив Митьку лежать привязанным, ушел в дом. Его не было довольно долго — очень долго, как показалось Митьке, которому со скамейки было видно лишь медленно сползающее за чьи-то дальние заборы солнце.

Наконец Харт-ла-Гир вернулся, неся в обеих ладонях какую-то коробочку.

— Вот теперь пора. Закрой глаза и считай, — велел он.

И пришла боль. Не такая, как от прутьев — гораздо хуже. Она не взрывалась ослепительной молнией, нет. Поначалу слабый импульс, игла прокалывает кожу, и это вроде бы нестрашно, это как укол в медкабинете, но потом… Медленно и неотвратимо боль нарастает, прогрызает злобным муравьем кожу, проникает в кровь, в мышцы, в кости. Какое там между лопатками! — она отдается во всем теле, нет такого нерва, который бы она не терзала, и уже вместо черноты в зажмуренных накрепко глазах плещется багровый туман, звенит в ушах, накатывает тяжелыми волнами тошнота, и остро, пронзительно остро пахнет — собственным потом, мочой, и еще чем-то незнакомым — дурманящим, сладковато-горьким.

Митька даже не понимал, кричит ли он — звон в ушах заглушал все прочие звуки, он гремел исполинским колоколом, раскачивал пространство, рвал душу из тела, звал ее куда-то на залитые черной водой дороги под слепым, беззвездным небом, и все равно это было лучше, чем боль. «Вот и не пришлось самому себя… по горлу», — мелькнула вдруг удивительно трезвая, неуместная в этом безумии мысль.

А потом безумие кончилось. Не сразу, столь же медленно, как и нарастало. Погасла багровая пелена, умолк безжалостный колокол, но все еще оставалась боль — ослабевшая, временно притаившаяся, но готовая в любой момент накинуться вновь.

— Можешь открыть глаза, — откуда-то с невообразимой высоты раздался гулкий голос Харта-ла-Гира.

Митька послушно разжал веки. Увидел он, правда, немного — все вокруг плыло, раскачивалось, затягивалось переливающейся серой дымкой. Он понял, что уже не привязан к скамейке, и попытался встать. Безуспешно — приподнявшись на локтях, он вновь тяжело плюхнулся животом на гладкое дерево. Тело совсем отказывалось повиноваться.

— Да, крепко тебя взяло, — сочувственным голосом протянул кассар. — Обычно трава действует слабее. Не рассчитали.

Потом он вдруг нагнулся, легко, точно куклу, поднял Митьку на руки и понес в дом. «Нифига себе!» — остатками гаснущего сознания изумился Митька. Чтобы кассар, жестокий, непреклонный кассар нес на руках своего раба! Фантастика! Впрочем, — тут же явилась трезвая мысль, — он заботится об имуществе. Точно так же он бы тащил коня… если сумел бы поднять. Почему-то мысль о поднятом коне сейчас не казалась безумной.

В светлице кассар осторожно опустил Митьку на расстеленную у дальней стены конскую попону. Было сумрачно, в распахнутом окне виднелся густо-синий кусок неба, и уже проклевывалось в нем несколько робких звездочек. Харт-ла-Гир подошел к столу, зажег свечу. Странно, Митька не заметил у него в руках ни трута, ни кресала. Впрочем, сейчас на свои глаза он полагаться не мог.

Светлица постепенно озарилась желтоватым, пляшущим светом. Он не способен был разогнать тьму, но по крайней мере намекал, что тьма не вечна.

Кассар тяжело опустился в кресло.

— Болит? Ничего, терпи, ты мужчина. Не пытайся шевелиться и ни в коем случае не переворачивайся на спину. Я знаю, сейчас тебе кажется, что хуже не бывает. Но боль вскоре пройдет, и отравление тоже. Завтра весь день можешь не работать, и вообще не выходи из дома… Между прочим, клеймо раскаленным металлом хоть и кажется страшнее, но та боль проходит быстро. Только вот иногда, бывает, у раба не выдерживает сердце. Редко, конечно. Но рисковать нам ни к чему. — Он надолго замолчал. — Потом вдруг, точно оправдываясь, глухо произнес: