Катарина Фукс - Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2

• Название: Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2
• Автор: Катарина Фукс
• Издательство: Континент-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-7056-0019-4

Не одно поколение женщин всего мира зачитывалось американским бестселлером Кэтлин Виндзор «Твоя навеки Эмбер». Приключения капризной и своенравной красавицы, фаворитки короля Англии Карла II и вправду очень занимательны. Но, увы, они обрываются на самом интересном месте. Остается только гадать, что же случилось дальше с герцогиней Эмбер, последовавшей за своим возлюбленным Брюсом Карлтоном в далекую Америку. Не стоит мучить себя понапрасну. Лучше раскройте роман немецкой писательницы Катарины Фукс «Падение и величие прекрасной Эмбер», и тогда вы узнаете, что же случилось с Эмбер в Америке, как она попала в Испанию и какие невероятные приключения ожидали ее в сказочной России. Этот роман можно читать не только как продолжение «Твоей навеки Эмбер», но и как вполне самостоятельное захватывающее произведение.

---

– Был, как же.

– Вы еще фехтовали с Шишкиным? Мой собеседник рассмеялся.

– То не я был. То брат мой – Ванька Алексеев.

– Вы так похожи!

– Как не похожи! Мы близнецы!

Теперь я поняла это удивительное сходство. Но если они не просто братья, а даже близнецы, почему же у них разные фамилии? Впрочем, стоит ли особенно задумываться над этим? Ясно, что хозяин здесь Турчанинов, захотел он – и вот у братьев-близнецов – разные фамилии. Только и всего, и думать особенно нечего.

Турчанинов приходил еще два раза, спрашивал, согласна ли я. Я отвечала, что нет. Теперь уже он не казался мне странным и даже таинственным, ничего такого я уже в нем не различала. Обычный жестокий самодур. И ничего более.

Где-то на шестой день (или седьмой) меня почему-то вывели из подвала. Вел меня Рогозин. Мы поднялись по лестнице. Меня немного пошатывало. Рогозин провел меня в одну из комнат Турчанинова. К своему удивлению (я ожидала нового разговора), в комнате был накрыт стол. Рогозин (при ближайшем рассмотрении он мне совсем понравился своей вежливостью, а также внимательностью) попросил меня поесть и смущенно предложил поспешить. Я села за стол.

– Что за спешка? – быстро спросила я.

– Да так, не знаю, велено поторопиться.

Я вдруг догадалась, что к царице меня все же поведут. Сегодня, очень скоро. Женская интуиция мне подсказала. Значит, так обстоятельства складываются, что надо меня вести, нет другого выхода. А что же Турчанинов? Как он теперь «извернется» или «вывернется»? Не помню. Я поспешно глотала. А окончив есть, быстро сказала Рогозину:

– Я предполагаю, куда именно меня поведут. На мне грязная одежда. Я должна быстро переодеться. Проводите меня в мои комнаты.

Он вдруг улыбнулся, кивнул и послушно встал у двери, готовый сопровождать меня.

Я думала, что мы пройдем через двор. Но он повел меня по каким-то внутренним лестницам и переходам. Но в конце концов мы оказались у подножья лестницы, которая вела в мои комнаты. Я взбежала бегом. Теперь я думала о том, что в моей помощи, возможно, нуждается роженица и потому надо спешить.

Катерина сидела у окошка и вязала детский чулок. Должно быть, все эти дни она с помощью Шишкина опустошала кладовые Турчанинова. Впрочем, должна же она была поставить на ноги свою мать и братишек. Она увидела меня и непритворно обрадовалась.

– Катерина! Быстро! – скомандовала я, – Я должна умыться и переодеться.

Она бросила вязанье, притащила таз и кувшин с водой, вынула платье из сундука. Через минут двадцать я была готова. Рогозин ждал меня снаружи. Уже спустившись по лестнице, я почему-то почувствовала, что на меня кто-то смотрит сверху. Я подняла голову и увидела Татиану. Я обрадовалась и поняла, что соскучилась по ней.

– Танюша! – закричала я.

Она улыбнулась, кивнула и вдруг сложила пальцы правой руки щепотью и перекрестила меня.

Турчанинова не было. Рогозин вывел меня во двор. Мы сели в закрытую карету. Это была карета, не возок и не колымага. Было совсем темно. Лошади помчались.

Глава сто девяносто третья

Меня привезли во дворец. Снова ввели в какую-то крытую галерею, освещенную и пестро расписанную. Быстро подошел ко мне какой-то человек. И через мгновение я узнала Турчанинова. Рогозин сначала отступил в сторону, затем и вовсе ушел. Михаил Турчанинов приблизился ко мне. Не знаю почему, но краем накидки я прикрыла лицо.

– Сейчас попросят перекреститься, – деловито бросил он, словно между нами уже была твердая договоренность, – Перекрестишься по-нашему. Сможешь?

– Да, – быстро ответила я. И пошла следом за ним.

Все ясно. Меня ведут к царице. Я уже не думала о Турчанинове, но лихорадочно освежала в памяти все, что узнала от Сантьяго Переса и из его книг. А как же крестятся по-русски? Я вспоминала, как поднималась и опускалась рука Татианы.

Мы подошли к очередной тяжелой дубовой двери.

Турчанинов постучал легонько, костяшками пальцев. Дверь приоткрылась. Высунулось старческое женское лицо, обрамленное дорогой головной повязкой.

– Привел, – тихо проговорил, почти прошептал Турчанинов.

– А то… – начала старуха.

– Перекрестись, Марфа, – Турчанинов обернулся ко мне.

Я не могла спросить, почему я Марфа, времени не было. Я представила себе движения руки Татианы и перекрестилась.

Дверь приоткрылась шире. Старуха впустила меня. Турчанинов остался снаружи.

И снова мы шли по коридорам, под низкими сводчатыми потолками.

– Куда вы ведете меня? – спросила я тихо.

– В царицыну мыльню, – отвечала старуха.

Я знала, что «мыльня» значит «баня». Но почему в баню меня ведут? Что я должна буду сделать? Я встревожилась. Правда, я родила трех детей. Я что-то знаю. Но сумею ли я принять роды? А если возникнут или уже возникли какие-либо осложнения? Что тогда? Если здоровье роженицы настолько плохо, что она может умереть на моих руках? Кто вступится за меня? Но как всегда, не было времени додумывать до конца:

Я уже слышала страшный истошный женский вопль. Нет, я когда рожала, никогда не кричала так. Значит, очень трудные роды. И что я буду делать? Пропала я! Но ведь сама согласилась ехать сюда, в Москву, в этот странный мир, где все так странно. Кого мне теперь винить? Константина Плешакова? Но я не Катерина. Я понимаю, что могу винить только себя. И никого больше.

Жаркий воздух ударил мне в лицо. И снова распахнулась очередная дверь. Меня впустили в мыльню. Я невольно широко раскрыла рот и вдохнула горячий душный воздух. Это была баня. На широкой, приподнятой скамье лежала женщина в задранной рубахе. Я с трудом различала черты ее покрасневшего от натуги лица. Волосы ее были расплетены, свисали вниз. Она то и дело напрягалась, синела даже, на мгновение затихала, затем снова кричала. Вокруг, как угорелые, сновали еще какие-то женщины, вероятно, служанки и приближенные. Моя провожатая держалась близко ко мне.

– Почему здесь, в бане? – шепнула я ей в самое ухо.

– От тепла костям мягче, ребеночек легче выйдет.

Я сбросила на пол свою головную накидку. Быстро подошла к роженице. Она снова закричала. Надо было действовать решительно.

Я начала ощупывать живот. Когда что-то делаешь, всегда легче. То есть делать легче, чем думать, изнурять себя размышлениями, предположениями.

Я знала, что я должна определить, в какой стадии роды и в каком положении ребенок. Головка должна была быть внизу. Роженица кричала. Две женщины держали ее руки, еще одна – поддерживала голову.

Я сосредоточилась на своем деле. Я должна понять, в каком положении плод. Я почти успокоилась. Не обращала внимания на крики и суматоху.

Но результаты осмотра меня встревожили. Судя по всему, плод лежит боком. Как действовать? Я вспомнила одну из книг Сантъяго Переса. Написал ее некий Эмилио… не вспоминалось, как дальше… Зорро? Дзалло? Зали? Ну да все равно. Я с изумлением заметила, что снова перекрестилась, повторяя запомнившиеся мне движения Татианы.

– Принесите миску топленого свиного сала! Быстро, бабы! – скомандовала я.

Женщины кинулись врассыпную.

– Быстрее, быстрее! – повторяла я.

Теперь я знала только свое дело. Роженицы, конкретной женщины для меня не существовало. Пусть ею занимаются остальные, держат, утешают, отирают пот с лица. Для меня реален лишь этот живот и плод в нем. Я вспомнила, что когда плод именно в таком положении, может выпасть ручка. Это очень опасно. Ведь плечику не пройти. Роженица будет напрасно напрягаться и страдать. Она не сможет разрешиться. В конце концов погибнут и ребенок и мать.

Наконец принесли топленое сало. Я засучила рукава и тщательно смазала руки. Теперь – самое главное. Сумею ли я? Ведь я никогда ничего подобного не делала.

Я осторожно вправила ручку. Так. Теперь я просовываю свою руку. Я должна правильно повернуть ребенка. Я ощущаю под пальцами биение его сердечка. Нет, повернуть не удастся. Что же? Может быть, вытянуть плод? Пусть ножками пройдет. Вот они, ножки. Осторожно я ухватилась и потянула. Так. Еще. Еще. Пошло.

Я ослабила пальцы. Роженица с новым криком напряглась. Вот родились ягодички, туловище. Но головка все еще не показывалась. Теперь надо было ждать. Все зависит теперь от усилий самой матери.

Новые потуги, новые крики. И вот ребенок у меня на руках. Он жив. Мне подают нож, я перерезаю пуповину. Вокруг суетятся. У меня берут ребенка. Я слышу его крик и успокаиваюсь. Его обмывают и пеленают.

Теперь я смотрю на лицо роженицы. Оно бледно и в испарине. Она без памяти.

– Она задохнется! – громко говорю я, – Ее надо вынести отсюда.

Роженицу несут. Я иду, бегу. В комнате, тоже жарко натопленной, но все же более прохладной, чем баня, я стою у постели, на которой лежит женщина. Я щупаю ее пульс. Она жива.

– Надо быть осторожными, – говорю я, – Теперь может быть опасность сильного кровотечения. Дальше время начинает идти как-то странно быстро. Я все время у постели этой женщины. Иногда отхожу в соседнюю комнату, где в нарядной колыбели лежит ребенок. Господи, как же здесь жарко! Ну, если они привыкли…