Софья Радзиевская - Лесная быль. Рассказы и повести

• Название: Лесная быль. Рассказы и повести
• Автор: Софья Радзиевская
• Издательство: Татарское книжное издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1975

СОДЕРЖАНИЕ:

Лесная быль

Дальше… всё повторяется

Дымка

Пум

Буран

Кукушкины дети

Забияка

Арстан

Том-музыкант

Платочек

Про ужа Матвеича и девочку Анюту

Два волчонка

Голубой махаон. Повесть

За золотом. Повесть

---

Наконец, ужин кончился. После этого не полагалось уходить далеко. Мне и не хотелось. Надо было ещё раз проверить свой заплечный мешок, в нём буханка хлеба, порядочный кусок сала. Тётя Варя строгая, но не скупая: она мне дала столько, чтобы хватило угостить и дедов-пасечников, на все три дня.

— Но не больше, — проговорила она, вставая из-за стола. — Сегодня вторник, в субботу утром ты должен быть дома, Серёжа. Слышишь?

— Да, тётя Варя, — послушно ответил я, но горло мне опять что-то сжало. Если бы она знала, куда я иду, как бы она испугалась. А вдруг догадается?

Она, и правда, пристально на меня посмотрела и протянула руку, потрогала мой лоб.

— Горячий, Пётр Ильич, не смерить ли ему температуру?

— Спать его надо отправить, бот что, — отозвался дядя. — Побегай-ка так по солнцу целый день, как он бегает, как самовар накалишься.

— Спокойной ночи, — поспешно проговорил я, уже стоя у двери. Уйти скорее, пока ещё чего-нибудь не выдумала!

Я спал в дядином кабинете, на старом кожаном диване. Он был такой удивительно мягкий, что я всегда сразу засыпал, стоило мне только положить голову на подушку.

Но сегодня, хотя я и набегался чуть ли не больше, чем всегда, сон никак не хотел приходить.

Один, два… шесть, семь… одиннадцать, двенадцать! Ещё только двенадцать часов! Нет, это часы испортились, наверно! Не может быть, чтобы время тянулось так медленно! А что, если Мишка проспит и не услышит, как пробьёт два часа?

Простыни давно уже сбились, и одеяло всё ложилось поперёк дивана. Подушку я то и дело переворачивал, а она нагревалась всё больше. Я так напряжённо прислушивался, что даже вздрогнул, когда под полом тихонько заскреблась мышь.

Наконец, я не выдержал: тихонько сполз с дивана и в темноте принялся шарить по столу. Вот она, записочка, сложенная уголком. Тётя Варя её сразу увидит, как войдёт в комнату, она ведь глазастая, даже лучше было бы, чтобы она вообще не так всё сразу видела.

Я помнил эту записку наизусть:

Милая тётя Варя!

Я очень прошу тебя, позволь мне пожить на пасеке десять дней. Мишке позволили. Так что ты, пожалуйста, не беспокойся. Я взял два чистых носовых платка.

Серёжа.

Хорошо, что я про платки написал, она сразу меньше сердиться будет. Ей, наверно, самое важное, чтобы у мальчиков всегда были чистые платки. Дядя Петя сумеет уж её уговорить. А мы тем временем будем далеко… Но тут я почувствовал, что путешествие за золотом представляется мне в другом свете: хищники перестали быть чем-то вроде разбойников из книг. Они были очень живые и притом — отчаянные. И ружья у них… Мне начинало казаться, что два мальчика с удочками и перочинными ножами в кармане — не очень большая сила, если придётся с ними встретиться. И тогда…

Я тихонько прокрался обратно к дивану и лёг. Мама, она ведь и не знает. А если случится что?

Я в тоске вертелся на постели, темнота давила меня. Вот по щеке поползло что-то горячее, и подушка стала мокрая…

…Опять мышь царапается… Нет, это не мышь! Царапались в окно, очень осторожно, но настойчиво.

— Спишь? — послышался тихий шёпот: ставню я приоткрыл ещё с вечера.

— Нет, нет! — так же тихо отозвался я, в темноте нащупывая сандалии.

Хлоп! Я присел и схватился за лоб: ножка у стола как из железного дерева: такое есть где-то в жарких странах.

— Скоро ты? — донёсся нетерпеливый шёпот.

— Сейчас, сейчас! — ползая на четвереньках, я наконец наткнулся на вторую сандалию, совсем не там, где ей следовало быть, подобрался к окну и осторожно встал на ноги.

В соседней комнате скрипнула кровать. Невидимая рука протянулась в окно и крепко сжала моё плечо, давая знак не шевелиться. Потом осторожно, но настойчиво потянула меня к себе.

Курточка и рюкзак лежали на стуле около окна. Я подал рюкзак в окно, Мишка подхватил его, курточку я надел и, перебравшись через подоконник, спрыгнул на землю.

— Ходу, — тихо проговорил Мишка и, не обменявшись больше ни словом, мы почти бегом направились по знакомой улице. Ночи на Урале и летом свежие, ночная сырость пробрала меня до дрожи. Мишка в темноте нащупал мою руку, я почувствовал, что и он дрожит.

— На ходу согреемся, — прошептал он, хотя теперь уже можно было бы говорить и громко. — Зато идти не жарко, а скоро и светать начнёт.

Но пока ещё ночь была очень темна, и мы, даже идя по улице, местами спотыкались в глубоких колеях. У реки мы повернули по знакомой тропинке вдоль берега.

Днём это была весёлая и приветливая тропинка, сейчас же деревья и скалы чуть выступали из темноты, точно враждебные призраки.

Мне хотелось идти по-прежнему за руку с Мишкой, но тропинка становилась всё уже, пришлось идти гуськом: Мишка впереди, я — за ним. Наконец, темнота словно дрогнула и посерела, деревья и скалы из привидений постепенно сделались обыкновенными деревьями и скалами, небо посветлело: появилось солнце.

— Ах! — невольно воскликнул я и остановился. Мы уже отошли порядочно от завода и теперь стояли на самом высоком месте крутого берега, над рекой. Во все стороны, и на этом и на другом берегу реки, расходились покрытые тёмным еловым лесом горы. Местами, в долинах, лес был светлее, не еловый, а лиственный, и в нём уже проснулись птицы: задолбил дятел, как кошки, закричали иволги, и засвистели мелкие пичуги, которых я не знал. Всё это было так весело, непривычно, что мы с Мишкой посмотрели друг на друга и засмеялись от удовольствия.

— Хорошо! — проговорили мы оба разом и опять засмеялись.

— Часов до десяти пойдём так-то, — сказал Мишка, снова двигаясь по тропинке. — А там искупаемся, пообедаем и спать в холодке. Потом опять пойдём. Рыбы ловить сейчас не будем, еда пока есть.

Настроение у меня было расчудесное.

Скорее бы папин институт из Москвы на Урал перевели. А то, может, прямо сюда переведут, в Пашúю? Чтобы нам с Мишкой не расставаться. На рыбалку бы ходили, в путешествия, вот как сегодня…

Идти было так легко, точно рюкзак ничего не весил. Мы и говорили и смеялись, и я даже удивился, когда Мишка остановился и сбросил на траву свой мешок.

— Шабаш, — сказал он.

Я тоже сбросил мешок и вдруг почувствовал, что мешок был совсем не такой лёгкий, как мне сначала казалось. Мишка весело на меня посмотрел.

— Намяло спину-то? — сказал он. — С непривычки это. Завтра хуже будет, потом обвыкнешь. Давай чай кипятить. Лезь с обрыва вниз, воды зачерпнуть, а я костёр разведу.

Костёр он развёл очень быстро, над ним на две рогульки положил палку и на неё повесил за дужку котелок с водой.

— Костёр тоже с толком разводить надо, — приговаривал он. — Высоко огонь нельзя пускать: палка подгореть может, а котелок тогда… Ты смотри, как я…

Хлоп! Котелок с размаху шлёпнулся в костёр, пар клубами поднялся в воздух, мокрые дрова зашипели и погасли. Я еле успел откатиться от костра, чтобы не обжечься, и так и остался лежать, ослабев от смеха.

— Чего обрадовался? — ворчал Мишка, палкой выгребая котелок из мокрой золы. — Мало ли какая палка попадётся, может её червяк подгрыз?

Я отлично видел, что никакого червяка не было. Палка просто перегорела, но спорить с Мишкой не хотел.

— Только теперь за водой сам лезь с обрыва, — сказал я, когда отдохнул от смеха.

Воду принесли, и котелок закипел на этот раз благополучно. Мишка снял его с огня, держа за палку, на которой он висел, и поставил на землю.

— Воду кружками черпать будем, — сказал он. — А сало — гляди, как его в лесу едят.

Он насадил ломтик шпика на острую палочку и поднёс его к огню. Ломтик аппетитно зарумянился, жир зашипел и закапал с него в костёр.

— Бери, — протянул мне Мишка палочку со шпиком. — Я себе ещё поджарю.

— Ци-ци-ци, — раздалось вдруг над нашими головами. Я взглянул вверх: весёлая рыженькая белка спустилась на ветку ёлки над нашими головами. В передних лапках она держала большую еловую шишку и проворно скусывала с неё чешуйки.

— Ци-ци-ци, — покрикивала она, а чешуйки так и сыпались на нас.

— Это она семена достаёт, — сказал Мишка. — Сгрызёт чешуйку, а из-под неё семечко вынет.

— Ци-ци-ци, — повторила белка и наклонила голову, чтобы лучше нас рассмотреть. Глаза у неё были чёрные, блестящие, как бусинки. Несколько чешуек упало в наш котелок.

— Убирайся ты! — крикнул Мишка и замахнулся. Обгрызенный стержень шишки звонко шлёпнулся туда же, в котелок, расплёскивая воду, а белка, точно взлетая, понеслась вверх по дереву.

— Ци-ци-ци, — послышалось сверху.

— Зачем ты её испугал? — огорчился я. — Я её получше рассмотреть хотел.

— Рассмотришь ещё, — ответил Мишка и зевнул. — Соснём малость, а там до вечера придётся без остановки идти.

Проспали мы не малость, а, наверное, порядочно: солнце уже заметно передвинулось по небу.

— Скорей, — заторопил меня Мишка, едва открыл глаза. — Эдак все три дня проспать можно, а там, гляди, и в розыски тронутся. Айда покупаемся, живо сон пройдёт!