Анри Труайя - Гюстав Флобер

• Название: Гюстав Флобер
• Автор: Анри Труайя
• Издательство: 0b7eb99e-c752-102c-81aa-4a0e69e2345a
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-11446-7

Гюстав Флобер (1821–1880) – гениальный французский романист XIX века, блестящий стилист, автор бессмертной «Госпожи Бовари», которую критики всего мира считают совершенным произведением искусства. Его вклад в литературу и публицистику так велик, что с трудом поддается оценке. На знаменитых «обедах пяти», в которых участвовали Э.Гонкур. А.Доде, И.С.Тургенев, Э.Золя, Флобер читал вслух свои произведения, которым суждено было повлиять на возникновение и развитие целых направлений и жанровых форм мировой литературы.

Ученик Гюго и наставник Мопассана, «викинг и руанский буржуа» прожил на первый взгляд тихую и размеренную, но на самом деле необыкновенно яркую и интересную жизнь. На этот раз именно он стал героем очередного увлекательного и волнующего повествования, написанного современным мастером художественного слова и талантливым биографом Анри Труайя.

---

Вернувшись в Круассе, Флобер немного успокаивается, убеждается, что его привычная обстановка не тронута, но тотчас решает уехать в Брюссель через Париж. Его сопровождает Александр Дюма-сын. Нужно быть осторожными, поскольку «немцы ужасны». Офицеры «в белых перчатках разбивают зеркала», «набрасываются на шампанское», «воруют у вас часы, а затем присылают вам свою визитную карточку».[487] Эти «цивилизованные дикари» вызывают у Флобера больше отвращения, нежели каннибалы.

Еще более тяжело, чем в Руане, он переживает присутствие немцев в Париже. «Это конец. Мы сгораем от стыда, но не притерпелись к нему, – пишет он принцессе Матильде. – Все утро я смотрел на остроконечные каски пруссаков, сияющие на солнце на Елисейских Полях, и слышал их отвратительную музыку, звучавшую под сводами Триумфальной арки! Солдат, который покоится в Соборе Инвалидов, должно быть, перевернулся от негодования в своей могиле».[488] Добравшись до Брюсселя, он устраивается в отеле «Бельвю» и с облегчением вздыхает, встретившись с принцессой Матильдой, которая укрылась в Бельгии. Однако 18 марта Париж потрясен внезапным мятежом. Возмущенная и разгневанная толпа жителей – в их числе женщины и дети – пытается помешать регулярному войску захватить пушки Национальной гвардии. Восстание набирает силу. Тьер приказывает министрам, чиновникам и армии переехать из Парижа в Версаль. Центральный комитет Национальной гвардии занимает места в правительстве и провозглашает в Париже революционную власть. «Я очень сожалею, что уехал, – пишет Флобер Каролине. – Вернуться сегодня в Париж невозможно, на французской границе к вам придирается республиканская власть. Значит, я отплываю завтра в Остенде, а оттуда в Лондон и затем рассчитываю перебраться домой через Нью-Гавен».[489]

Сделав крюк через Англию, что позволило ему увидеться с Жюльеттой Эрбер, Флобер приезжает в Невиль близ Дьеппа, где встречается с матерью и племянницей. События в Париже, охваченном яростью черни, возмущают его: «Эти несчастные переместили ненависть! О пруссаках уже не думают. Еще немного – и их начнут любить! Не миновать нам позора».[490] И еще: «Парижская Коммуна возвращает нас в полном смысле слова к Средневековью. Это очевидно… Многие консерваторы, которые из любви к порядку хотели бы сохранить Республику, жалеют о Бадинге и в душе призывают пруссаков… Мне кажется, мы никогда не были столь низменны».[491] В том же письме он сообщает Жорж Санд, что собирается оставить мать и племянницу в Невиле, где они будут в безопасности, и вернуться в Круассе: «Это жестоко, но необходимо. Попробую снова приняться за моего бедного „Святого Антония“ и забыть Францию».

Первая его забота по возвращении в свой дом в Круассе, который освободился наконец от оккупантов, – приведение в порядок усадьбы. Он с облегчением вздыхает, видя, что рабочий кабинет в целости и сохранности, что пруссаки унесли лишь незначительные, не имеющие ценности предметы: несессер, коробку, набор трубок… Мало-помалу его окутывает тепло домашнего очага. Он с наслаждением погружается в привычное чтение, пишет и мечтает среди мебели, безделушек, которые были рядом с ним всю жизнь. «Вопреки ожиданию, мне очень хорошо в Круассе, я не думаю больше о пруссаках, точно их и не было, – пишет он Каролине. – Я с радостью вошел в свой старый кабинет и занялся своими маленькими делами. Перебрали мои матрацы, я сплю как сурок. В субботу вечером принялся за работу… Сад скоро станет так хорош! Распускаются почки, всюду первоцветы. Какой покой! Я опьянен!»[492] В памяти всплывают давние воспоминания: Буйе приезжает по воскресеньям с тетрадкой под мышкой; по газонам перед домом в белом фартучке бегает Каролина… Он умиляется, думая о прошлом. И вдруг вспыхивает от гнева. Безумства Коммуны вызывают резкий протест. Однако он рад тому, что правительство не спешит принимать меры против восставших, дерзость которых не имеет границ. «Что за ретрограды! – пишет он Жорж Санд. – Что за дикари! Как они походят на приверженцев Лиги и майотенов![493]

Бедная Франция, которая никогда не выйдет из Средневековья, которая еще держится готического понятия о коммуне».[494] И вновь ей же: «Я ненавижу демократию (такую, какой ее, по крайней мере, мыслят во Франции), то есть превознесение милосердия в ущерб справедливости, отрицание права, – словом, антиобщественную. Коммуна реабилитирует убийц, как Иисус простил разбойника, и грабит особняки богачей… Единственная благоразумная вещь (всегда говорю об этом) – правительство из интеллигентской верхушки… Народ – это вечный труженик и будет всегда (в социальной иерархии) в последних рядах, поскольку он – большинство, масса, беспредельность… Наше спасение теперь – легитимная аристократия, я разумею под этим не численное, а иное большинство… У Парижа эпилептический припадок. Это результат прилива крови, вызванного осадой».[495]

Несмотря на отрицательное отношение ко всеобщему избирательному праву, он 30 апреля идет пешком в Бапом, чтобы «опустить свой бюллетень для голосования». Он жалеет Жорж Санд, потрясенную парижскими событиями, которая написала ему письмо, полное отчаяния. «Она видит, что ее старый кумир – ничто, ее республиканская вера, кажется, окончательно растаяла»,[496] – пишет он принцессе Матильде.

Когда версальские войска начинают окружать Париж, госпожа Флобер возвращается в Круассе. Флобер озабочен ее усталостью и умственным расстройством. «Единственное мое развлечение: время от времени смотрю, как строем мимо моих окон проходят господа пруссаки, а единственное занятие – мой „Святой Антоний“, над которым я неустанно тружусь, – пишет он там же. – Это странное произведение позволяет мне забыть о парижских ужасах. Когда мы считаем, что мир слишком плох, нужно найти спасение в другом». Он узнает о смерти Мориса Шлезингера и на мгновение представляет себе, что его дорогая Элиза, вдохновительница «Воспитания чувств», возвратится с сыном жить во Францию. Но у нее другие планы. Он удручен: «Я надеялся, что конец моей жизни пройдет недалеко от вас. Что касается встречи с вами в Германии, то это та страна, куда я по собственному желанию ноги никогда не поставлю. Я настолько насмотрелся в этом году на немцев, что и видеть их не хочу и не допускаю, что уважающий себя француз может хоть мгновение находиться рядом с кем-либо из этих господ, как бы милы они ни были. У них наши часы, наши деньги и наши земли: пусть оставят их себе, но слышать о них не хочу!.. О! Как я настрадался в течение десяти месяцев, ужасно – настрадался до безумия. Я был готов убить себя! Тем не менее я принялся за работу; пытаюсь опьянять себя чернилами, как другие – водкой, чтобы забыть всеобщее несчастье и свои собственные печали».[497]

В это время через плохо защищенный район Сен-Клу в Париж вступают регулярные войска. Улицы тотчас ощетиниваются баррикадами, коммунары поджигают общественные здания, чтобы задержать продвижение версальцев. Без предупреждения стреляют с одной и с другой стороны. Но в конце недели восставшие уступают. Последние сражения проходят в предместье Тампль. На всех окнах теперь развеваются трехцветные флаги. Репрессии ужасны. Депортация, расправы. Флобер в отчаянии. Эта нелепая братоубийственная война окончательно подорвала его дух. Как только восстанавливаются связи со столицей, он едет в Париж, чтобы увидеть его потери, встретиться кое с кем из друзей и порыться в библиотеках.

10 июня 1871 года Эдмон де Гонкур помечает в своем «Дневнике»: «Сегодня вечером ужинали с Флобером, которого я не видел со смерти брата. Он приехал в Париж запастись материалами для своего „Святого Антония“. Он все тот же, прежде всего – литератор. Катаклизм, кажется, не коснулся его, ничуть не оторвал от невозмутимого изготовления его книги». Поверхностное суждение, поскольку Флобер был глубоко потрясен войной и беспорядками, которые последовали за поражением. Если он все-таки продолжил работу над своим произведением, то только для того, чтобы выжить душевно, оказавшись в самом центре катастрофы. Все, что он видит, все, что слышит в Париже, угнетает, обескураживает его. «Трупный запах вызывает отвращение меньше, нежели миазмы эгоизма, который у всех на устах, – пишет он Жорж Санд по возвращении в Круассе. – Вид руин – ничто по сравнению с безмерной парижской глупостью. За редким исключением, все, показалось мне, сошли с ума настолько, что впору их вязать. Одна часть населения жаждет задушить другую, а та питает те же чувства. Все это ясно читается в глазах прохожих. А пруссаков больше нет. Их оправдывают, ими восхищаются».[498]

Парижские впечатления столь сильны, что он с трудом возвращается к работе. Ему кажется, что дом в Круассе пропах запахом прусских сапог. Комнаты, в которых жили солдаты, заново обиваются обоями. Их выбрала Каролина. Флобер озабочен помимо этого множеством других домашних проблем. Он спрашивает у племянницы: «Ты написала все квитанции, которые нужно оплатить? Ты уже оплатила что-нибудь? Не знаю, что нужно делать? Какое жалованье нужно платить двум служанкам?»[499] Затем к нему возвращается вдохновение, и на какое-то время он забывает о раздражительности, горечи, печали. Временами даже, переживая галлюцинации святого Антония, он начинает думать, что Франция не была побеждена. «Я почувствовал себя так хорошо, оказавшись снова дома, среди своих книг, – пишет он принцессе Матильде. – Я продолжаю, как и раньше, обрабатывать фразы. Это так же безобидно и столь же полезно, как обрабатывать на кругу края тарелок».[500] А госпоже Роже де Женетт: «Мое единственное развлечение – дважды в день подавать матери руку, чтобы вывести ее в сад. После чего я поднимаюсь к святому Антонию… Бедняга, который тронулся головой после спектакля ересей, приходит послушать Будду и присутствует теперь на вавилонских оргиях. Я готовлю ему самые сильные».[501]