Анри Труайя - Сын сатрапа

• Название: Сын сатрапа
• Автор: Анри Труайя
• Издательство: 0b7eb99e-c752-102c-81aa-4a0e69e2345a
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-13004-7

1920 год. Масштабные социальные потрясения будоражат Европу в начале XX века. Толпы эмигрантов устремились в поисках спасении на Запад из охваченной пламенем революционной России. Привыкшие к роскоши и беспечной жизни, теперь они еле-еле сводят концы с концами. Долги, нужда, а порой и полная безнадежность становятся постоянными спутниками многих беженцев, нашедших приют вдалеке от родины. В бедности и лишениях влачит полунищенское существование и семья Тарасовых: глава семейства приносит в дом жалкие гроши, мать занимается починкой белья, старший брат главного героя книги Шура – студент, сестра Ольга – танцовщица.

На фоне драматических событий столетия разворачивается судьба Льва Тарасова. Он, самый младший в семье, не мог даже предположить, что литературный проект, придуманный им с другом для развлечения, изменит всю его дальнейшую жизнь…

Читая эту книгу, вы станете свидетелями превращения обычного подростка во всемирно известного писателя, классика французской литературы.

Анри Труайя, глядя на нас со страниц, трогательных и веселых одновременно, повествует о секретах своего навсегда ушедшего детства.

---

– Ты слишком слушаешь Лили!

– Да. Это тебя смущает?

– Да нет, – уверил я вяло.

– Она дает хорошие советы, знаешь, – продолжил он.

– Твой брат тоже дает хорошие советы!

– Нет, он дурак! – проворчал Никита.

– Как бы там ни было, – сказал я с иронией в голосе, – но если Лили ничего не подсказала нам для «Сына сатрапа», то научит нас танцевать…

Не понимая, смеюсь я над ним и его невесткой или говорю искренне, он недовольно заметил:

– Ну да, впрочем, она права. В нашем возрасте нужно обязательно уметь танцевать.

– Все умеют танцевать, – возразил я, – но немногие умеют писать! А мы оба, как мне кажется, никогда не сможем ни танцевать, ни писать!

При этих словах Никита пришел в необъяснимую ярость. На кого он разозлился – то ли на меня, то ли на своего сводного брата, то ли на Лили? Не владея собой, с перекошенным ртом он заорал:

– Тебе что надо, старик? Ты чем-то недоволен?

– Да нет, – сказал я, не растерявшись. – Мне кажется, что наша история не клеится… Можно подумать, что это так трудно…

– Это случается со всеми писателями… Даже мама иногда говорит, что у нее больше нет вдохновения…

Он смягчился. Мы снова сели за нашу едва тлевшую рукопись. И задумались над своей юношеской беспомощностью. С пером в руках, забыв обо всем на свете, я будто со стороны наблюдал за тем, как в моем воображении боролись герои, которых мы выдумали, с людьми из нашего окружения; вымысел с жизнью; сочинение с танцем; сын сатрапа с Лили. Кто возьмет верх? Я не мог ответить на этот вопрос. Да, впрочем, он меня уже больше и не занимал. Меня завораживала белая страница. Странно, но мне показалось, что именно она решит, когда придет время, должен ли я стать писателем, на что я безумно надеялся, или же босяком, чего не переставал отчаянно бояться. Чтобы прервать молчание, мы обсудили события, которые произошли в наших лицеях. Сами того не желая, поблуждав среди взрослых, имеющих настоящую профессию людей, мы вернулись на свои места за школьными партами.

На следующей неделе я заставил себя перечитать последние страницы «Сына сатрапа», чтобы вновь погрузиться в его атмосферу. Меня смутила одна фраза из сцены, придуманной Никитой. Рассказывая о встрече наших героев – Часса и его невесты, – он писал: «Он пожирал ее поцелуями, а она возвращала ему в сто крат больше». Формулировка показалась мне неудачной и даже смешной. Это соревнование в поцелуях заставит, наверное, смеяться искушенных читателей? Я не мог ответить на этот вопрос по незнанию и подождал нашей обычной встречи в воскресенье, чтобы поговорить о нем с Никитой. Он удивился моему сомнению:

– Что тебя раздражает в этой фразе? – спросил он.

– Я считаю, что она глупая!

– Сам ты глупый, старик! – воскликнул он. – То, что я написал, как раз и происходит в жизни.

Он произнес это с тем прилежным и в то же время возбужденным выражением лица, как на уроке танца с Лили. Сознавая, что не имею никакого права на спор в области любовных отношений, я не стал настаивать. Однако поверил ему не до конца. По возвращении домой мне захотелось услышать мнение брата о пассаже, ставшем предметом наших споров. Шура, хотя и был ученым, имел в свои шестнадцать с половиной лет в моих глазах гораздо более высокий в этом деле по сравнению с моим авторитет. Прочитав текст Никиты, он ухмыльнулся:

– Ну и что? Все, как в жизни!

– А ты не считаешь, что это несколько преувеличено – «стократные» поцелуи?

– Конечно нет! Он должен был бы еще добавить!

Наш разговор мог бы на этом закончиться. Но Шура был настроен на откровения. Я, сам того не желая, подтолкнул к этому, так как в заключение пробормотал: «В конце концов это не стоит так размазывать в книге!» Он перебил меня:

– Почему бы нет, если это существует! Все прошли через это!

Удивленный такой уверенностью, я спросил прямо:

– Даже ты?

– Ну да, старикан!

И уточнил, подмигнув:

– Раз у тебя этого не было, ты и не знаешь!

Я догадался, что он потерял невинность. Как мог я думать, что у него не было других увлечений, кроме цифр? Позади его черного табло вырисовывались девушки из плоти и крови, и, может быть, даже женщины! Эта мысль отозвалась во мне восхищением и недоверием. Явно Александр не был тем же, что и Шура. И даже не девственником. В шестнадцать с половиной лет он совершил подвиг, который оставлял меня далеко позади него.

– Когда ты это сделал? – спросил я вполголоса, боясь как бы меня не услышали через дверь.

– Две недели назад, – бросил он небрежным тоном.

– С кем?

Александр приложил палец к губам, чтобы показать, что предпочитает хранить секрет. Я продолжал настаивать:

– Дома об этом никто не знает?

– Никто, кроме тебя.

– Ты влюблен?

– Необязательно влюбиться, чтобы начать, – сказал он цинично. – Достаточно иногда залезть в карман.

– Ты заплатил?

– Да… Дружескую цену… Мы были с одноклассниками… У них был адрес, ну и пошли… Отлично повеселились!

Он все еще веселился. Я был потрясен его распутством и завидовал осведомленности. Вспомнилось, что в начале месяца он продал свою коллекцию марок торговцу, державшему лавку под открытым небом в садах на Елисейских полях. И, конечно, на эти деньги расплатился за профессиональные услуги своей первой наставницы. В прошлом году папа тоже расстался с одной вещью, которой особенно дорожил, – большим золотым перстнем с печаткой, привезенным из России. Однако у него был более благовидный мотив. Нужно было оплатить операцию аппендицита, в которой остро нуждался мой брат. Для большей надежности он обратился к русскому хирургу. Одной московской знаменитости, который, чтобы иметь право практиковать во Франции, должен был пересдавать экзамены, как простой студент медицинского факультета. Этот соотечественник – отличный хирург – согласился на оплату в рассрочку. Операцию, естественно, делали под наркозом. Александра, перед тем как разрезать, усыпили при помощи маски с хлороформом. Он ничего не чувствовал. А когда мы всей семьей пришли проведать его в клинику, он все еще не проснулся. Жаловался на тошноту. Мысли его путались. Вспомнив эту первую встречу с ним после того, как он пришел в сознание, я спросил: «Наверное, нечто подобное испытываешь в объятьях женщины?»

Он расхохотался:

– Да что ты! Там возбуждаешься! Хочется повторить! Но это не всегда возможно!

Это откровение разожгло мое любопытство настолько, что я еще спросил:

– Какая она?

– Кто?

– Та, с которой ты испытал удовольствие?.. Она красивая?..

– Увы, нет!

Я был разочарован:

– И несмотря на это?..

– Великолепно!.. Поверь, совсем необязательно, чтобы она была красивой… Она, конечно, не уродина! Но в такие мгновения хватает и этого! Увидишь, когда придет твой черед!..

Я не торопился следовать за ним по этому пути. Мне трудно было представить себе, что мама, сестра, бабушка, м-ль Гортензия Буало, отец, лицейские преподаватели испытывали такие же чувства, о которых с удовольствием рассказывал Александр и радость от которых пытались описать и я, и Никита в «Сыне сатрапа». Весь мир вдруг показался мне населенным животными с человеческими лицами. Я сам был одним из этих животных. Клубком примитивных инстинктов с манерами хорошо воспитанного мальчика. И мне не было от этого стыдно. Я заметил, что то хотел, то совсем не хотел знать об этом больше. Разрываясь между потребностью укрыться в детстве и опасением упустить главное, перечеркивая его, я остановился на том, что сказал себе: единственная возможность для меня быть счастливым – дружить только с мальчиками моего возраста и моего круга.

Александр, вероятно, угадал мою мысль, так как, не сказав ни слова, вернулся к своим подсчетам за черной доской. Сеанс братского воспитания был окончен. Мне вновь было тринадцать, а ему – скоро стукнет семнадцать лет. Наши дороги расходились.

Вернувшись несколько дней спустя на улицу Спонтини, я поделился с Никитой «важным разговором», который состоялся у меня с братом. И признался ему, что, как ни странно, но откровения Александра охладили мой пыл. Может быть, нам надо было бы, сказал я, пройти то же, что и он, посвящение в тайну – лишение невинности, – чтобы писать историю, в которой главное место полагалось занять любви? Это замечание мой друг нашел таким абсурдным, что захлопал по бедрам руками. По его мнению, настоящий писатель – а он нас к таковым и относил! – мог без труда представить себе различные фазы физического удовольствия. Достаточно для этого «вкусить его первые плоды». Заинтригованный, я спросил у него точное значение этого выражения. Как это было со словом «сатрап», Никита обратился к словарю и даже прочитал мне определение. Узнав, что выражение «вкусить первые плоды» означало – отведать первые плоды земли, равно как и иметь первые любовные опыты, я успокоился. И даже, поддавшись уверенности моего «соавтора», признал, что в некоторых случаях воображение выгодно дополняло опыт. Однако, как только перед моими глазами не стало симпатичной физиономии Никиты, мною вновь овладели сомнения.