Анри Труайя - Эмиль Золя

• Название: Эмиль Золя
• Автор: Анри Труайя
• Издательство: 0b7eb99e-c752-102c-81aa-4a0e69e2345a
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-07321-3

Эмиль Золя (1840–1902) – один из самых выдающихся писателей XIX века, автор более двадцати романов, создатель нового направления в литературе – натурализма. Произведения знаменитого журналиста и публициста, возмутителя общественных нравов, были включены Ватиканом в «Индекс запрещенных книг», вся его жизнь сопровождалась шумными общественными скандалами.

Анри Труайя в увлекательнейшем романе-биографии отражает не только мучительный творческий поиск писателя, но и его личные переживания. Перед читателями день за днем разворачивается полная драматизма и противоречий судьба великого романиста.

---

XX. Отец семейства

Золя приближался к окончанию работы над «Ругон-Маккарами» со смешанным чувством надежды и тревоги. Какая внезапная пустота образуется в его жизни после того, как он допишет до конца последнюю страницу последнего тома цикла! Куда приложит он свои силы после того, как избавится от «Естественной и социальной истории одной семьи во времена Второй империи»?

«А чем вы займетесь потом?» – спросил у него как-то Поль Алексис. Золя немного подумал и ответил уклончиво: «Потом, друг мой, потом? Может быть, займусь чем-нибудь совсем другим… К примеру, историей, да-да, чем-нибудь вроде истории французской литературы… Или стану писать сказки для детей… А может быть, и ничего не стану делать… Я буду таким старым!.. Я отдохну…»[214]

Но пока он ни о чем не хотел думать, кроме своего следующего романа. В «Разгроме» ему хотелось рассказать о безумной войне 1870 года и об унизительном поражении Франции, склонившейся перед немецкой спесью. Сам Золя не был тогда мобилизован и теперь расспрашивал тех, кто пережил эту чудовищную бойню. Он жадно листал тетрадки, куда некоторые из воевавших изо дня в день записывали свои впечатления, читал газеты того времени, зарывался в книги, посвященные разгрому французской армии, изучал карты генерального штаба и даже нанял в Реймсе ландо, чтобы проследовать по маршруту Седьмого корпуса до Седана. В этой исследовательской поездке его сопровождала жена. Кучером был старый солдат, прошедший тот же путь в 1870-м. Удобно устроившись вместе с Александриной на подушках, Золя взирал на скучный пейзаж и воображал его заполненным снующими людьми в мундирах, обреченными на разорение и гибель, растерзанными снарядами. Люди падали, другие люди бежали в атаку, раненые стонали между рядами, толпа растерянных пехотинцев брела по дороге под градом картечи… Золя видел все это среди мирной пустоты пейзажа. И пока Александрина, убаюканная рысцой лошадки, клевала носом, он грезил наяву, замечал, записывал в голове эту эпопею национального бедствия.

В воскресенье 19 апреля Золя с женой прибыли в Стонн, а оттуда в Рейи, где трактирщик обрушил на них поток сведений и баек. В Седане бывший мэр города, Шарль Филипотто, сам провел писателя по окружавшим город полям сражений. Повсюду, где они появлялись, у людей просыпались воспоминания, развязывались языки. Золя с блокнотом в руке побывал на полуострове Иж, куда пруссаки сгоняли пленных, в замке Бельвю – месте подписания капитуляции французской армии, в доме, где больной и измученный Наполеон III после поражения встречался с Бисмарком, в Бульоне, в Бельгии, где император ночевал после того, как сложил оружие… Он был везде одновременно, и с войсками, и с генералами. Одной недели ему хватило на то, чтобы прожить всю войну так, как будто он сам ее прошел. «Видите ли, – объяснял Золя сотруднику „Маленького арденнца“ („Petit Ardennais“), – существуют два способа собирать сведения. Первый заключается в том, чтобы собирать их долго, медленно перемещаться, изучая местность, смешиваться с населением, жить какое-то время его жизнью. Второй – это и есть мой способ – состоит в том, чтобы быстро пронестись через край и унести благодаря этому с собой мгновенное, стройное, яркое впечатление».

В воскресенье 26 апреля чета поездом вернулась в Париж. Золя вез с собой сто десять страниц заметок для «Разгрома».

Вернувшись в столицу, он привел в порядок свои бумаги, закончил несколько срочных дел, обсудил в Обществе литераторов возможность заказать Родену статую Бальзака, принял участие в банкете в честь авторов и исполнителей оперетты по роману «Мечта», но все никак не мог решиться приступить к работе над «Разгромом».

Два обстоятельства мешали ему выбросить из головы все лишнее и начать писать: Александрина хотела совершить вместе с мужем поездку в Пиренеи, а Жанна снова была беременна. На закате жизни стать отцом двоих детей! Он едва решался поверить в такое счастье, такая невероятная удача кружила ему голову и одновременно пугала. Он опасался за здоровье Жанны. Имеет ли он право отлучиться во время ее беременности, на которую он и не надеялся? Александрина, которая по-прежнему ни о чем не догадывалась, настаивала на поездке. И Золя уступил. Он чувствовал себя настолько виноватым перед женой, что ни в чем не смел ей отказать. Однако, прежде чем тронуться в путь, он принял меры предосторожности и поручил Жанну дружескому участию Анри Сеара. «Зайдите как-нибудь днем к моей бедняжке Ж. [Жанне], – пишет он ему 8 сентября 1891 года. – Скорее всего, ей ничего не потребуется. Но мне будет спокойнее, если я буду знать, что рядом с ней, в ее распоряжении есть такой надежный и скромный друг, как вы. Я послал доктору ваш адрес с тем, чтобы он известил вас, как только состоятся роды. Окажите мне любезность вместе с ним зарегистрировать ребенка: Жак, Эмиль, Жан, если родится мальчик, и Жермена, Эмили, Жанна, если родится девочка. В качестве второго свидетеля возьмите с собой Алексиса или того, кого назовет вам Ж. Если случится несчастье, замените меня и постарайтесь известить меня как можно скорее. Я придумаю способ дать вам свой адрес. Завтра мы уезжаем в Бордо и к Пиренеям. И благодарю вас от всего сердца, старый мой друг, все, что бы вы ни сделали, будет добрым делом, потому что я несчастлив».

В тот же день он отправил еще одно письмо, на этот раз доктору Анри Делино, который наблюдал за Жанной: «Мой друг Анри Сеар живет в доме 10 по улице Казны. Мы договорились о том, что если вы будете опасаться осложнений во время родов, то немедленно вызовете его телеграммой. Я говорю это просто из боязни несчастья. В другом случае известите его только тогда, когда все закончится, чтобы он вместе с вами сделал заявление… Полагаюсь на ваше сердце и на вашу скромность… Не пишите мне, что бы ни случилось. Сеар получил все необходимые распоряжения».

Девятого сентября Золя, исполненный страха и раскаяния, оставил в Париже свою любовницу на сносях и отправился в Пиренеи с женой, которой захотелось поездить по стране. После Бордо чета отправилась в Дакс, По, Котре и Лурд. Этот последний город покорил Золя исходившим от него ощущением бедности и непомерного благочестия. Он вообще не собирался останавливаться в Лурде, но провел здесь четыре дня, бродя по улицам и делая записи в расчете на книгу, которая пока неопределенно ему грезилась. Его заворожил, скажет он позже Гонкуру, «вид этих больных, этих несчастных, этих умирающих детей, которых приносят к статуе, этих людей, распростертых на земле и смиренно молящихся», его заворожил, уточнит он, «облик этого города веры, рожденного видением четырнадцатилетней девочки, облик этого мистического города в век скептицизма».[215]

Продолжая путешествие под проливным дождем, Золя с женой добрались до Испании. Александрину очаровала живописность этого края страсти, но Эмиль страдал от отсутствия известий. Беременность Жанны должна была завершиться. А он, вместо того чтобы сидеть у изголовья подруги, фланирует по улицам Сан-Себастьяна. Как же ему узнавать о развитии событий, не возбуждая подозрений у Александрины? Наконец он придумал уловку и 20 сентября 1891 года так сообщил об этом своему неизменному наперснику Анри Сеару: «Если вам понадобится сказать мне что-то особенное, пишите мне в Биарриц до востребования, для г-на А.Б. 70. Я пробуду там до 25-го числа. Кроме того, прошу вас, если Жанна разрешится от бремени и доктор сообщит вам новость, поместить в „Фигаро“, в разделе частных объявлений, заметку, которую вы подпишете фамилией Дюваль и в которой известите меня обо всем намеками. Напишите о фазане, если родится мальчик, и о фазаньей курочке, если родится девочка, словом, так, как будто речь идет о птичнике».

Выдумав лихую, с его точки зрения, систему тайной переписки, Эмиль радовался, словно мальчишка, играющий в шпионов. Никогда еще у «Фигаро» не было такого усердного читателя. Ждать ему пришлось недолго. Раскрыв газету 27 сентября, он наткнулся на следующее объявление: «А.Б. 70. Великолепный фазан благополучно прибыл 25. Дюваль».[216] Золя, обезумевший от радости, ответил Анри Сеару: «Спасибо, старый друг. Я узнал о событии из вашей заметки, и, несмотря на крупные неприятности, в которые непременно ввергнет меня эта история, все мое существо глубоко взволновано. В моем возрасте такие вещи действуют очень сильно. Еще раз спасибо за все, что вы сделали».[217] Теперь, когда в его «птичнике» завелся этот желторотый «фазан», Золя почувствовал себя еще более виноватым перед Александриной. Он хотел бы во весь голос прокричать ей о своем счастье, а ему приходилось из осторожности, из благоразумия, из милосердия сдерживать свои порывы. И, словно для того, чтобы добиться прощения, он сделался с ней особенно предупредительным.

Вернувшись 12 октября в Париж, Золя бросился к Жанне, едва оправившейся от родов, чтобы расцеловать ее, крошку Денизу, которой к этому времени исполнилось два года, и малыша Жака, который, вдоволь напившись молока, дремал в колыбели. Его настоящая семья была здесь. И когда он сюда приходил, то чувствовал себя так, словно ему не больше тридцати пяти лет. Увы! Возвращаясь под супружеский кров, где ждала его женщина заката его дней, он вновь обретал свой истинный возраст. Александрина была его зеркалом. Он больше не испытывал к ней влечения, но сохранил неизменную привязанность, питавшуюся воспоминаниями и привычками.