Андрей Воронин - Без единого выстрела

• Название: Без единого выстрела
• Автор: Андрей Воронин
• Жанр: Детектив

В книге вы снова встретитесь с бывшим офицером спецназа Илларионом Забродовым, который никогда не нападает первым, но, если почуял врага, бьет без промаха. Бывший инструктор спецназа проводит собственное расследование в недрах самой секретной и самой могущественной организации — Федеральной службы безопасности. Ему удается распутать клубок противоречий и загадок и наказать преступников…

---

Чек кивнул, бесшумно встал и осторожно двинулся на кухню. В прихожей, куда не проникал лунный свет, было темно, как в угольной шахте. Чек сослепу забрел прямиком в вешалку, запутался в висевшем на ней вонючем тряпье и обрушил всю эту пыльную груду на пол, в последний момент каким-то чудом ухитрившись подхватить саму вешалку, не дав ей загрохотать по голым доскам. Старухин храп на мгновение прервался, но тут же возобновился с новой силой.

Прокравшись на кухню, Чек осторожно отклонил закрывавшие окно газеты и огляделся. На кухне царили запустение, грязь и густая вонь гниющих отбросов. Никаких шкафов, кладовок и антресолей, где можно было бы спрятать длинное охотничье ружье, здесь не было, но Чеку и в голову не пришло сомневаться в словах Баландина: за короткое время их знакомства Чек успел убедиться в том, что хромой волк не бросает слов на ветер. Если он говорит, что старуха прячет ружье на кухне, значит, так оно и есть.

Присев на корточки, Чек засветил зажигалку и принялся при ее мерцающем свете ощупывать кончиками пальцев грязные доски пола. В противоположном от раковины углу он нашел то, что искал: одна доска немного подалась, уступая его усилиям, и легко вышла из паза. Чек увидел узкую черную щель, на дне которой тускло блеснул вороненый металл с серебряной насечкой и благородно светилось гладкое красное дерево резного приклада. Патроны были здесь же, но Чек не спешил вынимать их из тайника: длинное и тонкое, явно не теперешней, штучной работы ружье очаровало его изяществом своих линий, заставлявшим забыть о том, что он держит в руках инструмент для убийства.

— Ишь, чего удумал! — раздался позади него скрипучий старческий голос, сопровождаемый беспорядочным клацаньем выпадающих вставных челюстей.

Костлявая рука схватила Чека за волосы и с неожиданной силой отшвырнула от тайника. Чек приземлился на пятую точку, ухитрившись не выпустить из рук ружье, и увидел косматый призрак, надвигавшийся на него, растопырив костлявые руки и занеся для удара суковатую палку.

— Положи ружье! — приказала старуха. — Не тобой положено, не ты и возьмешь! Одна память от мужа осталась, и за той пришли!

Суковатая дубина свистнула в воздухе. Растерявшийся Чек заслонился ружьем. Эта драка со старой вонючей ведьмой в освещенной луной полуразрушенной кухне напоминала кошмарный сон. Дубина с силой опустилась на вороненую сталь ружейного ствола, отскочила, вырвалась из слабой старческой руки и откатилась в угол. Агнесса Викторовна, не растерявшись, вцепилась обеими руками в ружье и рванула его на себя. Чек с ужасом понял, что не знает, есть ли в стволах патроны. Если они были там, то эта игра в перетягивание каната могла закончиться плачевно.

Он ударил старуху ногой, но остатки воспитания не позволили ему пнуть старую ведьму как следует, в полную силу, и удар получился совсем слабым не удар, а скорее предупреждение о намерении ударить. Зато старуха, словно только того и ждала, с невероятной прытью задрала свою костлявую ногу и наградила Чека полновесным пинком в пах, от которого он сразу потерял всякий интерес к происходящему. Ружье он, тем не менее, не выпустил скорее всего, чисто рефлекторно. Он цеплялся за проклятую железяку, как утопающий за соломинку, ничего не видя и ничего не чувствуя, кроме разрывающей боли в паху.

Старуха ругалась, как бывалый уркаган, и дергала ружье из стороны в сторону с упорством бульдога. Каждый толчок вызывал у Чека новую вспышку боли, и вдруг все кончилось так же внезапно, как и началось. Старуха вдруг отлетела в угол, как отброшенное небрежной рукой старое пальто, и с дробным грохотом обрушилась на грязные доски пола. Звук был такой, словно кто-то высыпал на пол полмешка картошки. Чек от неожиданности потерял равновесие, упал, выронил ружье и наконец-то схватился обеими руками за низ живота, баюкая ушибленное место.

Перед ним, пошатываясь от слабости, стоял Баландин — голый по пояс, забинтованный, изуродованный, от шеи до пояса брюк покрытый корявой вязью татуировки, ощеренный и страшный.

— Хорош у меня корешок, — заплетающимся языком выговорил он. — Со старухой справиться не может… Бери гармонь, пошли отсюда на хрен.

Чек посмотрел на Агнессу Викторовну. Старуха лежала в углу возле раковины не шевелясь, похожая на кучу заскорузлого тряпья, из которой торчали корявые и грязные босые ступни с черными ороговевшими пятками и скрюченными пальцами. Он вынул из тайника коробку с патронами и снова посмотрел на старуху. Та по-прежнему не шевелилась и, казалось, даже перестала дышать.

— Слушай, — сказал Чек, — ты ее, по-моему, убил. Баландин оторвал левую руку от дверного косяка, за который он держался для устойчивости, подошел к старухе, с трудом опустился перед ней на корточки, потерял равновесие, тяжело упал на одно колено, упрямо вернулся в прежнюю позу и запустил изуродованную руку в складки пыльной рванины, пытаясь нащупать пульс. Потом он повернулся к Чеку.

— Шею сломала, старая коза, — сказал он удивленно. — Вот же тварь тупая… Ну, кто ее просил соваться?

Чек вцепился зубами в костяшки сжатого до боли кулака и замычал. Будничность и кажущаяся незначительность того, что только что произошло на его глазах и при его непосредственном участии, были страшнее всего.

— Не мычи, сява, — грубо сказал Баландин. — Ты Рогозина мочить собрался, а тут какая-то бомжиха. Если кишка тонка, лучше сразу беги в ментовку. Они тебя пожалеют, сильно бить не станут.

— Ты, — с ненавистью сказал Чек. — Ты — животное! Она же тебе жизнь спасла, а ты…

— Да ты не ори, — миролюбиво ответил Баландин. Он встал, кряхтя и постанывая, и привалился здоровым плечом к стене, чтобы не упасть. — Что же мне теперь, удавиться? Видишь, как оно повернулось. Я ж не специально, это понимать надо. Несчастный случай. Да она сто раз могла на лестнице шею сломать… Кости-то старые, хрупкие, а туда же — драться. Ты прости, мать, — обратился он к трупу. — Не со зла я, не нарочно. Собирайся, сява, линять надо — А… она? — Чек кивнул в сторону трупа, держа в одной руке злополучный «зауэр», а в другой коробку с патронами.

— А что она? — не понял Баландин.

— Но надо же что-то сделать, — сказал Чек. — Похоронить хотя бы…

— Точно, — насмешливо прохрипел Баландин. — Закопаем во дворе и дадим салют из этой берданки. Ты что, правда больной или только прикидываешься? Собирайся, дурак. Ружье заверни, здесь тебе не тайга. И помоги мне одеться — видишь, у меня с одной клешней ни хрена не получается…

Выходя из квартиры с завернутым в какой-то грязный и рваный мешок коллекционным ружьем под мышкой, Чек на секунду остановился, охваченный странным чувством. Он был уверен, что идет навстречу собственной смерти. Было просто невозможно вернуться к нормальной жизни из этого кошмара, в который он угодил, следуя собственным представлениям о том, как нужно жить. Смерть теперь шла рядом, сильно припадая на изувеченную ногу, одетая в мятые серые брюки и какой-то невообразимый древний пиджак на голое тело. Чек почти наверняка знал, что жить ему осталось совсем мало, но дал себе слово, что постарается умереть не раньше, чем увидит труп Рогозина. И еще одно обещание дал себе Чек, стоя на пороге квартиры Агнессы Викторовны: обязательно повидаться с мамой прежде, чем все это так или иначе закончится.

Потом Баландин, который уже успел спуститься до середины лестничного марша, окликнул его своим хриплым голосом, и Чек, вздрогнув, стал спускаться по скрипучей деревянной лестнице.

На улице они почти сразу свернули в какой-то темный двор и пошли вдоль ряда брошенных здесь на ночь беспечными хозяевами автомобилей, высматривая подходящий.

— Этот, — сказал Баландин, указывая на дряхлый, вручную выкрашенный в бледно-голубой цвет «иж-комби», устало прижавшийся к обочине.

Чек с сомнением посмотрел на этот раритет. Одна фара у «москвича» треснула, покрышки были лысые, а на передней дверце красовалась глубокая вмятина. Чек нерешительно подергал дверную ручку со стороны водителя, как будто рассчитывая на то, что она откроется. Дверца была заперта.

— Что ты его щупаешь, как бабу? — прохрипел рядом Баландин. — Стекло разбей, да поживее, пока не замели!

Чек поднял завернутое в мешковину ружье и ударил прикладом по окошку со стороны водителя. Стекло хрустнуло и со звоном посыпалось на асфальт. Звук получился совсем негромкий и какой-то будничный. Чек просунул руку в салон и открыл дверцу. Положив длинный сверток с ружьем на заднее сиденье, он сел на водительское место и открыл соседнюю дверцу. Баландин тяжело опустился на пассажирское место, заставив заскрипеть старые пружины.

— Ну, что ты телишься? — сказал он. — Заводи!

— Ключ… — начал было Чек, но тут же махнул рукой и полез под приборную панель. Говорить о ключе было просто смешно. Пора было отвыкать от ключей, чистых постелей, собственных имен и иных благ цивилизации, которые всего несколько часов назад казались само собой разумеющимися. Пора было приучать себя к другой жизни — без горячего душа, компьютерных игр и маминых блинчиков, где надо убивать, чтобы не быть убитым, — убивать и прятаться, уходя от погони по темным кривым переулкам…