Андрей Воронин - Без единого выстрела

• Название: Без единого выстрела
• Автор: Андрей Воронин
• Жанр: Детектив

В книге вы снова встретитесь с бывшим офицером спецназа Илларионом Забродовым, который никогда не нападает первым, но, если почуял врага, бьет без промаха. Бывший инструктор спецназа проводит собственное расследование в недрах самой секретной и самой могущественной организации — Федеральной службы безопасности. Ему удается распутать клубок противоречий и загадок и наказать преступников…

---

Манюня все-таки услышал вопли напарника и теперь топал вверх по настилу, держа лопату наперевес, как винтовку. С новым для себя ощущением свирепой радости Баландин шагнул ему навстречу. Манюня что-то кричал, скаля зубы. Сейчас он был до странности похож на облезлую рыжую дворнягу, пытающуюся довести себя до бешенства истеричным лаем. Баландин встретил его мощным пинком. Манюня потерял равновесие, уронил лопату и замахал руками, пытаясь удержаться на шатком пандусе. Баландин шагнул вперед и врезал ему по зубам здоровой рукой. О последствиях он сейчас не думал, хотя поводов для размышлений было хоть отбавляй.

Манюня всем весом обрушился на хлипкие деревянные перила. Перила захрустели, но выдержали, и тогда Баландин ударил его снова — ударил согнутым локтем, справа налево, наотмашь, прямо по плохо выбритой челюсти. На лице Манюни появилось почти комичное выражение удивления, и так, с удивленным лицом, он кувыркнулся через перила вниз — с почти пятиметровой высоты, прямиком в угловатую мещанину запорошенных цементной пылью фундаментов, ржавых стальных опор и забытых деталей вышедших из строя электромоторов.

Баландин подошел к перилам и посмотрел вниз. Манюня лежал в странной позе, неестественно вывернув голову. Его левый глаз был залит густой темной кровью, а правый, широко открытый, водянисто-голубой, смотрел куда-то в потолок — смотрел и не видел.

Следствие было коротким. Всем все было ясно, но доказать что бы то ни было не представлялось возможным. Баландин ушел в глухую несознанку, выносить сор из избы никому не хотелось, и все закончилось наскоро состряпанным актом о несчастном случае на производстве. Разумеется, не обошлось без ШИЗО, но Баландин был этому даже рад: у него появилась лишняя возможность поразмыслить.

Он думал днем и ночью, сутки за сутками, и его размышления напоминали мысли засевшего в темном углу голодного паука. В редкие моменты просветлений он находил в себе силы удивиться тому, что ничего не чувствует: ни боли, ни обиды, ни ненависти — ничего, кроме спокойной уверенности в том, что действует именно так, как нужно. Теперь он словно обрел способность к провидению — по крайней мере, собственная судьба на ближайшие десять — двенадцать лет была ему ясна до мельчайших подробностей.

Когда срок штрафного заключения истек, в отряд вернулся молодой, но уже познавший вкус крови волк-людоед.

Игорь Баландин отыскал, наконец, свою экологическую нишу.

Глава 10

Чек проснулся от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. Он открыл глаза и не сразу сообразил, где находится. В верхнюю половину закрытого игравшими роль занавески старыми газетами окна лился голубоватый свет луны, освещая замусоренный пол, рваные обои и дряхлые скелеты того, что было когда-то обеденным столом, двумя жесткими стульями и диваном. На диване кто-то громко храпел, с головой завернувшись в рванье. С потолка свисал пыльный матерчатый абажур с потраченными молью кистями, внутри которого чернел пустой патрон. На краю захламленного стола поблескивала закопченным стеклом керосиновая лампа. В комнате воняло спиртом, табачным дымом и какой-то кислятиной, ассоциировавшейся у Чека с грязными тряпками, которые заменяли ему постель. Он обнаружил, что все тело у него затекло от лежания на почти голом дощатом полу, и попытался сесть, невольно закряхтев при этом от боли в спине.

— Тс-с-с-с! — прошипел кто-то прямо у него над ухом, и предыдущий день во всех своих подробностях налетел на Чека, как выскочивший из-за угла тяжелый грузовик с пьяным водителем.

Он вспомнил, как похожая на ушедшую в столетний запой Бабу Ягу Агнесса Викторовна пыталась вскрыть рану на плече Баландина, трясущимися артритными руками с трудом удерживая сточенный кухонный нож, продезинфицированный водкой и для верности прокаленный над пламенем керосиновой лампы. Чека мутило от этого кошмарного зрелища, но у него хватило ума понять, что если он не возьмется за дело сам, Баландин попросту истечет кровью, пока старуха будет полосовать его своим тесаком. Он отобрал у Агнессы Викторовны нож и почувствовал, что не сможет разрезать этим варварским орудием живую плоть. Потом Баландин, в которого в качестве общего наркоза влили почти две бутылки водки, покрыл его трехэтажным матом и велел резать. Тогда Чек стиснул зубы, зажмурился, снова открыл глаза и стал кромсать плечо Баландина, как купленную на рынке говядину — спокойно и безжалостно.

Баландин вскрикнул только один раз — когда Чек за неимением других инструментов поддел и выковырял пулю кончиком все того же хлебного ножа. Нож при этом скрежетнул по кости, и Чек был уверен, что не забудет этот звук до самой своей смерти. Все остальное время Баландин то скрипел остатками зубов, то говорил, временами переходя с жаргона на чистую феню, которой Чек не понимал вообще, а старуха, казалось, понимала отлично, но переводить отказывалась. Перед тем, как влить в пациента первый стакан водки, Чек все-таки изловчился задать свой вопрос, и в процессе операции получил на него исчерпывающий ответ. Сомневаться в том, что Баландин говорит правду, не приходилось: он был не в том состоянии, чтобы врать, да и вообще, похоже, не понимал, где он и что с ним делают. Рассказ о том, как погибла сестра Чека, неоднократно прерывался лирическими отступлениями на тему лагерной жизни, от которых Чека перекашивало. Страшнее всего ему почему-то показалась старуха, которая все время сидела рядом, мелко тряся головой, и бормотала какие-то невнятные матерные молитвы. По мнению Чека, старуха была совершенно сумасшедшая, и он все время боялся, что она вот-вот зайдет к нему со спины и вцепится в горло своими скрюченными лапами. На самом деле Агнесса Викторовна была просто пьяна в стельку, но именно она, а не Чек, сообразила присыпать изрезанное, сплошь покрытое кровью плечо Баландина черным порохом, извлеченным из охотничьего патрона в тронутой зеленью медной гильзе. Впрочем, откуда Чеку было знать, что в этой берлоге водятся охотничьи патроны?

Края раны смазали йодом, высыпали сверху содержимое гильзы и плотно завязали взятым в автомобильной аптечке бинтом. Баландин к этому времени то терял сознание, то проваливался в сон, больше напоминавший глубокую кому. «Авось, не подохнет, — сказала Агнесса Викторовна, откидывая с морщинистого лба грязные седые пряди. — Здоровый бык, чего ему сделается». После этого она допила остатки водки, рухнула на продавленный скрипучий диван, замоталась в тряпье и захрапела.

И вот теперь Баландин, который и в самом деле оказался крепче железа, будил Чека, тряся его за плечо.

— Тс-с-с! — повторил хромой волк и для убедительности поднес к губам один из двух уцелевших на его левой руке пальцев. Чек поспешно отвел взгляд: смотреть на эту изуродованную клешню было выше его сил.

— Ты что? — шепотом спросил он, решив, что Баландин в бреду и не понимает, что делает. — Ложись, дурак, тебе спать надо.

— Какое, на хрен, спать, — хрипло прошипел Баландин, делая между словами длинные паузы, чтобы набраться сил. — Отсюда сваливать надо, сява. Ты же, пока меня сюда волок, наследил, как корова в валенках. Тебя же, небось, полмикраги видело, как ты меня на горбу пер. Не понимаю, почему здесь до сих пор мусоров нету. Машина где?

— Отогнал подальше, — прошептал Чек, с удивлением понимая, что Баландин вовсе не бредит и, более того, отлично помнит все, что с ним было накануне.

— Правильно, — одобрил Баландин. — И хрен с ней, забудь. Тачка, конечно, хорошая, но чересчур заметная. Заметут нас на ней, как пить дать. Теперь так… Я спросить тебя хочу: ты как, со мной пойдешь или сам по себе?

— А ты куда собрался? — спросил Чек. Накануне такая ситуация даже не могла прийти ему в голову: он собирался, проведя под крышей этой грязной берлоги ночь, уехать куда-нибудь подальше, чтобы без помех обдумать свои дальнейшие действия. Но прозвучавшее в заданном Баландиным вопросе предложение о сотрудничестве заставило его задуматься. — Что ты думаешь делать? — уточнил он свой вопрос.

— Мочить эту падлу, что же еще? — удивился Баландин. — Или у тебя есть другие предложения?

Чек задумался, придирчиво перебирая свои мысли и намерения, и понял, что других предложений у него нет. В самом деле, что же еще остается, когда нет другого выхода?

— Я с тобой, — сказал он хромому полумертвому волку, лежавшему рядом с ним на грязном дощатом полу.

— Тогда надо взять волыну, — горячо и хрипло зашептал Баландин. — У старухи есть, она ее где-то на кухне ныкает. И патроны есть, я видел. Надо найти, сява.

— Я тебе не сява, — твердо прошептал Чек. — Я Чек, запомни. Теперь скажи мне, что такое волына.

— Ну, пушка, ствол… Тьфу ты, тундра, да ружье же! Двустволка охотничья и патроны…

Чек кивнул, бесшумно встал и осторожно двинулся на кухню. В прихожей, куда не проникал лунный свет, было темно, как в угольной шахте. Чек сослепу забрел прямиком в вешалку, запутался в висевшем на ней вонючем тряпье и обрушил всю эту пыльную груду на пол, в последний момент каким-то чудом ухитрившись подхватить саму вешалку, не дав ей загрохотать по голым доскам. Старухин храп на мгновение прервался, но тут же возобновился с новой силой.