Натан Гимельфарб - Записки опального директора

• Название: Записки опального директора
• Автор: Натан Гимельфарб
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Инна понимала настоящие причины моих отказов от воскресных обедов в их доме и стала приносить еду к нам в общежитие. То винегрет или салат приготовит, то кашу рисовую или гречневую наварит, а то и кастрюлю украинского борща, что считался фирменным блюдом Крыликовых, принесёт. Всё это Инна готовила, конечно, на всех четырёх обитателей нашей комнаты, ибо хорошо знала, что здесь всё делится поровну.

Моим друзьям, особенно Лёне Шустеру и Рувке Фан-Юнгу, очень нравились эти блюда и они вообще были без ума от Инны.

Не могли они не нравиться и Лёве Хайкину после однообразных и безвкусных студенческих мамалыг, но его совесть не позволяла ему съедать то, что приносилось ради меня и стоило немалых средств, и он под разными предлогами уклонялся от участия в этих застольях. Может быть тому была и другая причина. Ему очень нравилась Инна и об этом догадывались не только я и мои друзья, но и предмет его любви, которая хорошо к нему относилась, но всем своим поведением подчёркивала, что чувства её принадлежат другому. Как бы там не было, но когда по вечерам приходила Инна с сумкой вкусных закусок, Лёва часто находил причину отказаться от участия в общем ужине и уходил на какие-то мероприятия или свидания.

Грызла и меня совесть, что ввожу Инну в такие расходы. Я поставил перед ней условие, что такие застолья возможны только по праздничным дням и что в расходах мы будем принимать равное участие. Она была вынуждена на словах с этим согласиться, а на деле всё равно находила разные поводы подкармливать нас за свой счёт.

Отношение и чувства Инны ко мне не вызывали ни у кого никаких сомнений, но она долго открыто мне в них не признавалась. Не делал этого и я из-за скромности, присущей всем Гимельфарбам, а главным образом в связи с нееврейским происхождением Инны.

После предательства и коварной измены Шуры, после открытого участия многих русских, украинских и других националистов в поголовном и безжалостном уничтожении всего еврейского населения на оккупированной немцами территории, в обстановке продолжающегося государственного антисемитизма и открытой дискриминации евреев со стороны местных и центральных органов власти, я твёрдо решил, что не должен повторять ошибки моего брата и что женой моей может стать только еврейская девушка.

К такому решению прийти было не просто, если учесть, что Сёма воспитывал нас на интернациональных принципах, что тому же учила нас школа, комсомол, партия и все средства советской пропаганды и агитации на протяжении всех сознательных лет моей жизни. Особенно трудно было придерживаться этого воззрения по отношению к Инне. Её открытая натура, искренне чистые и добрые чувства ко мне как бы абсолютно исключали всякую возможность проявления ею неприязни на национальной почве. А самая главная трудность состояла в том, что я больше не сомневался в своих чувствах к Инне, которая мне всё больше нравилась и без которой мне трудно было прожить хотя бы несколько дней. Я всячески откладывал открытое выяснение отношений с ней, не решаясь в то же время и оттолкнуть её от себя.

Как-то я поехал в составе студенческой делегации на несколько дней в технологический институт в город Орджоникидзе - столицу Северо-Осетинской автономной республики. Наши институты поддерживали тесные дружеские связи по учебной, общественной и спортивной работе. Тогда такие связи очень поощрялись партийными и комсомольскими организациями национальных республик. Они должны были демонстрировать нерушимую дружбу народов СССР.

Хозяева приняли нас с присущей народам Кавказа гостеприимностью. Нас поместили в лучшую гостиницу в центре города, ознакомили с опытом организации учебного процесса, культурно-массовой и спортивной работы, показали свой замечательный город у подножия кавказских гор, устроили несколько приёмов в гостиничном ресторане и на природе. Мы много интересного увидели за эти дни и получили большое удовольствие. По всему чувствовалось, что хозяева живут намного богаче нас и мы с ужасом думали о том, сумеем ли мы достойно ответить на такое гостеприимство при их ответном визите к нам.

Инна знала о предстоящей поездке заранее и перед отъездом сказала, что отправила мне письмо на главпочтамт "до востребования". Я посмеялся над ней и посоветовал лучше сказать всё, что ей хочется устно, на что она густо покраснела и ответила, что пока не может на это решиться. Я принял это за очередную шутку, которыми Инна нередко забавляла всю нашу компанию, но на главную почту города отправился в первый же день пребывания в Орджоникидзе.

Из окошка "До востребования" мне вручили увесистый пакет, который я тут же вскрыл и несколько раз прочёл. Это было признание в любви, которое Инна отправила за несколько дней до отъезда и на которое она долго не могла решиться в Грозном. Она писала, что не в силах больше скрывать свои чувства, которые переполнили её душу, заверяла, что подобное она испытывает впервые и не сомневается, что это не увлечение, а большая и чистая любовь на всю жизнь. Инна просила честно и прямо ответить разделяю ли я её чувства и в зависимости от этого строить наши дальнейшие отношения. В письме была её фотография с надписью:

"Жду мой милый, жду тебя

Каждый миг и час

Всей душой своей любя,

Не смыкая глаз".

Письмо было на восьми страницах и написано от души. Было ясно, что оставлять наши отношения неясными дальше невозможно и что пришла пора ставить точку над i.

Мне было до боли жаль Инну, которой я вместо признательности и любви за её чистые девичьи чувства, душевную доброту и верность приносил одни страдания. В порыве эмоций, вызванных письмом, я был полон решимости немедленно признаться ей в своих чувствах, внести полную ясность в наши отношения и придать им естественную форму, присущую двум любящим молодым сердцам.

В радужных мечтах о предстоящем признании и вытекающих из него планах на нашу совместную жизнь прошло несколько дней. Однако по мере того, как приближался наш отъезд из Орджоникидзе, а следовательно и день встречи с Инной, моя решимость постепенно гасла. Я вновь и вновь возвращался к примеру Сёмы и тем страшным последствиям, к которым привёл его семейный союз с Шурой. В памяти опять вставали ужасы почти массового участия неевреев в преследованиях и гонениях над евреями в первые годы войны в оккупированных немцами бывших "братских" Республиках, и какая-то подсознательная сила возвращала меня к данному себе обещанию не допустить повторения Сёминого примера.

Противоборствующие мысли попеременно одолевали мной и уже не было той твёрдой решимости, возникшей в порыве первых эмоций, вызванных письмом Инны. Я представил себе, как восприняла бы моя Полечка известие о моём решении жениться на нееврейке после всего, что произошло в нашей семье с приходом Шуры, и всё больше склонялся к тому, что не следует торопиться с принятием окончательного решения по такому жизненно важному вопросу. Уже подъезжая к Грозному решил написать письмо Сёме и попросить его совета.

Трудно было себе представить какое было бы отношение Сёмы к моему выбору, если бы он узнал всю правду о поведении Шуры и её отношении к Полечке.

68

Свой день рождения Инна решила отметить в узком семейном кругу. Кроме её старшей сестры Нади, которая заменяла ей рано ушедших родителей, за праздничным столом был только я и мне пришлось произнести первый тост. Я к нему не готовился, но получился он довольно складным, душевным и искренним. Слова как бы сами рвались наружу из какого-то запасника, что долго сохранялся в тайне. В совокупности своей они выразили моё представление об Инне, как о прекрасном человеке и верном друге. Здесь были и замечательные черты характера, и красота, и нежность, и таланты, которыми её наделила природа и родители. Не было только публичного признания в моей любви к ней, но оно как бы напрашивалось само по себе из того каким предстал образ Инны из моих уст.

Надя была в восторге от тоста и заявила, что ей мало чего остаётся сказать об имениннице ибо уже всё сказано. Инна была смущена, но с её лица не сходила улыбка счастья и радости.

Нашлось что сказать и Наде. Инна родилась на пять лет позже своей сестры и Надя постоянно за ней ухаживала, оберегала и воспитывала. Так все годы и считала её маленькой, не заметив как она стала почти взрослой и как ей стало 19. Она говорила, что Инна ей дороже всех на свете и пожелала ей здоровья, любви и счастья.

Для Нади Инна была действительно единственно близким человеком после смерти родителей. Из-за своих строгих моральных принципов она в молодости долго не могла остановить свой выбор на ком-нибудь из своих сокурсников в институте, а когда, наконец, полюбила весёлого, красивого и способного парня с четвёртого курса, началась война, разлучившая их навсегда. Она хранила и по много раз перечитывала полные нежных чувств письма с фронта, которые приходили часто на протяжении первых двух лет войны и вдруг прервались с лета 1943-го года. Она всё верила, что её Серёжа вернётся и продолжала его ждать. Надя очень тепло относилась к Инне и была ей по-матерински предана.