Михаил Бубеннов - Орлиная степь

• Название: Орлиная степь
• Автор: Михаил Бубеннов
• Издательство: ИХЛ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

Смело открывайте эту книгу, читатель, и перед вами встанут необъятные просторы алтайских степей, где вечная юность нашего века совершает чудеса; вы услышите взмахи орлиных крыльев, нежнейший звон колосьев, биение влюбленных сердец и музыку богатого и прекрасного русского языка.

Роман-газета № 9(213) 1960 г.

Роман-газета № 10(214) 1960 г.

---

Леониду было неловко и неприятно оттого, что он оказался здесь в эти минуты: грустно было видеть, с какой болью табунщик и его семья покидали родной очаг, обжитое место…

Уложив барахлишко и перевязав его веревкой, Иманбай сказал негромко, видимо, самому себе:

— Болды!(Хватит!)

Жена табунщика взяла лошадь под уздцы и повела от халупы, и только теперь Иманбай, видимо смирив что-то в себе, повернулся к Багрянову и Хмельно, которые в выжидательных позах стояли у мотоцикла.

— Ваш апрель — пустое слово, наш апрель — большой месяц! — сказал он тоном выговора и укоризненно, сощурил маленькие, кремнисто мерцающие глазки, чем-то похожие на окошечки в саманной халупе. — Грех обижать лошадка такой месяц!

— А кто же их обижает? — смущенно спросил Леонид.

— Ты! — не задумываясь, выпалил Иманбай. — Сухой лето обижал, худой зима обижал, теперь — ты… Зачем гонял лошадка соленый земля?

— Что вы, да разве я гоню?

— Ты пришел целина — ты гонишь!

— Да живите вы, кто вас гонит? — заговорил Леонид, веря и не веря в серьезность разговора. — Вы можете прожить здесь еще недели две, а то и больше. Никому вы не мешаете. И лошадей, пожалуйста, пасите. Вон сколько места!

— Не мое место! Твое место! — упрямо и обиженно пробормотал Иманбай, и стало ясно, что он уже до предела растравил себя своей обидой. — Наш апрель не кончался — лошадка туда пойдет! — И он махнул рукавом на восток.

— Но сейчас же еще холодно! Где вы будете жить?

— Мы живем всякий место! — гордо произнес Иманбай.

— На Бакланьем есть рыбачья избушка, — пояснила Хмелько.

— Собачья избушка! — весь кипя, с ненавистью поправил Иманбай. — Свой дом, — сказал он вдруг с гордостью и простер руку в сторону своей халупы, — вон какой дом бросай, живи чужой собачья избушка! Чей такой закон?

— Она ваша, собственная? — спросил Леонид, кивнув на халупу.

— Моя, собственна! — вдохновенно подтвердил Иманбай, и его зрачки на мгновение блеснули особенно ярко. — Сам делал, своя семья! Глина месил, дверь делал, рама, крыша — все! Все лето работал! Вот! — И он выбросил вперед небольшие кулаки, обтянутые задубелой, потрескавшейся кожей.

— Ну, так вам, вероятно, заплатят за нее?

— Кто платит? Колхоз платит? А где деньга? Где деньга? — подступая к. Леониду и вытягивая морщинистую шею, быстро заговорил Иманбай. — Ты прогонял — ты давай деньга! — воскликнул он, внезапно выпрямляясь.

— И много? — с едва приметной усмешкой спросил Леонид.

— Десять тыща, — вполне серьезно ответил Иманбай.

— Слушай, Иманбай, — вмешалась Хмелько. — Зачем же с него-то требуешь? Целина-то чья? Колхозная? Колхоз и заплатит. Да ведь правление уже постановило, разве не знаешь?

— Знаем, знаем, все знаем! — ответил Иманбай, замахав перед собой руками. — Председатель-та сказал: деньга нет — трудодень писать будем! Зачем мне трудодень? Ты деньга дай! За работа деньга надо!

Он вдруг как-то странно переменился в лице, точно увидел что-то другое на месте Леонида, угрожающе вскинул руки и, вытягиваясь на носках, дико, со слезами на глазах прокричал:

— Ант аткир! Ант аткир! (Будь проклят!)

Иманбай был в таком исступлении, что Леониду показалось, он вот-вот упадет на землю. Но табунщик, весь в слезах, круто повернулся и, сильно размахивая руками, быстро пошел следом за удаляющейся в степь телегой. Сын и дочка Иманбая, верхом на молодых жеребчиках, уже тронули с места бродивший вдали табун молодняка…

Постояв некоторое время с опущенной головой, Леонид побрел бесцельно в сторону озера. Плоские берега его были залиты вешней водой, и здесь, на небольшой волне, среди торчащих кустиков куги, раскачивались стайки чернети; подальше начиналась желто-белесые, высоченные, кое-где прибитые ветрами камыши, скрывающие главное плёсо, — там голосисто перекликались гуси…

Когда нога стала слегка вязнуть, Леонид остановился и, всматриваясь в просветы среди зарослей камыша, где, вероятно, были тропы, проложенные летом конями, стараясь увидеть на озере гусей, задумчиво произнес:

— Проклинал он меня, что ли?

— Ой, да не переживайте вы, ради бога! — недовольным голосом воскликнула Хмелько. — Если здесь распустить нервы, зачахнешь в одно лето!

— Но вы слышали, как он кричал? — Да, ему, конечно, нелегко…

Несколько стаек чернети одна за другой снялись с воды и быстро скрылись из виду в степи; через минуту над тем местом, где они отдыхали, прошел, искусно планируя крыльями, буро-седоватый лунь.

— Да, надо бы уехать в Казахстан, — негромко сказал сам себе Леонид.

— А чем там лучше? — спросила. Хмельно.

— Там большой простор. Знай паши — никого не потревожишь, кроме птиц, никто тебе слова не скажет…

— Ну и что же? Очень нравится такая идиллия?

— Вообще, вероятно, интереснее в безлюдной степи…

— Интересно там, где трудно, не правда ли? — спросила Хмельно. — А какие же трудности — поднимать целину в пустой степи? Паши да паши! Холодно жить в палатке? Нет дров? Нет воды? Скучно вдали от людей? — Она небрежно усмехнулась. — Подумаешь, трудности! Не так жили и работали во время войны! Строиться и обживаться в пустой степи — вот это действительно трудно… Ну, а здесь совсем наоборот: здесь нелегко поднимать целину. Вот мы только явились сюда, а видите, как взбулгачили село?

— Вот именно — взбулгачили.

— И очень хорошо, интересно! — задорно продолжала Хмельно. — Здесь не жди тихой степной благодати! Здесь поднять целину — значит перестроить все хозяйство. Это сложно и трудно. Тут не обойтись без шума, а то и драки.

— Обрадовала! — криво усмехнулся Леонид. — Я думал, мне доброе слово скажут за работу, а на меня все косятся и кричат. Приятно? Да еще, оказывается, могут морду набить за усердие…

— Сегодня набьют — завтра, спасибо скажут, — ответила на это Хмельно. — Так часто бывает в жизни. Вы только поменьше переживайте. Плюньте на всех и делайте свое дело!

— Но правильно ли задумано это дело?

— Правильно! — горячо воскликнула Хмельно. — Вот вы поднимете целину и тогда увидите, как здесь будет…

— Почему же здесь так шумят?

— С целиной не хотят разлучаться. Старая любовь!

— Но пастбищ-то в самом деле остается мало?

— Ерунда! Кого вы слушаете? — Хмельно даже загорячилась немного. — Лебяженцев, которые привыкли вот к этим раздольям? Или Иман-бая и Бейсена, которым, может быть, все еще снится кочевая жизнь? По их представлениям, пастбищ останется действительно мало, а на самом деле за глаза хватит. Надо только навести порядок на этих пастбищах. А вот сенокосные угодья — те да, все пойдут под плуг! Но не думайте, что это страшно. Ничуть! — Она вдруг ударила каблуком сапога в землю, да так, что комья полетели за несколько шагов вперед. — Я вот покажу этим крикунам! Разора-ались! Попомните мое слово: поплачут они, поорут, а осенью скажут нам спасибо.

Галину Хмельно, видимо, не на шутку встревожили разочарования и сомнения Вагрянова — она даже раскраснелась, стараясь разбить их до конца: ей, вероятно, дорог был тот Багрянов, который сегодня шел первой бороздой, разрыхляя в руках поднятую плугом землю… Она еще раз ударила каблуком о землю и крикнула сквозь зубы:

— У-у, бисовы диты! Крикуны!

Слушая Хмельно, Леонид невольно вспоминал то утро, когда она, зайдя к Светлане, рассматривала на ней платье и распевала на все лады о модах. «Вот тебе и модница! — подумал он теперь о Хмелько с тем же неожиданным удовольствием, с каким думал о ней недавно в степи, в памятный день знакомства с целиной. — Гляди, какая… даже разгорячилась! Эта даст бой!» Но если он тогда не придал никакого значения своему удовольствию, то теперь оно, это удовольствие, вдруг насторожило его. «А вообще-то что же тут особенного? Агроном есть агроном! — поспешил охладить он свое странное удивление. — Агроному положено быть таким! Здесь вислоухим не место!» Но он не мог не почувствовать собственной невольной хитрости. В те минуты, когда Хмелько увлеченно говорила о деле и ударяла ногой о землю, она нравилась ему уже не как агроном, а просто как девушка… Вместе с тем Леонид не мог не испытывать благодарности к Хмелько за то, что она, отдавая весь жар своей души, старалась рассеять его тревоги. «Хорошо все же, что она здесь агрономом! — подумал Леонид, ковыряя носком сапога землю. — Дело знает, да и девка — огонек! С ней как-то легко, просто чудо…»

Хмелько вдруг тронула его за локоть и крикнула;

— Смотрите, смотрите!

Не поняв второпях, куда смотреть, Леонид начал вертеться, оглядываясь по сторонам, и тогда она, схватив его под руку и, вероятно, в безотчетном порыве прижимаясь к ней, сказала со смехом:

— Да вон, чудак, гуси!

Огромная стая гусей, поднимаясь с озера и выстраиваясь для полета, гоготала на всю степь…