Эдна О`Брайен - Деревенские девчонки

• Название: Деревенские девчонки
• Автор: Эдна О`Брайен
• Издательство: Русич
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-88590-314-Х

Героини романов популярной писательницы – обычные ирландские девчонки, школьницы старших классов. Неожиданно настает пора взросления, и на них обрушиваются новые, неведомые доселе чувства – любви, ревности, их тянет в загадочный мир взрослых. С сожалением расстаются они с детством – впереди у них нелегкая жизнь. Кто-то из них пойдет в услужение, кто-то эмигрирует из нищей полуголодной страны в поисках счастья, которое бродит совсем рядом…

---

Мы сели за стол друг напротив друга. Бэйба улыбнулась мне, но мы по-прежнему не разговаривали. Невысокая монахиня налила нам две чашки чая из большого белого эмалированного чайника. Она была так мала, что мне стало страшно, не уронит ли она чайник. Поверх обычного чёрного одеяния на ней был белый муслиновый передник. Передник обозначал, что это была сестра-послушница. Сёстры-послушницы выполняли вспомогательные работы, готовили и убирали; когда они вступили в монастырь, у них не было ни денег, ни какого-либо образования. Остальные монахини назывались просто сестрами. Я не знала всего этого, но одна из старших девушек объяснила мне. Её звали Синтия, и она многому меня научила.

К чаю полагался хлеб с маслом, и полусонная девушка рядом со мной протягивала мне тарелку с грубым серым хлебом.

– Да он же ужасно выглядит, – сказала я и отрицательно покачала головой.

У меня в саквояже был пирог, и я рассчитывала съесть его попозже, Моя соседка продолжала протягивать мне тарелку, а Бэйба хихикнула. После чая мы отправились в монастырскую часовню, чтобы вслух помолиться.

Часовня была очень красивой, а на алтаре стояли бледно-розовые розы. Во время благодарственной молитвы монахини пели. У одной из них был голосок, как у ласточки. Когда она выводила им «Матерь Божья, я иду к тебе», он выделялся из общего хора, а я плакала по моей маме. Я думала о днях, когда мы с ней сидели в нашей кухоньке и следили за ласточками, собиравшими клочки овечьей шерсти с колючек проволоки и строившими из неё свои гнёзда.

– Ты хочешь стать монахиней, когда вырастешь? – спросила тогда меня мама.

Она была бы довольна, если бы я стала монахиней, она считала, что это куда лучше, чем замужество. Да и любая доля лучше замужества, считала она.

Эта первая вечерняя молитва в часовне была странной и волнующей. Помещение часовни заполняли запах курений и голос священника в расшитом золотом одеянии, преклонившего колена перед алтарём.

Я стояла на коленях в глубине часовни на деревянной скамье, там, где деревянные стойки отделяли нас от коленопреклонённых монахинь. Монахини молились в ряд, одна перед другой, в маленьких дубовых отделениях, стоявших у стен часовни. Все они были похожи одна на другую, за исключением послушниц, носивших шляпки без полей, из-под которых виднелись их волосы.

Когда мы выходили из часовни, то наделали столько же шуму, как двадцать лошадей, скачущих галопом по каменистой дороге. У некоторых девушек на каблуках были набойки, цокавшие по выложенному плиткой полу часовни. Мы спустились в зал для прогулок, где за кафедрой сидела сестра Маргарет, поджидавшая нас, чтобы поговорить. Она приветствовала новеньких, поздоровалась кое с кем из знакомых ей воспитанниц и познакомила нас с кратким сводом монастырских правил:

Тишина в спальне и во время завтрака.

Снимать обувь перед входом в спальню.

Никакой еды в шкафчиках спальни.

Лежать в кроватях через двадцать минут после отбоя.

– А теперь, – сказала она, – тех девушек, которые хотят пить на ночь молоко, прошу поднять руки.

Так как у меня была слабая грудь, то я тоже подняла руку, приговорив себя к ежевечернему стакану горячего молока, а моего отца – к уплате двух фунтов в год. Стипендия не предусматривала слабой груди.

Спать мы легли рано.

Наша спальня была расположена на втором этаже, На лестничной площадке у входа в неё находился туалет, у входа в который тут же выстроилась очередь из двадцати или тридцати девочек, переминавшихся с ноги на ногу. Я сняла ботинки и, держа их в руке, вошла в спальню. Она представляла собой длинную комнату с окнами с двух сторон и дверью на противоположном конце. Над дверью висело большое распятие, а на крашенных жёлтой краской стенах – иллюстрации к Священному писанию. По всей длине комнаты стояли два ряда металлических кроватей. Они были застелены белым бельём, а железный остов тоже выкрашен белым. Кровати были нумерованы, поэтому я сразу же нашла свою. Кровать Бэйбы находилась через шесть кроватей от меня. По крайней мере было приятно сознавать, что она не так уж далеко от меня, на случай, если мы всё же когда-нибудь начнём разговаривать. У каждой из стен стояли по три радиатора, но они были холодными.

Я опустилась на кресло, стоявшее около моей кровати, сняла подвязки и медленно стянула гольфы. Подвязки были очень тугими и врезались мне в тело. Я смотрела на оставленные ими на ногах красные полоски, думая, не заработаю ли я к утру варикозное расширение вен на ногах, и поначалу даже не заметила, что рядом со мной, за спинкой моего кресла, остановилась сестра Маргарет. Она носила туфли на резиновой подошве и двигалась совершенно бесшумно. Когда она сказала: «А теперь, девушки, прошу внимания», – я вскочила со своего кресла. Потом я повернулась, чтобы быть лицом к ней. Её глаза слегка косили, а в одном из них я заметила небольшое белое пятнышко – бельмо. Она стояла теперь рядом со мной.

– Наши новенькие ещё не знают этого, но наш монастырь всегда гордился царящей здесь скромностью. Наши воспитанницы, кроме всего прочего, добрые, здоровые и скромные девицы. В частности, их скромность проявляется ещё и в том, как девушка одевается и раздевается. Она должна соблюдать при этом приличие и скромность. В такой открытой спальне, как эта… – она прервала свой монолог, потому что кто-то вошёл в дверь и со стуком закрыл её за собой. У меня пылали даже мочки ушей. Она продолжила: – В верхней спальне у старших девочек имеются специальные закрытые ячейки, но, как я уже сказала, в такой спальне, как у вас, девушки должны одеваться и раздеваться только под халатом. При этом девушка должна смотреть только в сторону спинки кровати, так как иначе вы можете смутить друг друга.

Она закашлялась и пошла по проходу между кроватями, помахивая в воздухе связкой ключей. Открыв ключом дубовую дверь в дальнем конце комнаты, она вышла.

Девушка, которой была отведена соседняя с моей кровать, возвела глаза к небу. Её глаза косили, и она мне не понравилась. Отнюдь не из-за косоглазия, а потому что абсолютно во всём она проявляла плохой вкус. На ней были одеты хорошенький и дорогой халат и дорогие тапочки, но чувствовалось, что они были куплены в основном для того, чтобы их продемонстрировать, а не потому, что они ей понравились. Я заметила, как она сунула под подушку две плитки шоколада.

Для переодевания под прикрытием халата надо иметь талант, которым я овладела только с шестой или седьмой попытки, да и то не слишком хорошо.

Я копалась в своём дорожном саквояже, когда в спальне погас свет. Маленькие фигурки в ночных рубашках заметались в крытом ковром проходе и исчезли в холодных белых постелях.

Мне хотелось достать пирог, но он лежал на дне саквояжа под сервизом, поэтому я стала вытаскивать его по кускам. По проходу ко мне подошла Бэйба и устроилась в ногах моей кровати. В первый раз за всё это время мы заговорили или, точнее, зашептались.

– Боже мой, это сущий ад, – сказала она. – Я не выдержу здесь и недели.

– Я тоже. Ты голодна?

– Я съела бы младенца, – ответила она.

В тот самый момент, когда я доставала из маникюрного набора пилку для ногтей, чтобы разрезать ею кусок пирога, в двери в торце спальни повернулся ключ. Я тут же прикрыла пирог полотенцем, и мы буквально застыли как статуи, когда к нам приблизилась сестра Маргарет с фонариком в руке.

– Что всё это значит? – спросила она.

Она уже помнила, как нас всех зовут и обращалась, к нам по фамилиям, а не как к Бриджит (полное имя Бэйбы) и Кэтлин, но как к Бриджит Бреннан и Кэтлин Брэди.

– Нам одиноко, сестра, – ответила я.

– Вы не одиноки в своем одиночестве. И вообще, одиночество не основание для несоблюдения правил.

Всё это она произнесла свистящим шепотом, который разнёсся по всей спальне.

– Ступайте в свою постель, Бриджит Бреннан, – велела она.

Бэйба тут же юркнула в свою кровать. Сестра Маргарет повела по сторонам лучом фонарика и остановила его на расставленном на моей кровати кукольном сервизе.

– А это что такое? – спросила она, беря в руку одну из чашечек.

– Игрушечный сервиз, сестра. Я взяла его из дому, потому что это подарок моей умершей матери.

Наверное, с моей стороны было не особенно умно говорить всё это, и я сразу же пожалела о сказанном. Я всегда попадаю впросак, потому что сначала говорю, а уж потом думаю.

– Сентиментальное детское поведение, – заключила сестра Маргарет.

Она собрала сервиз в полу своего чёрного одеяния и вышла с ним из спальни.

Я забралась между ледяных простыней и съела кусок разделённого пирога. Все обитатели спальни плакали. Со всех сторон доносилось заглушенное одеялами сопение и всхлипывание.

Моя кровать стояла голова к голове с другой кроватью; и в темноте сквозь разделяющие нас вертикальные прутья протянулась рука, опустившая на мою подушку булочку. На булочке сверху был розанчик крема, а поверх него положена вишенка. Я протянула моей соседке кусок пирога, и мы пожали друг другу руки. Мне было интересно, как она выглядит, потому что я не успела рассмотреть её, когда свет ещё не выключили. Она была доброй девочкой, кто бы она ни была. Булочка оказалась вкусной. Кровати две или три от моей какая-то девочка хрустела под одеялом яблоком.