Игорь Забелин - Записки хроноскописта

• Название: Записки хроноскописта
• Автор: Игорь Забелин
• Издательство: Издательство "Знание"
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 1969

В I960 году в первом сборнике «На суше и на море» была опубликована научно-фантастическая повесть И. Забелина «Долина Четырех крестов», открывшая серию повестей о Вербинине и Березкине, изобретателях хроноскопа и исследователях исторических загадок.

Хроноскоп — это электронная машина, способная по малейшим следам восстанавливать картины прошлого, как бы приближая их во времени (подобно телескопу, приближающему к наблюдателю предметы в пространстве), и проецировать их на экран…

Изобретатели хроноскопа исследуют судьбу пропавшей 40 лет назад экспедиции — в «Долине Четырех Крестов» (1960), жизнь древнего племени коссов — в «Легендах о земляных людях» (1961), значение наскальной живописи в пещерах Сибири — в «Загадках Хаирхана» (1961) — эти и др. повести («Сказы о братстве», «Найти и не сдаваться», «Устремленные к небу») собраны в книге «ЗАПИСКИ ХРОНОСКОПИСТА» (1969).

* * *

Игорь Забелин не нуждается в специальном представлении. Автор многочисленных научных, беллетристических и научно-фантастических произведений малой и большой формы, он давно зарекомендовал себя как талантливый популяризатор науки и как интересный и профессиональный литератор. Научная фантастика И. Забелина особого рода. Путь его фантазии, как писал Герберт Уэллс, «со всех сторон преграждали авторитетные, исчерпывающие объяснения всего сущего». Научная подлинность, ссылки на твердо установленные наукой факты и теории, самостоятельный научный анализ обсуждаемого предмета постоянно сопутствуют научно-фантастическим размышлениям ученого. И если провести литературную параллель, то его творчество в какой-то степени напоминает литературное творчество известного советского ученого, тоже географа и геолога, академика Владимира Афанасьевича Обручева.

По-видимому, не случайно книга начинается с очерка-новеллы «Долина Четырех Крестов», воссоздающего трагическую судьбу полярной экспедиции, которая отправилась на поиски легендарной Земли Санникова, того самого острова в группе Новосибирских островов, которому Обручев посвятил свой первый научно-фантастический роман.

Каждая новелла — это решение исторической или археологической головоломки, которых в науке немало. Фантастический «хроноскоп» подсказывает исследователям Вербинину и Березкину веден стающие в общей картине давно минувших событий детали, И вот наконец, в самом финале повествования мы узнаем правду, вернее, якобы правду, потому что (и это нужно все время иметь в виду!) эта правда фантастична, она вымышлена автором.

Новеллы Забелина написаны так убедительно, так обоснованно и на таком правдивом историко-географическом фоне, что трудно отделить вымысел от научной истины.

Хроноскоп, изобретенный автором и двумя его молодыми героями, это весьма совершенное кибернетическое устройство, которое способно извлечь максимум информации из минимума данных. По обломку горшка, обрывку письма, кусочку материи оно воспроизводит образы людей, сделавших их или бравших их в руки. Словом, оно действует, как криминалист высочайшего ранга, электронный Шерлок Холмс, который, как известно, по одной пылинке мог представить себе возраст, достаток и цвет волос преступника, а также мотивы, толкнувшие его на преступление. Если такое мог сделать человек, почему бы не справиться «разумной» машине? Ничего нарушающего физические законы в предложении И. Забелина нет. С помощью хроноскопа героям его повестей удалось разрешить много любопытных историко-географических загадок — выяснить причину гибели полярной экспедиции, разгадать тайну узников северного монастыря, найти следы исчезнувших коссов — «земляных людей»… Именно эти полуфантастические, а может быть, даже и совсем не фантастические истории — существо книг И. Забелина. И хотя сейчас нас интересует хроноскоп, он введен автором лишь для того, чтобы протащить связующую нить от рассказа к рассказу.

Всеволод Ревич

---

Невольно, сравнивая облик Пети и Брагинцева, я, естественно, отбрасываю возрастные особенности. Будь они одногодками, они все равно были бы разительно несхожи. В отличие от милого, наивного, восторженного, всегда небрежно одетого, маленького некрасивого Пети старый профессор Брагинцев был по-спортивному подтянут, собран, элегантен и красив. Подчеркивая сейчас, что Брагинцев красив, я вовсе не имею в виду какие-нибудь там лучистые глаза, античные черты лица, выразительный рот или еще нечто в том же роде.

О красоте Брагинцева нельзя составить себе представление ни по отдельным штрихам, ни с помощью подробного описания. Он просто умел красиво двигаться, красиво носить легкий серый пиджак, красиво говорить и улыбаться, отнюдь не задаваясь такой целью… Источником этой подлинной, непоказной красоты могло быть только духовное совершенство, гармония, достигнутые огромной внутренней работой, длившейся десятилетиями, постоянной тренировкой ума и души… Подобной красоты, выше которой я ничего не знаю, удается достичь немногим, но когда встречаешь такого человека, то тебе и в голову не приходит обращать внимание на цвет его глаз или волос…

Брагинцев, о чем-то задумавшись, ходил по берегу моря, а Петя следил за ним влюбленными глазами. Петина влюбленность в учителя, разумеется, не ускользнула от меня, но я вспоминал сейчас, что Брагинцев будто бы поддерживает Петю в его стремлении найти клад, и не поверил этому.

— Мотив росписи на амфоре мне знаком, — неожиданно сказал Брагинцев, останавливаясь неподалеку от нас перед Петей. — Да, я не ошибаюсь. В «Эрмитаже» есть ваза, повторяющая сюжет амфоры.

— Глиняная? — почему-то спросил Петя.

— Венецианское стекло. Конец шестнадцатого столетия.

— Значит, амфора совсем неоригинальна? — Петя, конечно, связал слова Брагинцева со своими надеждами найти клад, а я не удержался и сказал Брагинцеву о недавних мыслях.

Брагинцев едва заметно улыбнулся,

— Петя склонен к преувеличениям. Но теоретически в древней заброшенной крепости всегда возможны неожиданные находки.

— Сегодня же мы еще раз все осмотрим, — сказал Петя. — Хорошо бы, и вы поехали. Брагинцев снова улыбнулся.

— Не хочется. Не хочется лазать по скалам, по колючим кустам. Старею, Петя.

— А вам не придется лазать. Мы же по дороге пойдем.

— Ну какая там дорога!

— Отличная дорога. Прямо до крепости. Брагинцев на секунду задумался.

— Дорога все меняет. Я согласен.

Мы действительно побывали в тисо-самшитовой роще, и поход наш оказался и любопытным, и забавным.

Удивительное место эта тисо-самшитовая роща: стоял жаркий, душный день с палящим солнцем, а у меня все время было такое ощущение, что идем мы по позднеосеннему лесу; не знаю, что больше способствовало самообману — хвоя ли тисов, желтоватые ли «бороды» лишайников, спускавшихся с деревьев, или заросли лавровишни, блестящая листва которой под лучами солнца казалась посеребренной инеем; вероятно, все вместе, но впечатление получилось неожиданным.

По-моему, Брагинцева тоже не разочаровала поездка. Он держался со свойственной ему непринужденностью, шутил, поглаживал стволы тисов, ясеней, бережно прикасался к колючей иглице или прохладному папоротнику-листовику, а у гигантской липы с дуплом в самом комле остановился и долго смотрел, запрокинув голову, на ее раскидистую вершину…

Пока мы любовались природой, Петя неустанно фантазировал о кладе.

Мы шли по тропе, ведущей к развалинам крепости, и Петя произносил одну из своих самых возвышенных тирад о сокровищах и шедеврах искусства, скрытых от. людей в тайниках, когда навстречу нам вышел очень старенький, с красноватыми склеротическими глазами старичок.

Он услышал Петины слова.

— Давненько тот клад… — Старичок сложил губы дудочкой, попытался свистнуть, но свиста не получилось. — Утек давненько. И след канул.

За секунду до того равнодушные глаза его вспыхнули острой, глубинной злобой.

— Вы-то… откуда… знаете? — цепенея, спросил Петя.

— Оттуда и знаю, что сам за ними охотился.

— За кладами?

— За бандитами за теми… Двое их было, грабителей. Да выскользнули. Меж пальцев утекли.

Ничего не добавив больше, он круто повернулся и, по-стариковски приволакивая ноги, заспешил вниз по каменистой тропе.

Слова старика вызвали короткое замешательство. Петя побледнел, на лице Брагинцева застыла мягкая задумчивая полуулыбка, а мне вся сцена вдруг представилась в комическом свете, и я засмеялся, глядя то на убегавшего старого кладоискателя, то на окаменевшего молодого.

— Не надо смеяться, — сказал Петя тихо, и я понял, что надо остановиться. Чтобы хоть как-то извиниться перед ним, я принялся доказывать, что нельзя всерьез принимать слова подвыпившего старика.

— Вы видели его глаза? — спросил Петя. — Он до сих пор ненавидит тех грабителей.

Мы не стали спорить и молча зашагали к крепости; вскоре мы увидели то немногое, что сохранилось от нее: стены, сложенные из крупных плит известняка, и полуразрушенную угловую башню, возвышающуюся над долиной реки Хосты…

На развалинах собралось довольно много народу, и суета невольно отвлекала меня от размышлений о крепости.

Глядя на сосредоточенного Петю, который, ни на кого не обращая внимания, деловито обходил свои «владения», что-то прикидывая в уме, на задумчивого Брагинцева, я задавал себе только один вопрос: кому понадобилось выстроить крепость в столь неудобном месте?

В самом деле, по долине Хосты едва ли когда-нибудь проходила торная караванная тропа: склоны долины почти отвесно обрывались к реке. Даже для пешеходов, в чем мы убедились на обратном пути, пришлось проложить искусственную тропу, кое-где навесив ее, как овринг на Памире, прямо над водой… Караванные пути обходили, конечно, этот район, ничего не знали историки и о крупных горных селениях, жители которых нуждались бы в защите крепостных стен.

А крепость когда-то кто-то построил, и не зря, надо полагать…

— Чтобы клад спрятать, — сказал Петя, когда я поделился с ним своими сомнениями. — Именно клад. Сокровища вообще.

Я не улыбнулся, но про себя подумал, что разговаривать на эти темы с Петей бесполезно. Ну кому придет в голову строить крепость только для того, чтобы зарыть в ее стенах клад?

У выхода из тисо-самшитовой рощи Петя опросил служащих заповедника о старике.

— Ходит, — сказали Пете. — Давно ходит. Лет десять, пожалуй. Как вернулся из заключения, так и наведывается чуть не каждый день. То ли свихнувшийся он немножко, то ли правда вор у вора дубинку украл. Если и было что-нибудь такое, то очень давно. До революции, наверное…

— Из-за чего он в тюрьму попал? — спросил Брагинцев.

— Всякое говорят. За темные дела, в общем. Петю заинтересовало другое.

— В документах официально зафиксировано исчезновение клада? — Вопрос Пети прозвучал строго, почти сурово, и мы все заулыбались.

— Помилуйте! — изумился служащий заповедника. — Если старик прав и клад действительно похитили какие-то бандиты, то откуда же взяться официальным документам?

— А обследование места захоронения клада на месте? — не слишком складно, но столь же сурово сформулировал свой вопрос Петя.

— Н-не знаю. — Петина суровость озадачила служащего заповедника. — Ничего подобного не слышал.

— В таком случае я никому не поверю, что клад похищен, — сказал Петя. По-моему, есть надежда, что он еще сохранился.

Глава третья

в которой мы получаем посылку от Мамаду Диопа, знакомимся с ее содержанием и переживаем по некоторым причинам разочарование

Как я и предполагал, посылка от тамаду Диопа пришла уже после нашего возвращения в Москву. Ненастным, с мокрым снегом ноябрьским днем мы с Березкиным получили в Ассоциации дружбы с народами Африки изящно упакованный ящик сравнительно небольших размеров…

…Есть что-то по-человечески трогательное в той простоте и обыденности, с которой свершается все долгожданное. Недавно я пережил подобное ощущение, подлетая к берегам Африки. Долгие годы, с детства, мечтал я о поездке туда, и наступил момент, когда я вдруг понял, что лишь облачная пелена отделяет сейчас меня от Черного континента… Пелена рассеялась, и мне открылась зеленая равнина и крутой берег, в который били волны Атлантического океана… Вот и все.

И еще одно «вот и все»: золотая статуэтка из Дженне, о которой мы столько говорили и думали, стояла перед нами на письменном столе. На нее смотрели мы с Березкиным, и смотрели африканские идолы и маски, украшавшие мой кабинет. Африканские идолы, очевидно, усматривали в статуэтке чужака, но Мы с Березкиным, зная, что статуэтка сделана европейцами, испытывали к ней прямо-таки «родственные» чувства.