Николай Гацунаев - Звездный скиталец (С иллюстрациями)

• Название: Звездный скиталец (С иллюстрациями)
• Автор: Николай Гацунаев
• Издательство: Издательство литературы и искусства им. Гафура Гуляма
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1984

Роман Николая Гацунаева «Звездный скиталец» продолжает традиции мастеров современной научной фантастики, ставя проблему необходимости человеческого деяния, ответственности каждого за судьбы других, за счастье грядущих поколений.

Рецензент-доктор филологических наук, член СП СССР А. 3. Вулис.

---

— Пребывают в спокойствии, — Симмонс потер подбородок. — Тишь да гладь, да божья благодать… Ладно, поглядим дальше.

Он перевернул еще несколько страниц.

«Он!

Высокой особе и высочайшему двору султана султанов нашего времени, хакана хаканов всех стран…».

— Вот как! — Симмонс прикурил, сделал пару затяжек и положил сигарету в пепельницу.

«…источника справедливости и правосудия, уничтожителя несправедливости и притеснения…».

— Как же! Держи карман шире!..

«…тени бога, то есть его величества хорезмшаха — да продлится его высочайшая власть да будут наши души и душа обоих миров жертвой за него, — ничтожные, тысячекрат немощные и сокрушенные…»

— Повторяются, сукины дети! Было уже это.

«…бесконечно нуждающиеся и несчастные со страхом и робостью…».

— Еще бы! Тут кто угодно сдрейфит!

«…всеподданнейше докладывают следующее. Хвала и благодарение Аллаху, наш народ, большие и малые, от семи лет до семидесяти — все заняты молитвами за вас. О боже, внемли их молитвам! Аминь!»

— Аминь! — пропел Симмонс насмешливо.

«О господин обоих миров! Во-вторых, докладываем, что его подданные говорят: если салгут, по его повелению, будет 15.000 тилля, то они будут довольны; таково было и повеление пребывающего в раю покойного государя…»

— Как бы не так! — усмехнулся Симмонс. — В аду мыкается старый греховодник, раскаленную сковородку языком лижет!

«…больше мы не в состоянии уплатить. Ваша воля повелевать. Если в чем ошиблись, то надеемся на прощение. Виноваты! Виноваты!»

— Ну что ж, — Симмонс взял из пепельницы сигарету, затянулся и погасил окурок. — Если отбросить в сторону восточный этикет, — остается ультиматум: 15 тысяч тилля и ни гроша сверх! Отчаянные ребята, ничего не скажешь! Интересно, что они еще отмочат? Придворная должность.

Следующим документом было донесение хивинскому хану от Хаким-Нияз-аталыка. В донесении говорились:

«Донесение господину высокосановному, высокостепенному царю нашей эпохи, тени бога, создающему спокойствие и безопасность, победносному, и споспешествуемому богом его величеству хореэмшаху, да сохранит его господь всевышний. О шах! О убежище мира! По всей округе царит спокойствие, цены дешевы, ваши подданные заняты молитвами за вас. Покорнейше доносим, что, прибыв к каракалпакам, мы собрали биев и сказали, что государь им повелел отдать пятьсот танапов замли. После этого южнее Чимбая хытаи и кипчаки указали землю к востоку от Кегейли, а кенегесы и мангыты — к западу. Мы сказали, что оба эти участка — заболоченные и непригодны для садов и усадеб, а к северу от Чимбая на один фарсах кое-где есть сухая земля, пригодная для садов и усадеб, дайте нам ту землю. Однако они не мог» ли отмерить и дать ее, и народ не отдает ее добровольно, и даже когда мы сказали, чтобы они из тех земель землю, пригодную для садов и усадеб, продали за полную цену, то они не смогли этого сделать. А еще холят среди каракалпаков слухи, будто лишенный всех полномочий бия колдаулы Айдос из Ак-Жагыса замышляет против вашего величества смуту и подговаривает каракалпаков не платить салгут и другие налоги и не давать нукеров. Я все сказал. Теперь воля ваша. Виноват! Виноват' Виноват! Написано 13 числа месяца асад 1242 года собаки».

— Тысяча двести сорок второй год… — Симмонс задумчиво поскреб подбородок. — Это какой же год по христианскому календарю?.. 1826-й? Да, 1826-й… Рядом в общем-то. Отношения у Хивы с Россией неважнецкие. Степняки недовольство ханом выказывают. Попахивает бунтом. Ну что ж, пожалуй, самое время вмешаться.

…Айдос-бий — пожилой седобородый мужчина — испуганно схватился за нож, когда из-за юрты вышел человек в странной одежде и шапке, какой в приаральских степях не видывали. Однако человек протянул вперед руки ладонями вверх и заговорил на довольно сносном хорезмском диалекте:

— Здравствуй, Айдос. Я пришел с миром.

— Стой, где стоишь! — взвизгнул бий. — Ты кто? Должностное лицо в Хивинском ханстве.

Вокруг юрты, насколько хватало глаз, простиралась ровная степь. Бродили, пощипывая чахлый янтак, верблюды. Стреноженная лошадь терлась боком о коновязь.

— Мое имя тебе ничего не скажет, Айдос. — Незнакомец усмехнулся. Был он худощав, высок ростом и както не по-здешнему легконог. На остроносом лице — ни волоска, если не считать бровей. Глаза смотрели открыто и смело. Хитрости в них не было.

— Откуда знаешь меня?

— Все от аллаха, Айдос-бий. И знание и незнание.

— Верно. Аллах дает человеку имя при рождении. Как тебя зовут?

— Эркин.[2]

— Еркин?.. — недоверчиво повторил бий и пошлепал губами, словно пробуя слово на вкус. — Ты не боишься его носить?

— Нет.

— Ты-храбрец. — Бий вернул клинок в ножны, указал рукой на юрту. — Заходи, Еркин. Кунак в юрте — счастье в юрте. Будем пить кумыс вместе.

Одни ковры и кошмы юрты Айдос-бия знали, о чем говорил чужак с их хозяином. К вечеру чужак исчез, словно растаял в золотистом степном мареве, а Айдос велел сыновьям Рзе и Торе седлать коней и сам ускакал с ними за горизонт, только белесое облачко пыли еще долго стояло над низкорослыми кустиками.

А потом покатилось по Приаралыо наперегонки с пылевыми смерчами огненное слово «свобода» и другое, издавна волновавшее сердца степняков, — «Россия». И бежали в страхе к Мухаммадрахимхану хивинскому сборщики налогов и податей, и несчетными кострами кочевий озарилась древняя степь, и под булатный звон закачались над ней протяжные, полузабытые песни о лучшей доле. И на суровом, обдуваемом с суши и моря, берегу Арала, куда денно и нощно тянулись несчетные караваны повстанцев, на глазах начали подниматься неприступные Гастионы крепостных стен. И опять большим человеком, отцом живущих на приаральских просторах каракалпаков стал хаким Айдос-бий, незадолго до того лишенный хивинским ханом всех привилегий и полномочий. Даже спесивые племенные вожди и те покорно склонили перед ним головы, притушив дг поры зловещий блеск раскосых диковатых глаз.

— Зачем они тебе? — возмущался Симмонс, появляясь время от времени в стане мятежников. — Они же тебя при первой неудаче в клочья разорвут. Ты им — нож поперек горла. Неужели не понимаешь?

— Понимаю, — усмехался Айдос, и отблески костров плясали в его загадочных колдаульских глазах. — Без них народ не поднять. Одного оттолкни — весь род на дыбы встанет, все племя отшатнется. У нас так.

— «У вас, у нас»! Тебе свое государство делать надо. Армию вооружить. С Россией договор заключить. Скот поделить поровну, степь.

— Чудно говоришь, Еркин, — качал головой Айдос. — Зачем степь делить? Вот она — и так вся наша. А скот аллах каждому даст, сколько надо. Ты тогда правильно сказал: подними степняков, собери вместе, объясни, что к чему, — поймут, за тобой тронутся. Видишь — собрал, поняли. Людей Мухаммадрахимхана прогнали. Налогов не платим. Каждый как хочет живет. У хана в Хиве поджилки трясутся, не знает, в какую нору шмыгнуть. А сунется с нукерами, — вон нас сколько! Конями затопчем.

«Затоптал один такой! — с тревогой и горечью думал Симмонс. Айдос и злил и восхищал одновременно. Непостижимым образом сочетались в нем дремучая мудрость и такое же дремучее невежество, непримиримость и благодушие, лихая удаль и панический страх перед волей всевышнего.

— Ладно, — буркнул Симмонс, поднимаясь с кошмы. — Делай, как знаешь. Гонцы от русских вернулись?

— Нет еще, — беззаботно отвечал Айдос-бий. — Вернутся, куда денутся? Садись, Еркин, есть будем, кумыс пить будем!

Ну как тут было не возмущаться?

Прежде чем покинуть лето 1827 года, Симмонс-Эркин еще раз предупредил Айдос-бия:

— Крепость-крепостью, она вам еще пригодится. Создавай войско, Айдос, пока не поздно.

— А это разве не войско? — искренне удивился бий и обвел рукой пылающие в ночи костры. — Каждый джигит — воин!

Оставалось. только махнуть рукой, и Симмонс, чертыхнувшись в сердцах, включил портативный времятрон.

Закрутившись с делами (идиот Дюммель совсем отбился от рук: то пил горькую, то вдруг становился чрезмерно галантен, следил за своей внешностью, за столом, строил Эльсиноре глазки, сутками не вылазил из публичного дома), Симмонс только через полгода разыскал Айдоса и сразу понял, что успел как нельзя кстати.

На пыльной, поросшей редким кустарником равнине выстроился внушительный отряд всадников в пестрых вощеных халатах. Сверкали на солнце кривые азиатские сабли, лес увенчанных бунчуками копий покачивался над головами конников, а метрах в двухстах нестройной пешей толпой стояли кочевники, размахивая кто чем мог: саблями, топорами, длинными самодельными ханжарами.[3]

— Все понятно, — взволнованно бормотал Симмонс, доставая бластер из кармана пиджака. Поднял предохранитель и перевел рычажок установки мощности на последнее деление: теперь одного выстрела было достаточно, чтобы смести в порошок средней величины город. — Допрыгался, стервец. Накликал беду на свою голову. Ну не сукин ли сын?