Стивен Кинг - Полицейский из библиотеки

• Название: Полицейский из библиотеки
• Автор: Стивен Кинг
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

Мне это показалось шуткой, наподобие того, когда волк гонится по дороге за Бегуном и какой-нибудь товарный поезд или что-то в этом роде делает из него лепешку. Поэтому я сказал: конечно. Она до чертиков обрадовалась. Я пошел в ее кабинет и нарисовал плакатик. На это ушло совсем немного времени, потому что получилась просто карикатура.

Я думал, она ей понравится, но она была недовольна. Ее брови нахмурились, а рот почти исчез. На карикатуре я изобразил мальчика с крестиками вместо глаз, и в качестве шутки изо рта парня, что вел паровой каток, в виде воздушного шарика выходила цепочка слов: «Если бы у тебя была марка, ты мог бы приклеить ее на него и послать как почтовую открытку».

Но она даже не улыбнулась. «Нет, Дэйви», — говорит она. «Ты не понимаешь. Этим не заставишь детей возвращать книги вовремя. Этим их можно только рассмешить, а они и так слишком много этим занимаются».

Тогда я говорю: «Что ж. Видно я не понял, что тебе нужно».

Мы стояли за столом выдачи книг, так что нас никто не видел, я имею в виде ниже пояса. И она протянула руку, взяла меня за бубенчики и посмотрела на меня своими огромными серебристыми глазами и сказала: «Я хочу, чтобы ты сделал это реалистично».

Через пару секунд я понял, что она на самом деле имеет в виду. И когда я понял, я не мог этому поверить. Я говорю: «Аделия, ты не понимаешь, что говоришь. Если бы ребенок действительно попал под паровой каток…»

Она сжала мои бубенчики так, что стало больно — как бы напоминая, как она завладела мной — и сказала: «Я-то понимаю. А теперь ты пойми меня. Мне не надо, чтобы они смеялись, Дейви; мне надо, чтобы они плакали. Так почему бы тебе не пойти обратно туда и не сделать все как надо на этот раз?»

Я вернулся в ее кабинет. Я даже не знаю, что я собирался сделать, но решение очень быстро пришло само. На столе был большой чистый лист для новой картинки, и высокий стакан шотландского виски с соломинкой и с веточкой мяты, а еще записка от Аделии, в которой было написано: «Д. - на этот раз используй побольше красного».

Он серьезно посмотрел на Сэма и Нейоми.

Но ведь она там не успела побывать. Не была там ни минуты.

3

Нейоми принесла Дейву стакан свежей воды, и когда он вернулся, Сэм заметил, что ее лицо очень побледнело, а уголки глаз покраснели. Но она спокойно уселась и сделала знак, чтобы Дейв продолжал.

«И я сделал то, с чем алкоголики справляются лучше всего», — сказал он.

— Я выпил это и сделал, что мне велели. Какое-то неистовство, что ли, нашло на меня. Я провел за ее столом два часа, работая с набором акварельных красок за пятьдесят, расплескав воду и размазав краски по всему столу и мне было наплевать, куда что попадало. А что у меня получилось, я даже не хотел бы вспоминать… но я так помню это! На ней был изображен малыш, распластанный по всей Рэмпл стрит, его туфли валялись в стороне, а мозги растеклись, как масло, которое растаяло на солнце. Виден был только силуэт водителя парового катка, но он оглянулся, и на лице его была видна ухмылка. И этот тип потом много раз появлялся на плакатных картинках, которые я делал для нее. Он сидит за рулем машины на том плакате, о котором ты, Сэм, говорил, предупреждающем, что нельзя садиться в машины к незнакомым людям.

Мой отец ушел от мамы через год после моего рождения, просто ушел из дома, и у меня возникла мысль, что именно его я и пытаюсь изобразить на всех этих плакатах. Я обычно называл его «темный», наверное, это и был мой отец. Мне кажется, это Аделия каким-то образом привела меня к этому. И вот когда я принес ей свой второй вариант, она была довольна. Она рассмеялась. «Это просто чудесно, Дейви!» — сказала она. «Ужас быстренько научит эту мелюзгу, как правильно себя вести! Я сразу повешу его!» И она повесила его прямо перед столом регистрации в Детской комнате. И когда она сделала это, я заметил что-то, от чего в жилах застыла кровь. Я узнал малыша, которого нарисовал. Это был Вилли Клеммарт. Я нарисовал его, сам того не понимая, а выражение его лица или того, что осталось от его лица, я видел в тот день, когда она взяла меня за руку и повела в Детскую комнату.

Я был там, когда малыши пришли на «Час сказки» и первый раз увидели тот плакат. Они перепугались. Глаза у них расширились, а одна девочка заплакала. А мне понравилось, что они испугались. Я подумал: «Это живенько заставит их понять, как себя надо вести. Это научит их тому, что с ними случится, если они будут противоречить ей, делать не то, что она говорит им». Но где-то глубоко во мне мелькнула мысль: «Ты начинаешь думать как она, Дэйв. Довольно скоро ты станешь как она, и тогда тебе конец. Конец навсегда.»

— Но я продолжал в таком же духе. У меня было ощущение, как будто у меня билет только в один конец и мне не сойти с поезда, пока я не проеду весь путь до конца маршрута.

Аделия наняла на работу нескольких ребят из колледжа, но всегда направляла их в абонементную комнату, в справочный зал и за стол администратора. А она полностью занималась детьми… ведь, знаете, их запугать легче всего. Вот они-то, самые пугливые, и были ее самой хорошей пищей. Потому что этим она и жила, ее пища — это их страх. А я все делал и делал плакаты. Я не все из них помню, но помню Библиотечного полицейского. Он появлялся на многих картинках. На одной — она называлась «Полицейские тоже отдыхают» — он стоял на берегу речушки и удил рыбу. Вот только на крючок у него был насажен маленький мальчик, которого ребята называли «Простофиля Саймон». На другой картинке Простофиля Саймон был у него привязан к носу ракеты, а сам он нажимал на кнопку зажигания, чтобы отправить малыша в космос. На ней было написано: «Вы можете больше узнать о науке и технике в нашей библиотеке, но обязательно возвращайте книги вовремя».

— Мы превратили Детскую комнату в камеру ужаса для детей, которые приходили туда, — сказал Дейв. Он говорил медленно, и в голосе его были слезы. — Она и я. Устроили это детям. Но знаете что? Они все равно приходили. Они всегда приходили опять, чтобы увидеть еще чего-нибудь. И они никогда никому ничего не рассказывали. Она следила за этим.

— Ну а родители? — неожиданно воскликнула Нэйоми, и так резко, что Сэм подпрыгнул. — Ведь когда родители увидели…

— Нет! — сказал ей Дейв. — Их родители никогда ничего такого не видели. Единственное, что они из всех этих пугающих картинок видели, это Красную Шапочку и волка. Аделия оставила ее висеть постоянно, а вот другие висели только во время «Часа сказки» — после школы, вечером по четвергам и утром — по субботам. В ней не было ничего человеческого, Сара. Ты должна это понять как есть. Она и не была человеком. Она как-то узнавала, когда идут взрослые, и она всегда брала плакаты, которые я снял со стен и другие, обычные плакаты, в которых говорилось примерно следующее:

ЧИТАЙТЕ КНИГИ ПРОСТО РАДИ УДОВОЛЬСТВИЯ

— она их развешивала прямо перед их приходом.

— Я помню те времена, когда я бывал там во время «Часа сказки» — в те дни я не отходил от нее, если только это было возможно, а у меня было полно времени быть рядом с ней, потому что я уже бросил писать картины, все свои постоянные места я потерял и жил на те скудные сбережения, которые успел сделать. Но очень скоро этих денег тоже не стало и я начал распродавать вещи — телевизор, мою гитару, машину и, наконец, дом. Да это ладно! Важно то, что я бывал там и видел, что там происходило. Малышей усаживали на стулья в кружок и в центре его сидела Аделия. Я обычно был в дальнем углу комнаты, расположившись на одном из детских стульчиков, чаще всего одетый в свою выпачканную краской спецовку, пьяный как самый последний подонок, небритый, пропахший виски. А она обычно читала одну из своих эдаких специфических сказочек, а потом неожиданно остановится, склонит голову набок, как бы прислушиваясь. Ребятишки начинали ерзать и беспокоиться. Похоже, что их мысли были ще-то в другом месте — как будто они пробуждались ото сна, в который она их погрузила.

«А теперь мы все будем играть», — говорила она с улыбкой. «Здорово, да, дети? Кто изъявит желание быть Послушным Ребенком, чтобы помочь мне подготовиться к нашей игре во взрослых?» Они все обычно поднимали руки, когда она говорила это, потому что все хотели быть послушными детьми. А из плакатов, которые я делал, было ясно, что случалось с плохими детьми, когда они поступали неправильно. Бывало, даже я поднимал руку, пьяный, в дальнем углу комнаты, в свой мерзкой старой спецовке, самый старый во всем мире и самый уставший на свете ребенок. А потом они вставали, одни снимали мои плакаты, другие — вынимали из ящика ее стола обычно висевшие картинки. Их просто меняли местами. Потом они усаживались, и она переключала их внимание от той ужасной истории, которую им только что рассказывала, на сказку типа «Принцесса на горошине', и уж точно через несколько минут чья-нибудь мама заглянет в комнату и увидит, как все милые послушные дети слушают, как чудесная мисс Лортц читает им сказку, и мамаша улыбнется своему малышу, а малыш — ей, и все шло дальше.