Дэниел Абрахам - Тень среди лета

• Название: Тень среди лета
• Автор: Дэниел Абрахам
• Издательство: АСТ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2009

Странный, экзотический мир…

Здесь на руинах древней империи образовались города Хайема, коими управляют могущественные властители — хаи, и коим вечно угрожает воинственный сосед — царство Гальт.

Здесь поэзия имеет магическую силу, ибо только поэты в силах призывать и подчинять своей власти таинственных духов — андатов, способных помочь людям и в мирные дни, и в грозную годину войны.

Но одному из андатов — Безымянному — не по вкусу состоять на службе у Хешая, славного поэта города Сарайкет. Он желает свободы и власти — а потому затевает рискованную и опасную игру, цель которой — погубить поэта и способствовать Гальту в завоевании Сарайкета.

Своим орудием Безымянный выбирает Отз, знатного юношу, сбежавшего из школы поэтов и состоящего в обучении у купца, его друга детства — любимого ученика Хешая Маати и его возлюбленную Лиат…

---

Проснулась Лиат — если только этот подъем из обморочных глубин был пробуждением — с головной болью. Она лежала в чужой кровати из дерева и латуни, в незнакомой, но богато обставленной комнате. Из-за открытых ставень налетел ветерок и всколыхнул шелковый сетчатый полог. Запахло дождем. Кто-то рядом хрипло кашлянул. Лиат резко обернулась, и от шеи до живота ее пронзила острая боль. Она зажмурилась, стараясь перетерпеть ее, а открыв глаза, увидела у кровати поэта — Хешая — в позе извинения.

— Я не заметил, что ты проснулась, — сказал он, робко улыбаясь лягушачьим ртом. — Иначе предупредил бы, что я здесь. Ты во Втором дворце. Я бы отнес тебя к себе, но отсюда ближе к лекарям.

Лиат попыталась ответить позой дружеского прощения, но обнаружила, что правая рука забинтована. Надо было понять, где она и как сюда попала. Что-то произошло… сначала чайная с Маати, а потом… что-то еще. Лиат прижала левую ладонь ко лбу. Вот бы боль ушла и дала ей подумать… Послышался шелест отодвигаемой ткани, и матрац слева от нее просел: поэт опустился на кровать.

— А Маати? — спросила она.

— С ним все хорошо, — ответил Хешай. — Тебе досталось больше всех. У него было легкое сотрясение, и кусок кожи над ухом осколком срезало. Лекарь сказал, небольшое кровопускание мальчишкам даже на пользу.

— Что случилось?

— О боги! Конечно, ты же не знаешь. Две черепицы упали. Утхайем взыскал пеню с хозяина усадьбы за то, что тот не починил вовремя крышу. Твоя рука — осторожно! — забинтована не зря: там перелом. Когда в Маати узнали ученика поэта, вас обоих доставили во дворец. Вот уже три дня вы под присмотром у личных лекарей хая. Я сам их сюда вызвал.

Лиат с трудом следила за его речью. Слова ускользали, метались туда-сюда, в голове стоял сплошной туман. Она ухватилась за одну мысль.

— Три дня? Я столько проспала?

— Не совсем проспала. Мы давали тебе маковое молочко для снятия боли. В основном с тобой сидел Маати. Сегодня утром я отправил его отдохнуть. Обещал следить за тобой в его отсутствие. Хочешь чаю? Я принесу.

Лиат начала жест благодарности, и шея с плечом тут же сильно заныли. Она побледнела и кивнула. Поэт встал медленно — чтобы случайно не причинить ей боли, догадалась Лиат — и почти сразу вернулся с чашкой лимонно-медового чая, помог его выпить. У Лиат скрутило живот, но рот и горло блаженствовали, как пустыня после дождя. Когда Хешай убрал чашку и осторожно опустил голову Лиат, в его лице промелькнуло что-то похожее на нежность. Она всегда считала Хешая довольно безобразным, но в этот миг, при этом свете даже широкий рот и редеющие волосы показались ей вполне красивыми. Сейчас он был силен и мягок, а его движения — по-матерински заботливы и проворны. И как она раньше этого не замечала?

— В каком-то смысле я тебе благодарен, — сказал он. — Ты дала мне возможность отчасти отплатить Маати за то, что он для меня сделал. Хотя, конечно, мы с ним об этом не говорим.

— Не понимаю.

Хешай горько усмехнулся.

— Я знаю, чего ему стоило меня выхаживать. Такое обычно не обсуждают, но я все понимаю. Нелегко видеть, как тот, кто должен быть твоим учителем, разваливается на куски. Да и быть рядом, когда он приходит в себя — удовольствие так себе. Еще чаю хочешь? Лекарь сказал, пить можно сколько угодно, а с едой придется быть осторожнее.

— Нет. Больше не надо, спасибо. Но я все-таки не понимаю…

— Ты его поддерживала эти последние недели, — сказал Хешай чуть тише. — Теперь я могу о тебе позаботиться и немного отплатить ему за добро.

— Не думала, что вы это заметите, — сказала Лиат. Поэт изобразил вопросительный жест. — Вы были так… заняты другими делами. Простите. Не мне вам это говорить…

— Нет-нет, все правильно. Я… мы с Маати не вполне притерлись друг к другу. Воображаю, какого вы с ним обо мне мнения. Я сам виноват. Так мне и надо.

Лиат закрыла глаза, приводя мысли в порядок, а когда открыла, была уже ночь, и Хешай ушел.

Она не помнила, как заснула. Ночная свеча внутри фонаря у ее постели оплыла больше чем наполовину, а саму ее укутали в теплые одеяла. Невзирая на боль, она выбралась из кровати, нашла ночной горшок и воспользовалась им, после чего, обессилев, улеглась обратно. Однако сон не спешил возвращаться. В голове у Лиат прояснилось, а тело, несмотря на боль, то тупую, саднящую, а то и пронзающую, было вполне послушным. Так она и лежала в тусклом свете свечи и ловила шорохи ночи: завывание ветра в ставнях, потрескивание остывающих стен. В комнате пахло мятой и подогретым пряным вином. Видно, кто-то пил, — подумала она, — а может, лекари нарочно пустили такой приятный запах, чтобы ей поскорее выздоравливалось. Робко заявил о себе голод.

Свеча прогорала, ночь тянулась, а Лиат все больше приходила в себя. Она решила проверить, сколько сможет двигаться без приступов боли, и даже прошлась по комнате. Рука и плечо были по-прежнему стянуты, зато она научилась свободно дышать — только бок слегка покалывал. Ходить тоже оказалось нетрудно, если ни на что не натыкаться. Лиат представила, как Маати сторожит ее сон, забывая о собственных ранах. А Хешай, почти по-дружески, даже по-отечески, сменяет его. Никогда еще они так не сближались — учитель и ученик. Лиат было неловко и, как ни странно, немного лестно оттого, что это случилось из-за нее.

На вешалке у двери она нашла плотную зимнюю накидку и надела ее, завязав поверх бинтов свободной рукой. Пришлось повозиться, но Лиат в конце концов справилась и смогла сесть в кресло, которым, видимо, пользовались Хешай и Маати во время ночных дежурств. Когда пришла служанка, она попросила никому не рассказывать о том, что встала — хотела удивить Маати. Девушка ответила позой понимания, притом такой официальной и почтительной, что Лиат задумалась, не сочли ли ее слуги какой-то заморской принцессой. Неужели Хешай не сказал им, кто она?

Маати пришел один. Его одежда была мятой, волосы растрепались. Он тихо вошел и застыл на пороге, увидев пустую кровать и Лиат, сидящую в кресле. Она как можно плавнее встала и протянула ему здоровую руку. Маати шагнул вперед и взял ее в ладони, но к себе привлекать не стал. Его глаза были красными и блестели. Он отпустил ее пальцы даже раньше, чем Лиат разжала свои. Она вопросительно улыбнулась.

— Лиат-тя, — начал он. Его голос сорвался от горечи. — Рад, что тебе стало лучше.

— Что случилось?

— Хорошие новости. Ота-кво вернулся. Он прибыл прошлой ночью с письмом от самого дая-кво. Другого андата на смену Бессемянному нет. Поэтому я должен сделать все от меня зависящее, чтобы поддержать Хешая-кво в добром здравии. Но раз он и так поправился, это несложно. Никто пока не готов занять место Хешая, и в ближайшие годы таковых не предвидится, поэтому очень важно…

Его голос ушел в пустоту, на губах застыла улыбка, а глаза говорили совсем о другом. У Лиат замерло сердце. Она проглотила ком в горле и кивнула.

— Где он? — спросила она. — Где Итани?

— С Хешаем-кво. Он пошел к нему прямо с корабля. Было уже поздно, да и дорога его утомила. Он хотел сразу бежать сюда, но я подумал, ты будешь спать. Он придет, как только проснется. Лиат, я надеюсь… То есть я не…

Он понуро мотнул головой, а когда поднял глаза, его улыбка была печальной и горькой, сквозь слезы.

— Мы ведь знали, что будет тяжело? — спросил Маати.

Лиат шагнула вперед, точно что-то ее толкнуло. Она пригнула его голову, коснулась его лба своим, почувствовала его слезы — теплые, соленые, родные. У Лиат сжалось горло.

— Хешай очень… — начал Маати, но она оборвала его поцелуем. Давно знакомые губы скривились в болезненной гримасе. Он плотно сжал их и отступил. Ее тянуло к нему, как брошенный камень — к земле, тянуло обнять и не отпускать, однако выражение его лица удержало ее. Мальчик Маати исчез, вместо него появился мужчина, незнакомец. Черты и манеры его были те же, и только в глазах, в самой глубине, застыла какая-то потаенная боль.

— Лиат-тя… Ота вернулся.

Лиат набрала воздуха в грудь и медленно выдохнула.

— Спасибо, Маати-тя, — ответила она. От вежливого «тя» во рту будто пепел остался. — Может… может быть, мы встретимся позже? Кажется, я устала больше, чем думала.

— Конечно, — ответил Маати. — Я пришлю кого-нибудь, чтобы помочь тебе переодеться.

Она сделала жест благодарности здоровой рукой. Маати ответил простой позой. Их глаза встретились, и все невысказанное стало явным: их общее желание быть вместе, его решимость. Утренний дождь стучал по ставням, отбивая время. Маати отвернулся и ушел, расправив плечи.

На один вздох ей захотелось окликнуть его, затащить в комнату, в кровать. В последний раз ощутить кожей его тепло. Нечестно, что их телам так и не позволили сказать свое «прощай». И ничто бы ее не остановило, даже знание того, что Итани… Ота вернулся и спит сейчас в доме поэта, уже таком знакомом. Она бы окликнула, если бы не знала, что отказ Маати разобьет ей сердце. А он бы непременно ответил отказом.