Дэниел Абрахам - Тень среди лета

• Название: Тень среди лета
• Автор: Дэниел Абрахам
• Издательство: АСТ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2009

Странный, экзотический мир…

Здесь на руинах древней империи образовались города Хайема, коими управляют могущественные властители — хаи, и коим вечно угрожает воинственный сосед — царство Гальт.

Здесь поэзия имеет магическую силу, ибо только поэты в силах призывать и подчинять своей власти таинственных духов — андатов, способных помочь людям и в мирные дни, и в грозную годину войны.

Но одному из андатов — Безымянному — не по вкусу состоять на службе у Хешая, славного поэта города Сарайкет. Он желает свободы и власти — а потому затевает рискованную и опасную игру, цель которой — погубить поэта и способствовать Гальту в завоевании Сарайкета.

Своим орудием Безымянный выбирает Отз, знатного юношу, сбежавшего из школы поэтов и состоящего в обучении у купца, его друга детства — любимого ученика Хешая Маати и его возлюбленную Лиат…

---

— Хешай-тя?

Поэт поднял глаза. Они были красные и уставшие, с пожелтевшими белками. От одежды несло вином и чем-то похуже. Он долго не мог сосредоточить на ней взгляд, а потом, буквально через миг, узнал ее. Его лицо посерело.

— Я цела, Хешай-тя. Вы меня не задели. Что…

— Я вас знаю. Вы служите Дому Вилсинов. Вы… вы видели ту девушку?

— Мадж, — ответила Амат. — Ее зовут Мадж. О ней хорошо заботятся, не волнуйтесь. Нам с вами нужно поговорить. Вы не знаете всей правды. В случившемся были замешаны и другие…

— Нет! Нет, я один во всем виноват! Это моя ошибка!

На той стороне улицы хлопнули ставни и высунулось удивленное лицо. Хешай принял покаянную позу, смазанную лишь легким пошатыванием. Его губы сжались, а глаза, когда он открыл их, стали совсем черными. Он смотрел на нее так, словно она его оскорбила, и в это мгновение Амат поняла, что андат Бессемянный, несмотря на красоту и прекрасный голос, воистину произошел от этого человека.

— Я осрамился, — сказал он. Потом скупо кивнул ей с Митат и нетвердой походкой побрел прочь.

— Боги! — воскликнула Митат, провожая взглядом его широкую спину. — Кто это был?

— Поэт Сарайкета, — отозвалась Амат. Она тем временем осматривала закоулок, из которого он появился. Там было совсем тесно — не шире щели между домами, — к тому же невыметено и гадко от запаха отбросов.

— А что там? — спросила Амат.

— Не знаю.

Она замерла в нерешительности, заранее ужасаясь тому, что предстояло сделать. «Учитывая, как эта жижа пахнет, — думала она, — платье придется подрубать заново».

— Идем, — сказала она.

Найти нужную дверь оказалось нетрудно. Поэт оставил свежие неровные следы. В двери виднелся железный замок, а ставни на узких окошках были заперты изнутри. Амат, чье подогретое любопытство не давало ей хода назад, постучала в дверь и окликнула хозяев, но никто не открыл.

— Иногда мужчины снимают себе номер, чтобы не показываться в заведениях, — сказала Митат.

— Вроде этого?

— Обычно лучше, — поправилась Митат. — Ни одна из моих знакомых не пошла бы в такую дыру. Хотя, если хорошо заплатили бы…

Амат хлопнула по двери ладонью. Дерево было твердым, звонким. «Замок, — подумала она, — можно и взломать, при правильном подборе инструментов. Если есть в этом тоскливом тайнике что-то стоящее таких мер». Ее горло на миг свело нечто вроде ужаса.

— Бабушка, нам пора.

Амат приняла позу согласия, поворачиваясь к улице. К любопытству добавилось облегчение: убежище поэта осталось позади. Шагая в караульное здание, она размышляла о том, что находится за той дверью, как это может пригодиться в ее тихой войне и хочет ли она сделать тайное явным.

В летние города пришла зима. Опали последние листья, голые деревья подготовились к долгим ночам сна. По улицам молочной дымкой разлились холодные туманы. Маати стал надевать плотные одежды из шелка и чесаной шерсти, хотя и не самые теплые: даже самая злая сарайкетская стужа была мягче северной весны. Иными ночами они с Лиат бродили по улицам, обнявшись для тепла, но и тогда в воздухе редко виднелся парок от дыхания. В Патае, в школе, а потом у дая-кво — большую часть жизни Маати провел в холодном климате, но постоянная жара Сарайкета его изнежила, и теперь он ощущал холод острее, чем раньше.

Выздоровление Хешая как будто стерло из утхайемских умов память об убитом младенце. В течение следующих ужасающе коротких недель Хешай водил Маати на приемы и пиры, представлял знатным семействам и постоянно давал понять, что Лиат — желанная гостья в его доме. Хай и его приближенные остались недовольны, узнав о послаблении, которое он устроил андату, однако ничем это недовольство не выразили. Пока поэт казался здоровым и не вызывал всеобщего волнения, все было относительно хорошо.

Чайная, в которой укрылись Лиат и Маати, стояла у городской черты. Дома и улицы уходили и дальше на север вдоль берега реки, но лишь здесь старый город пророс кварталами новой застройки. «Она только на словах новая, — отметил Маати, — а на деле ровесница моему прапрадеду».

Они взяли отдельную комнатку едва шире кладовой, со столиком и скамьей, на которую оба уселись. Сквозь деревянное кружево перегородки проникали свет, музыка и аромат жаркого, а сверху висела круглая жаровня, излучая тепло, как маленькое чугунное солнце.

Лиат налила себе горячего чая, и тут же, не спросив — в чашку Маати. Он поблагодарил и поднес тонкий фарфор к губам. От поверхности поднимался густой терпкий парок, сбоку прислонилась теплая Лиат.

— Он скоро вернется, — проговорил Маати.

Лиат не сжалась, просто замерла. Он отпил чай и обжег губы. Потом не столько увидел, сколько почувствовал, как Лиат пожала плечами.

— Давай не будем об этом.

— Когда он приедет, я так больше не смогу. Я и сейчас половину времени чувствую себя так, будто кого-то убил. Когда он вернется…

— Когда он вернется, мы будем вместе, — тихо закончила Лиат. — Все трое. Я снова стану его девушкой, а ты — другом. И никто не будет одинок.

— Мне в это как-то не верится, — заметил Маати.

— Не все будет просто. Давай оставим этот разговор. Все и так случится достаточно скоро, чтобы приближать волнения.

Маати ответил согласием. Впрочем, через миг Лиат вздохнула и взяла его за руку.

— Я не хотела тебя обидеть.

— Ты и не обидела, — сказал Маати.

— Спасибо, что так говоришь.

Перед домом запела женщина или ребенок — голос был высоким, нежным и чистым. Разговоры утихли, оставляя простор для песни. Эту балладу Маати слышал уже много раз — историю о любви потерянной и обретенной, которую сочинили еще в эпоху Империи. Маати откинулся назад, прижавшись спиной к стене, и обнял Лиат за плечи. Его голова плыла от избытка чувств, половину которых он не мог назвать. Маати закрыл глаза и позволил языку древности омывать его, словно морю. Лиат вздрогнула. Когда Маати нагнулся к ней, ее лицо было красным, губы плотно сжаты, а в глазах стояли слезы.

— Пойдем домой, — сказал он, и Лиат кивнула.

Маати вынул из рукава шесть полос меди и выложил рядом на столе — чтобы расплатиться, этого хватит с лихвой. Потом они поднялись, толкнули дверь и вышли. Когда они ступили за порог, песня все еще лилась. Луна едва народилась, и улицы стояли в темноте, за исключением перекрестков, освещаемых факелами, и тех мест, где стояли печи огнедержцев. Маати с Лиат рука в руке отправились на север.

— А почему вас называют поэтами? — спросила Лиат. — Вы ведь на самом деле не читаете стихов. Обычные люди читают, но они не работают на хая.

— Нас по-разному называют, — ответил Маати. — Можно звать мастерами или скульпторами, ткачами мыслей. Так повелось из-за ритуала воплощения.

— Разве андаты — стихи?

— Они похожи на стихи. Переводы с языка мыслей в форму, обладающую собственной волей. Когда ты берешь письмо на хайятском и переводишь на гальтский, есть разные способы выразить нужный смысл. Так и воплощение: оно подобно идеальному переводу с одного языка на другой. Ты объясняешь то же самое, но другими словами, а если их не хватает — например, нет в гальтском такого термина, — создаешь свой, чтобы сохранить смысл. Старинные грамматики отлично подходят для таких случаев.

— И что вы делаете с этим объяснением?

— Держим в уме. Всю жизнь.

Слова иссякли. Маати с Лиат шли все дальше и дальше. Высокие стены складского района кончились, потянулись приземистые дома ткачей. Дворцовый холм над городом сиял фонарями и факелами, точно лоскут звездного неба упал и накрыл землю. Потом прекрасный вид снова скрылся за стеной, теперь уже вокруг купеческих и малых торговых домов.

— Ты бывал в летних городах на Ночь свечей? — спросила Лиат.

— Нет, — ответил Маати. — Зато ее праздновали в селении дая-кво. Было очень красиво. Все улицы были полны людей, а гора светилась изнутри, как храм.

— Здесь тебе тоже понравится, — сказала Лиат. — Вина будет точно побольше, чем у дая-кво.

Маати усмехнулся и притянул ее — маленькую и теплую — к себе.

— Это точно, — сказал он. — В школе нам не…

Удар был таким резким, что Маати даже не успел его почувствовать. Его сбило на землю. Ободранные ладони уперлись в камни мостовой, из всех мыслей осталась одна: что-то случилось и надо действовать. Лиат лежала рядом и не двигалась. Между ними, словно выброшенная подушка, валялся квадрат черепицы из красной обожженной глины в локоть шириной и три пальца толщиной. Сверху раздался какой-то шорох, словно бы крысы заскреблись между стен. Маати рассеянно оглянулся, и в этот миг упала еще одна плитка, разбившись о мостовую рядом с Лиат. Растерянность Маати испарилась, и он пополз к Лиат. Ее платье на плече пропиталось кровью, глаза были закрыты.

— Лиат! Очнись! Тут с крыши сыплется!