Хьюи Ньютон - Революционное самоубийство

• Название: Революционное самоубийство
• Автор: Хьюи Ньютон
• Издательство: Ультра.Культура
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-98042-016-9

Легендарный герой американской прессы, основатель "Черных пантер", философ, пропагандист, политический заключенный и профессиональный революционер Хьюи Перси Ньютон незадолго до трагической гибели написал свою автобиографию. "Революционное самоубийство" — это не только детективная история жизни бунтаря, дружившего с кубинскими революционерами, китайскими хунвейбинами и скандальным парижским драматургом Жаном Жене, но и редкая возможность почувствовать атмосферу тех «безумных» лет, когда восстания черных в гетто, захваты студентами университетов и «акции» против полиции воспринимались интеллектуалами как начало необратимых и долгожданных изменений в структуре всей западной цивилизации.

---

23. Кризис — 28 октября 1967 года

С животной мощью наносит нам удар

Невиданная сила и заставляет цепенеть;

Долгое, тщетное ожидание в ночи -

Лишь бы услышать голос в защиту справедливости.

Джеймс Уэлдон Джонсон. Пятьдесят лет

В 1964 году меня обвинили в нападении на Одела Ли. Суд приговорил меня к трем годам условного освобождения на поруки. При этом первые шесть месяцев срока я должен был отсидеть в окружной тюрьме. После освобождения из тюрьмы я регулярно сообщал о себе тому человеку, который осуществлял за мной надзор. Так продолжалось все время, пока мы создавали партию и начали работу в общине. За мной наблюдал отличный человек, он был интереснее, чем обычные люди, умный и справедливый, и мы с ним ладили. Тем не менее, я вздохнул с облегчением, когда в начале октября 1967 года он объявил мне, что надзор за мной заканчивается 27 октября, после чего начинается срок условно-досрочного освобождения. По одному из требований условно-досрочного освобождения мне было запрещено посещать некоторые районы Беркли. В любом случае, мне уже было не надо ни перед кем отчитываться. Так что 27 октября должно было стать особенным днем, в связи с чем я договорился со своей подружкой Ла-Верне Уильямс отпраздновать это знаменательное событие.

На 27 октября у меня было назначено выступление на форуме «Будущее движения за освобождение негров». Форум финансировался Союзом чернокожих студентов из Сан-францисского колледжа. Просьбы выступить на форуме приходили к нам уже с конца лета. Выступление в Сакраменто принесло нам большую известность, благодаря чему несколько инициативных групп из разных колледжей просили нас подробнее рассказать о нашем подходе к проблемам чернокожих. Им было бы также интересно услышать объяснение причин, по которым мы выступали против спонтанных возмущений в негритянских общинах, и узнать наше отношение к недавним беспорядкам в Ньюарке и Детройте. Бобби сидел в тюрьме, и выступать приходилось мне. Я старался удовлетворить как можно больше присланных заявок, несмотря на то, что у меня не очень хорошо получается выступать перед большой аудиторией, к тому же я делаю это без особого удовольствия. Больше всего меня интересуют умозрительные и теоретические идеи, но в них недостает огня, чтобы держать внимание аудитории. И все-таки я поехал в Сан-Франциско, потому что очень хотел расширить наши контакты с чернокожими студентами Сан-францисского колледжа. В тот день вместе со мной выступал доктор Хэрри Эдвардс, профессор из колледжа Сан-Хосе. Он был организатором бойкота чернокожих спортсменов на Олимпийских играх.

Этот форум был особенно многообещающим, поскольку предоставлял возможность для активной дискуссии с людьми, которые не соглашались с моими идеями. (Это был 1967 год. Недавно закончилось убийственное лето, одно из самых долгих и жарких за всю американскую историю. Студенческое сознание находилось на небывало высоком уровне.) Я говорил о необходимости для негров добиться контроля над социально-политическими институтами в их общинах с конечной перспективой превращения их в кооперативы. Я также упомянул о каждодневной работе с другими этническими группами, для того чтобы совместными усилиями изменить систему. После завершения моего выступления началось обсуждение. Почти все вопросы и критические замечания студентов были направлены на готовность «Черных пантер» сотрудничать с белыми. Наша партия настаивала на том, что это сотрудничество вполне возможно, пока мы контролируем все программы. Но студенты ни за что не соглашались работать вместе с группами белых, да и вообще с любыми другими этническими группами. Такая точка зрения была мне понятна, но в ней отражалась неспособность чернокожих студентов увидеть предел наших сил. Нам были нужны союзники, и мы считали, что ради союза с белой молодежью — студентами и рабочими — стоило рискнуть.

Я указал на то, что многие молодые белые ребята внезапно открыли для себя окружавшую их фальшь и лицемерие. Их отцы, их предки писали и громко говорили о братстве и демократии, хотя в действительности в Америке царили страсть к наживе, империализм и расизм. Пока они рассуждали о правах человека и равенстве этих прав для всех людей, пока превозносили «свободное предпринимательство», «систему прибыли», «индивидуализм» и «здоровую конкуренцию», на самом деле они грабили весь мир и поработили негров в Америке. У белой молодежи словно пелена с глаз упала, и теперь они пытаются добиться перемен через традиционную работу с электоратом. Но реальность, как правило, не прислушивается к идеалистическим идеям. Эти белые юноши и девушки вдруг узнали то, что негры знают от рождения, — что военно-промышленный комплекс практически непобедим и именно на его основе было создано полицейское государство, которое лишает идеализм возможности что-нибудь изменить. Осознание этого факта вызвало у них глубокое разочарование в собственных родителях и подорвало доверие к властным структурам Америки. Разочаровавшись, они стали идентифицировать себя с угнетенными людьми всего мира.

Когда «Черные пантеры» заметили эту тенденцию, мы поняли, что недовольство белой молодежи можно использовать для нашего дела. Через несколько лет молодежь будет составлять почти половину населения в Америке. Если мы наладил прочный и значимый союз с белой молодежью, она поддержит наши цели и нашу работу против Истэблишмента.

Везде, где я выступал в 1967 году, чернокожие студенты здорово критиковали меня за такую позицию. Вместе с тем немногие были способны высказать объективные аргументы в пользу их критики. Их реакция была, скорее, эмоциональная: все белые считались злом во плоти, и с ними не хотели иметь никаких дел. Я был согласен с тем, что некоторые белые действительно способны быть настоящими дьяволами, но я также отвечал, что мы не можем относиться так ко всему человечеству. Для нас гораздо важнее было использовать ситуацию в свою пользу. На эти вопросы нельзя дать ответ сразу, в один день, и даже за десять лет вряд ли удастся. Так что снова и снова мы со студентами спорили часами и так ни к чему не приходили. То, что мы говорили друг другу, пролетало мимо наших ушей. Между нами плотной стеной стоял расизм. Под гнетом расизма прошла вся жизнь этих студентов. И рациональный анализ пал жертвой. Когда я уезжал из Сан-Франциско после встречи со студентами колледжа, я размышлял о том, что многие из студентов, которые, как от них ожидалось, учились анализировать явления и проникать в их суть, на самом деле попались в ту же ловушку, что пленники из платоновского мифа о пещере. Хотя они уже учились в колледже, их до сих пор держала в плену эксплуатация и расизм, которым негры подвергались в течение столетий. Образование в колледже было далеко от того, чтобы подготовить их к встрече с реальностью, в колледже их разум по-прежнему оставался закован в цепи. В тот день я с особенной остротой ощутил, что партия должна будет взяться за дополнительную разработку пункта пятого в нашей программе, чтобы поставить себе целью обеспечить настоящее образование для нашего народа.

Я вернулся домой примерно в полседьмого вечера, и меня уже ждал отличный обед с моей семьей — кукурузный хлеб и овощи с горчицей. Ужин подарил всем ощущение счастья. Мы обсуждали студентов, занятую ими позицию и трудности, с которыми придется столкнуться, чтобы достучаться до них. Это был наш последний семейный обед на последующие тридцать пять месяцев. Но у меня не было никаких предчувствий на этот счет, и я спокойно ушел из дома и пешком отправился к Ла-Верне. Друзья, ездившие со мной в Сан-Франциско, забрали машину после того, как подбросили меня домой. Пока я шел к своей девушке, я думал о том, как мы проведем вечер, а также о том, что я теперь могу делать с учетом того, что я не должен больше никому и ни в чем отчитываться. Меня ждало разочарование: придя домой к девушке, я обнаружил, что она приболела и потому ей не хотелось пойти со мной куда-нибудь. Хотя я хотел остаться с ней, она настояла на том, чтобы я взял ее машину и поехал отпраздновать важный для меня день. Она знала, насколько важно для меня окончание срока надзора. Уже был поздний вечер, где-то около десяти, так что я решил посетить несколько своих любимых местечек.

В тот вечер все было как обычно. Сначала я поехал в «Bosn's Locker», бар, где я начал собирать людей для партии. Большинство посетителей этого бара были моими друзьями или знакомыми, и я посидел с ними, поговорил, обсудил мою долгожданную свободу от надзора и отпраздновал ее поистине раскрепощающим напитком «Свободная Куба» из рома и «кока-колы». Покинув бар, я направился в ближайшую церковь, где полным ходом шло собрание. Каждый вторник, по вечерам, в этой церкви проводились занятия по истории афро-американцев, а по вечерам в пятницу здесь проходило собрание с танцами и пуншем. Собрание пользовалось большим успехом и собирало много народа. У меня было еще одно место, куда я собирался пойти, — вечеринка, которую устроили мои друзья на Сан-Пабло стрит в Окленде. Около двух часов ночи, когда собрание в церкви подходило к концу, я собрался на вечеринку в компании с Джином Мак-Кинни. Это мой друг, которого я знаю со времен средней школы. Уже наступило 28 октября, я официально стал свободным человеком, и ощущение свободы наполняло меня восторгом. Хотя все угощение на вечеринке у моих друзей давно было съедено, когда мы туда, наконец, добрались, это меня совсем не волновало. Мне было приятно просто пообщаться с народом и поговорить о «Черных пантерах», ответить на вопросы собеседников. На вечеринке мы оставались до самого конца, т. е. до четырех часов утра.