Кэтрин Гаскин - Зеленоглазка

• Название: Зеленоглазка
• Автор: Кэтрин Гаскин
• Издательство: Континент-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-7523-0004-5

Действие романа происходит в Австралии – стране Нового Света, куда в середине XIX века в погоне за удачей съезжаются самые разные люди. Каждый из них рассчитывает найти здесь крупный золотой самородок, который обеспечит его на всю дальнейшую жизнь. Казалось бы, в палаточных городках на приисках должна царить жестокость и жадность, но их обитатели умудряются при любых обстоятельствах оставаться людьми.

Семья главной героини – Эмми, тоже покидает Лондон ради призрачного благополучия. Случается так, что Эмми остается одна, и вынуждена сама прокладывать себе дорогу в жизни.

В ее жизни есть только одна любовь – суровый и неприступный Адам, за которого ей приходится бороться с женщиной гораздо красивее, чем она сама. И в конце концов она побеждает. Как же могла эта обыкновенная, на первый взгляд ничем не примечательная девушка превратиться из продавщицы магазина в шикарную, всеми уважаемую даму? Как удалось ей затмить красавицу Розу и отстоять своего Адама? Об этом вы узнаете, прочитав роман Кэтрин Гаскин.

---

– Адам согласен?

– Адаму все равно, что будет с его деньгами. Думаю, он забыл даже, что они у нас есть. Не волнуйся, его согласие я получу сразу же по прибытии «Энтерпрайза».

Я попыталась снова заняться измерениями и записями, но Бен поймал меня за руку и повернул лицом к себе.

– Мне не нравиться, как ты говоришь это, мисс Эмма. Что у вас там случилось с Адамом? – не получив от меня ответа, он сжал мою руку сильнее. – Я так и подумал, что очень странно для молодой замуж ней женщины ввязываться в бизнес, когда ей самое время думать о муже и о семье… Если бы ты не упомянула в письме о Джоне Лангли, я бы и не придал этому значения, хотя у меня никогда еще не было причин считать тебя дурой.

– За это время я не стала дурой, и, думаю, Адам будет согласен.

Он покачал головой.

– Я не об этом. У вас что-то случилось?

Я вырвала у него руку, но тут же поняла, что не смогу лгать ему прямо в глаза. Он знал меня настолько хорошо, что видел насквозь.

– Больше никогда не спрашивай меня об этом, Бен Сампсон, потому что тебя это совершенно не касается!

Он погладил меня по голове, как ребенка.

– Больше не спрошу. Ты права, Эмми, меня это не касается.

В течение недели он продал свой магазинчик в Балларате и вернулся ко мне. Быстро уладив все вопросы с Джоном Лангли, мы приступили к делу и в первую очередь наняли маляра, чтобы перекрасить магазин снаружи. Рядом с ярко-голубым фасадом Лангли он выглядел, как падчерица рядом с нарядной дочкой. Надо было хоть как-нибудь оживить его, и мы выбрали бледно-серый цвет с белыми вставками.

– Непрактично, – сказал нам Джон Лангли, – вам придется постоянно подновлять его.

– Зато красиво! – сказал Бен. – Это самый красивый магазин на Коллинз-стрит.

Внутри мы красили сами, но только внизу, в самом торговом зале, а офисы на втором этаже пришлось оставить в их первозданном, то есть обшарпанном, виде. На то, чтобы переоборудовать и обставить их, еще предстояло заработать деньги. На два окна, выходящих на Коллинз-стрит, мы повесили занавески из серого шелка, отороченного белой бахромой. А затем, выставив в витрине одну шляпку да еще небрежно повисшую перчатку, мы начали наш бизнес. Надпись на стеклянной двери гласила: «Дамский отдел». По сравнению с тесно набитыми помещениями основного магазина наш сразу бросался в глаза своими полупустыми полками, хотя мы пытались преподнести это как проявление изысканности и вкуса. Так продолжалось до тех пор, пока из Лондона не прибыли первые партии товара. В те дни мы с Беном были единственными представителями персонала, не считая мальчишки-посыльного, выполнявшего различные мелкие поручения, разносившего заказы на дом и услужливо распахивающего дверцы подъезжающих экипажей. Первые шесть месяцев мы просуществовали в бедности. И Бен, и я уже начинали подумывать, а не переоценили ли мы здешний рынок, не слишком ли аскетичный избрали стиль для вкусов пограничного города. Но постепенно наши прилавки и полки начали заполняться, и вот уже наступил день, когда мы вынуждены были нанять первую продавщицу, а через месяц и еще двух. Бен непринужденно прохаживался вдоль рядов, а между тем его работа приносила больше эффекта, чем можно было предположить. Я сшила себе два платья из черного шелка – скромных, необыкновенно стильных, – и уложила волосы по последней моде. Конечно, я не собиралась конкурировать со своими посетительницами, просто надеялась, что с такой внешностью мне легче будет добиваться их доверия. Лично мне вовсе не нравился мой вид, когда я шла на работу, но это было нужно для дела.

Через год после нашего открытия ряды, вдоль которых фланировал Бен, были уже постоянно заполнены покупателями – каждый день, начиная с полудня и почти что до вечера. У многих вошло в привычку, прогуливаясь после обеда по Коллинз-стрит, заглядывать в магазин Лангли, чаще всего не для того, чтобы купить что-нибудь, а просто провести время. Но мои продавщицы были вышколены и терпеливы, поэтому постепенно праздные зеваки неминуемо становились покупателями. Я изучила круг наиболее знатных дам из всего Мельбурна и обычно выходила к ним сама, а если появлялась новая, то одна из наших девушек обязательно предупреждала меня или Бена, чтобы мы обслужили ее сами. И вот так, где терпением, где лестью, мы выстроили нашу собственную клиентуру и добились долгожданных прибылей.

За долгие шесть лет мы с Беном заработали денег и сделали Лангли еще богаче. В Мельбурне до сих пор не знали, владею ли я магазином вместе с Лангли или он меня просто нанял; с одной стороны, всем было известно, что моя фамилия тоже Лангли, но с другой – у меня совершенно не было связей с высшим обществом, поэтому там неоткуда было узнать, совладелица я или нет. Неоспоримо было лишь то, что я продолжала ютиться в крашеной лачуге в самом конце Лангли-Лейн, а в свободное от работы время выступала в качестве бесплатной не то няньки, не то гувернантки для детей Розы Лангли. В обществе не сомневались, что я принадлежу к числу немногих, о которых говорят, что они приближенные Джона Лангли, и что меня хорошо принимают в его доме. Но никто не знал, к кому меня следует отнести: я стояла как бы особняком. Поэтому в Мельбурне меня уважали, но, что называется, не пускали ко двору.

И в принципе меня это устраивало, пусть даже Бен ни за что бы мне не поверил. Он всегда скептически морщился, когда я пыталась доказать, что у меня нет ни малейшего желания пойти на одну из вечеринок, к которым завсегдатаи магазина Лангли покупали перчатки и платья. Бен вообще относился ко мне подчеркнуто внимательно, и мне это нравилось; у нас было редкое взаимопонимание и симпатия, наши отношения были непринужденны и легки. Что касается Джона Лангли, он никогда не проявлял особенной привязанности к Бену, только терпел его. Временами я даже тешила себя мыслью, что Лангли иногда испытывал к Бену чувство ревности: ему горько было сознавать, что в свои пятьдесят Бен все еще не потерял привлекательности для женщин, посещавших дамский отдел. Ему претила привычка Бена подкрашивать усы и проводить вечера в пивных барах. И все же Бену нельзя было отказать в наличии собственного стиля. Во всей его длинной фигуре в черном плаще, в том, как он завязывал галстук, в его манере кланяться или щелкать пальцами, чтобы подстегнуть мальчишку-посыльного поскорее открыть дверь посетителю, – во всем присутствовала несколько щегольская элегантность, пусть даже чуть нарочитая, но всегда бьющая в цель. Вы ни за что не заметили бы, что на самом деле его грубо очерченные черты лица почти что уродливы. Нет, Бен, вне всякого сомнения, подходил для бизнеса, так же как мои платья из черного шелка.

Вошла Сюзанна Хиггинс и внесла виски для Бена и мой чай, сервированный на фарфоре краун-дерби, подаренный мне год назад самим Джоном Лангли в честь пятилетнего юбилея магазина. Он сделал этот подарок и для своего удобства тоже. Иногда он приходил ко мне обсудить дела и тогда пил чай вместе со мной, а между тем грубо сделанной керамики он терпеть не мог.

Пока я мелкими глотками пила свой чай, бросая взгляды на разбросанные по столу книги, Бен успел выпить две порции виски.

– Эмми, я начинаю чувствовать свой возраст. Видишь, что со мной творится?

Это заявление было столь неожиданным и необычным для Бена, что мое внимание целиком обратилось на него.

– Но почему, Бен?

Он вздохнул и опустил свой стакан.

– Стоит мне подумать о Штатах, как я сразу же чувствую, что превратился в никчемного старика. Вернись я сейчас туда – ну что бы я мог делать, кроме как заполнять какие-нибудь бланки? Когда-то я был чертовски метким стрелком. Я мог бы пригодиться еще кое для чего.

Бен никогда не забывал о родине, и в дни начала войны между отдельными штатами он повесил над своим рабочим столом на первом этаже портрет Авраама Линкольна, да еще таким образом, чтобы его было лучше видно покупателям. Этим поступком он страшно разозлил Джона Лангли, так как тот был на стороне Юга, впрочем, до того, чтобы потребовать убрать портрет, дело не дошло. Сам же Бен чувствовал себя отчасти виноватым в том, что лишен возможности принять участие в борьбе. Я подозревала, что на самом деле он вовсе не против оставаться здесь, но тем не менее с удовольствием целыми днями вздыхает и кусает себе локти, помышляя о защите интересов Штатов и втайне мечтая о той славе, которую мог бы снискать себе на этом поприще. Когда же я сама начинала думать об этом, то первой моей мыслью было, что война означает блокаду Южной конфедерации Штатов Севером, что неминуемо повлечет за собой сокращение поступлений хлопка в Манчестер и соответственно в наш магазин. Дабы не задеть патриотических чувств Бена, я никогда не заводила об этом разговора, но он не мог не слышать громогласных рассуждений на эту тему Джона Лангли.

– Ну что ты говоришь, Бен! – Я посмотрела ему в лицо. – Мне ты тоже необходим.