Оксана Аболина - Конкурс Мэйл.Ру

• Название: Конкурс Мэйл.Ру
• Автор: Оксана Аболина
• Жанр: Научная Фантастика

---

Все было кончено. Сомнений не оставалось. Моей семьи и SolaAvisa больше не существовало на этом свете. Я не стал об этом думать. Я стал молиться. Прочитал заупокойные молитвы, затем все двадцать кафизм Псалтири. Почему-то потянулся к Канону Честному и Животворящему Кресту, но отвлекся, бросив взгляд на компьютер. Мне захотелось выключить его, вырубить из сети, так, чтобы не оставалось никаких лазеек для связи с этим миром. Все равно, что будет дальше. Но прежде, чем выключить компьютер, я машинально вызвал почту. Меня ждало два письма. Одно от Феи, другое — неожиданно — от Шамана.

ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

Сначала я раскрыл письмо Феи.

«Здравствуй, Скиталец, — писала она. — Я сильно отстала от тебя и Сола (так она называла Одинокую Птицу). Догнать уже не получится и при сильном желании, какового у меня, разумеется, нет. Предполагаю, что тебе в ближайшее время срочно могут понадобиться деньги. Кладу на твой счет три тысячи евро, которые собрала для себя, на случай, если окажусь победителем. Френды мне собрали безвозмездно. Так же передаю их тебе. И не надо меня благодарить. На том свете сочтемся. Только будь добр, Скиталец, не пиши мне больше. Конкурс, видишь ли, будет и на будущий год, я очень боюсь, что даже если уйду совсем из сети, администрация сможет меня достать».

Фея осталась сама собой. Я усмехнулся. Прячась от всего плохого, она не могла не попытаться спасти друга. «СпасиБо тебе, Фея», — сказал я вслух и зашел на главную страницу Мэйла. Да, Цыпочка была все там же, затем я, следом Одинокая Птица — вероятно, администрация не знала еще о его гибели. Разрыв между ним и четвертым претендентом был более, чем в тридцать тысяч голосов. Фея шла далеко позади, пятой, между ней и предыдущим номинантом тоже было с десяток тысяч голосов. Хотя бы ей ничего не угрожало, даже если узнают к послезавтрашнему дню о смерти SolaAvisa — в первую тройку она не попадает.

Я начал читать письмо Шамана:

«Скиталец, — говорилось в его письме. — Я проявил слабость, за которую мне очень стыдно, но ты сам понимаешь, у меня дети, семья. Тем не менее, я понимаю, что был не прав. Должен тебе сказать, что для того, чтобы я осознал это, Бог поставил меня перед нелегким выбором. Наши власти провели местную перепись, где мы должны были отметить свои религиозные убеждения. Я не сумел скрыть, что я христианин. Мне было очень трудно, я долго колебался, не спал всю ночь, но все-таки поступил, считаю, так, как и должен был поступить. Я благодарен тебе — всю ту нелегкую ночь я вспоминал про тебя и как я оставил тебя в нелегкую минуту. Сейчас нас изгоняют из резервации. Мы уходим. Здесь останутся люди, которые будут знать, куда мы отправились. Я не буду тебе их называть из соображений конспирации, но если тебя прижмет так, что надо будет спасать свою жизнь, приезжай сюда, тебе подскажут, к кому обратиться, чтобы найти меня. Храни тебя Бог, Скиталец и помоги нам всем Божия Матерь».

Я почувствовал, что Бог посылает мне помощь в лице двух моих друзей. Это был знак, чтобы я не отчаивался. Но я не мог не отчаиваться. Я был слишком слаб. Семья для меня была почти всем. Да, никто из людей, даже самые родные не должны значить для нас столько, сколько Бог, но только на словах это бывает легко. Пока не прижмет, пока не размажет по стенке, пока не поставят перед выбором, ты можешь спокойно говорить, что Бог для тебя — самое главное в жизни. Всего-то было дождаться тридцатого числа… Ведь я так просил! Я чувствовал, что Он посылает мне слишком жестокое, слишком тяжелое испытание, если Он хочет, чтобы я проявил свою верность. И никакая Его поддержка не могла вернуть мне Длинноухого, Цыпленка, Дашку. «Стоп-стоп, не думать об этом, не сейчас, — сказал я себе. — Не сейчас. У меня есть деньги. Я могу отправить Цыпочку к Шаману. Пускай хотя бы она спасется. Это свинство по отношению к Фее, потому что тогда она окажется на третьем месте. Но все-таки — изгнание не смерть. Я сумею спасти хотя бы несчастную девочку Свету…»

Я оставил в своем мире записку для всех, кто когда-нибудь забредет сюда: «ПРОЩАЙТЕ».

И тут в ящик свалилось еще одно письмо. Оно было от Исцелителя. Там было всего одно слово: «ПРОИГРАЛ?»

ЧАСТЬ СЕМИДЕСЯТАЯ

29 сентября. Четверг. Накануне завершения конкурса.

— Получается, проиграл, — произнес я вслух. Впервые я согласился с Исцелителем. И сделал это совершенно спокойно. Испытание, которое было мне послано, я не сумел выдержать достойно. Последние времена — это времена святых. Для простых смертных, таких, как я, они гибельны.

Я аккуратно закрыл почту и программы. Затем раскрыл проводник и стал стирать все папки и файлы подряд. Через некоторое время мне стало тошно от этого методичного отупляющего опустошения, я врубил форматирование диска, но, не дождавшись, завершения этого процесса, просто выключил компьютер. Достал из ящика с инструментами молоток, подошел к монитору и изо всей силы, которой у меня, правда, было по-прежнему немного, врезал по его экрану. Я разнес монитор на мелкие кусочки, осколки пластика разлетелись по всей комнате. После этого я занялся самим компьютером: крушил его, пока не застучали в пол и потолок соседи.

— Идите к черту! — заорал я на весь дом. — Мир катится в тартарары! И отправляйтесь на здоровье вместе с ним! Дайте, сволочи, человеку умереть спокойно!

Но я не умирал еще. И от этого мне было безумно плохо. Я сел на тахту, охватил голову руками и завыл с горя. Потому что я больше не мог справиться с собой. Потому что я больше не мог не думать о Длинноухом, Цыпленке и Дашке.

— Боже, Боже милосердный, ну хоть завтра, пусть это случится завтра, не откладывай, не мучай меня больше, дай мне, пожалуйста, умереть, — взмолился я. Но никакого отклика в своей душе я не чувствовал. Черная пустота зияла в ней. И из этой пустоты веяло смертной тоской. — Боже, Боже, — просил я. — Дашка ведь умерла без причастия, как Ты мог это позволить? Что же теперь будет? Ведь не дашь Ты ей погибнуть? Пускай мне будет плохо, пускай вечно мне будет плохо, только спаси, пожалуйста, моих. Пожалуйста, помоги им, прости все прегрешения их вольные и невольные, прости мои прегрешения, веру мою слабую, но спаси их по милосердию Твоему. Если надо это для их спасения, отправь меня в ад, и пусть все навсегда обо мне забудут, и Ты забудешь, но только не отдавай их врагу… — я посмотрел на часы. Было четыре утра. Что толку проверять время, если неведомо мне, когда я умру, так бы сидел и считал часы, минуты, секунды, хоть бы знать это, хоть бы знать!

Страшная мысль пронзила мое сознание. Я вдруг понял, что это я виноват в смерти моих и SolaAvisa, ведь если бы я послушал своего друга и поехал с ним в Норвегию, все были бы живы. Да, трудно было бы, может, невыносимо трудно, и плохо в разлуке, но дети мои — они были бы живы сейчас. Я никогда никого не слушал. Я игнорировал предупреждение отца Иллариона — и храм разгромили сатанисты, я свалял дурака — и погиб Хиппа, и вот теперь — моя семья и Одинокая Птица. А еще Хакер. Не подвел ли я его тем, что написал ему, несмотря на предупреждение. Господи, что, что я должен был делать? Неужели просто принимать все так, как есть? Это и есть смирение — согласиться оставить семью и уехать в укрытие? Прости меня, Боже, если это так, но я не способен это ни вместить, ни понять, ни принять. Прости меня, прости, ради моих, пусть спасутся хотя бы они…

Я встал, потому что хотел что-то сделать… но что? я забыл. Напрочь. Я подошел к кроватке Цыпленка. В ней сидел игрушечный разноцветный клоун, размером почти с самого Цыпленка, он глупо улыбался мне, я взял его в руки и заплакал. Я подошел к шкафу, открыл его. В коробке лежала куча Дашкиных безделушек, я взял их в ладонь и высыпал обратно. А Длинноухий? От него осталась только одежка. Ни игрушек, ничего. Он был неприхотлив до невозможности. Кроме ноутбука, у него ничего ведь и не было. Да ни в чем другом он ведь и не нуждался.

Я посмотрел в угол, где стоял ноутбук, и тут я вспомнил, что, когда лежал прикованный к постели, Длинноухий убрал свой пароль, чтобы я спокойно мог заходить в него. И мне вдруг безумно захотелось посмотреть, чем же занимался втихомолку Длинноухий, потому что никогда не хватало мне времени поговорить с ним об этом прежде…

ЧАСТЬ СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Я взял в руки ноутбук. В прежние времена это был старый и потрепанный товарищ моей молодости, прежде чем я приобрел в кредит «Геракла», а ноутбук отдал на растерзание трехлетнему Длинноухому, малыш к тому времени уже умел хорошо читать и считать, все время порывался что-то записать, но руки у него были еще слишком слабые для того, чтобы держать ручку — писать-то печатными буквами он научился, но до того медленно это у него получалось, что я видел, как он страдает от того, что не удается воплотить все проносившиеся в его голове мысли. Клавиатуру он освоил за неделю, и после этого его было не оторвать от ноутбука. Он стал для Ушастика еще более верным другом, чем когда-то для меня. Я погладил серую матовую поверхность — она еще хранила следы ручонок моего сына.