Соно Аяко - Синева небес

• Название: Синева небес
• Автор: Соно Аяко
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Маньяки
• Год: 2006
• ISBN: 5-89332-121-9

В японской литературе появился серийный убийца — персонаж, совершающий многочисленные злодеяния без видимых причин. Ему неведомо раскаяние или представление о грехе. Он не испытывает чувства вины и легко оправдывает содеянное: «Я всегда делаю что-то без особых причин. Вот и людей тоже убивал без особых на то причин. Это похоже на легкую влюбленность, когда маешься от безделья и не знаешь, куда себя деть. Люди очень подвержены такому состоянию». Такова психология этого необычного для японской литературы персонажа, художественное исследование которой представлено в романе «Синева небес» (1990).

Соно Аяко (род. в 1931 г.) — одна из наиболее известных писательниц современной Японии. За 50 лет она опубликовала более 40 романов и эссе, переведенных почти на все европейские языки. Творчество ее отмечено многими премиями и наградами, в том числе наградой Ватикана (1979). Будучи убежденной католичкой, Соно Аяко принадлежит к немногочисленной группе японцев, которые, живя в буддийской стране, должны соотносить национальные ценности с христианскими. В «Синеве небес» эта особенность проявилась в безжалостном психологическом анализе, которому подвергнуты главные герои романа.

---

— А то кимоно действительно тянет на десять миллионов? Может, назначают такую цену, чтобы обманывать богатых дураков? А ты, наверное, и даром его не возьмешь.

— У меня другая мечта. Хотя нехорошо, когда тебя обманывают. Но у моей мечты цены нет, на то она и мечта.

— Ты снисходительна по отношению к людям, — сказал Фудзио.

— Нет, никакой особой снисходительности нет. Только в меру.

— В меру? Ты говоришь искренне. Юкико как-то странно засмеялась.

— Ах, выражением «в меру» довольно удобно себя хвалить. Вот говорят: «дозировать», или «вода в самый раз». Есть люди, которые умеют точно дозировать… Если человек несознателен настолько, что не может быть снисходительным, то он и аморален, но… Если обладаешь способностью отлично готовить, то выйдет, будто этим выражением себя похвалила — «в меру», «в самый раз».

— Послушай, у меня к тебе есть одна просьба, — сказал Фудзио, даже с полузакрытыми глазами уловив обеспокоенный взгляд Юкико, смотревшей на него сверху вниз. — Можно положить голову к тебе на колени? Чувствую, что тогда я смогу совершенно успокоиться.

Фудзио говорил, рискуя услышать отказ.

— Ладно. Хотя, по правде, дзабутон приятнее, чем мои колени.

— Почему?

— Мои колени жесткие. Хорошо бы им прибавить немного плоти.

— Я не люблю толстых женщин.

Так он бездумно любезничал. Если бы Юкико была толстой, он, несомненно, с готовностью бы сказал: «Я не люблю худых женщин».

— Все равно хорошо. Я на коленях сразу успокоюсь. Иногда просто невыносимо хочется успокоиться. И непременно быть наивными робким.

Юкико ничего не ответила. Однако, как он просил, она положила его голову к себе на колени.

— Что ты теперь чувствуешь?

Щеки Фудзио, который лежал с закрытыми глазами, судорожно подрагивали.

— Ничего.

— Значит, хорошо…

Полежав так немного, Фудзио внезапно заплакал.

— Я непрестанно думаю о том, что хочу заняться с тобой сексом, но опасаюсь этого.

— Почему? — спросила Юкико с серьезным выражением лица.

— А разве раньше не говорил? Если долго мечтаешь о встрече, то нельзя совершать дурные поступки, вот…

— Ничего дурного и нет. В любви ничего дурного быть не может.

— Правда?

— Конечно. Я только говорила, что насиловать — плохо. Фудзио расстегнул лишь одну пуговицу на блузке Юкико, но в его пальцах не оставалось силы.

— Прошу, покажи хоть один раз, какая ты на самом деле, — умоляюще сказал Фудзио. — Хочу увидеть тебя без одежды. У меня хорошая память, поэтому, если я увижу хоть один раз, то запомню. И до самой смерти буду помнить. Думаю, что вспомню даже в момент смерти. Я не хочу умереть, не увидев тебя.

Юкико растерянно улыбнулась.

— Ты многое преувеличиваешь. Ты еще такой молодой, почему же задумываешься о смерти?

— Но разве однажды не ты сказала: всегда помни о смерти?

— Конечно. Думаю, что так и говорила. Я сама всегда размышляю об этом. Но, видимо, я тебя разочарую. Я уже не молода и даже в молодые годы красотой не отличалась.

— Любят не за красоту. Моя покойная мама была совсем не красивой, но, когда я думаю о ней, мне становится нестерпимо больно.

— Разве твоя мама не жива? — с удивлением спросила Юкико.

— А, так об этом мы с тобой откровенно не говорили, — ответил Фудзио, чтобы подкрепить ложь, по привычке сказанную им Юкико. — На самом деле, моя нынешняя мама — это вторая мать, поскольку отец снова женился. Однако она ко мне хорошо относится. Только вмешивалась во все, что касалось моего брака, — правдоподобно объяснил Фудзио. — У нее не было своих детей, поэтому даже нашлись люди, которые говорили, уж не встречалась ли она с женщинами; я думаю, что для меня она желала только хорошего. Чувствую, как это плохо — думать не о ней, а о моей умершей матери, которая ничего для меня не сделала… Умоляю, только один раз.

— Сделать так, как ты желаешь… — сказала Юкико, — но для меня совершенно непонятно, почему сегодня ты так меня хочешь.

Фудзио молча продолжал расстегивать пуговицы на блузке Юкико. Несмотря на то, что это были простые движения, у него получалось неловко. Положив блузку рядом, Фудзио неуклюже попытался снять и комбинацию, обнимая Юкико левой рукой. Если бы он мог действовать и левой рукой, то, должно быть, могло получиться успешнее, но он не хотел отпускать Юкико.

— Как хорошо. Я только что приняла ванну. Ты чувствуешь, какой хороший запах? — тихо, словно шепотом, сказала Юкико.

Вместо ответа Фудзио, расстегнув ее бюстгальтер, смиренно зарылся лицом между двумя сжатыми холмиками.

— Весь сад засыпан цветами горького апельсина, я собрала эти цветы и вместе с кожицей плодов положила в ванну, — шептала Юкико. Она прижала лицо Фудзио к груди и обняла руками его голову.

И никакой это не апельсин. У тела Юкико было собственное благоухание.

Однако через некоторое время после того как он прижался лицом к груди Юкико, Фудзио слабо заплакал.

— Что случилось? — спросила Юкико, все еще не отрывая голову Фудзио от груди и спокойно поглаживая его волосы.

— Я не могу. Я хотел с тобой поступить безрассудно, но я не могу. Юкико продолжала гладить Фудзио по волосам:

— Когда чувствую, что не получается, я ничего не делаю.

— Но я такого не терплю!

— Бывает, что не можешь, и это, наверное, вполне по-человечески. Если все получается, то настроение портится, — в голосе Юкико даже прозвучали странные нотки.

— Чтобы я не мог, да разве со мной такое бывает?!

— Ах, так? А у меня с детства ничего не получалось. Поэтому, когда я сталкивалась с чем-то невыполнимым, то, слегка втянув голову в плечи, лишь думала: «Вот, опять не выйдет».

— Я в отчаянии, я такой жалкий!

— У тебя в душе какой-то осадок, несомненно. Когда он растворится, ты почувствуешь облегчение.

Фудзио был задет за живое тем, что она его разгадала.

— Не желаю я никакого облегчения.

— Извини. Такие вещи, как нрав мужчины, для меня совершенно непонятны.

— Можно и не понимать.

— Конечно. Мы действительно не понимаем друг друга. Однако счастье, что понимаем хоть немного. И это немногое может принести нам радость.

— Почему ты такая естественная?

— Говорят: быть естественным — значит, жить по принципу недеяния, — опять странно сказала Юкико.

— Кто это сказал?

— Моя младшая сестра, она работает редактором. В отличие от меня, она читает массу книг, и у нее есть склонность к умственной работе. Она говорит о том, что пишут в журнале, который она выпускает, а иногда говорит нечто, прямо противоположное этому, вот и получается забавно.

— Я боюсь твоей естественности.

— Ну да. Я вот в детстве боялась и леса, и моря. На полуострове Миура почти нет рек. Поэтому что такое бояться реки — я и не знаю.

В опустошенной душе Фудзио возникло видение леса и моря. Это был темный лес у берега моря, где похоронены две женщины, и море, куда он выбросил труп еще одной женщины, это было и голое тело другой.

— Послушай, у меня к тебе просьба, — сказала Юкико.

— Какая?

— Можно, я положу голову к тебе на руку? Только что я положила тебе под голову свои колени, но, по правде говоря, я всегда хотела спать в чьих-нибудь объятиях. Такого со мной никогда не случалось, но, думаю, если так сделать, я обязательно успокоюсь.

— Хорошо.

— Когда твоя рука занемеет, сразу скажи.

Юкико наполовину зарылась лицом куда-то под руку Фудзио. Ее глаза были закрыты, на лице появилась улыбка.

глава 12. Недочеловеки

На следующее утро Фудзио проснулся с острым чувством неудовлетворенности.

В отношении Юкико он явно упустил свой шанс. Но дело было даже не в этом. Чувства обиды и досады были связаны с той девушкой, которую он оставил на берегу голышом. Может быть, она выбралась на шоссе и пыталась остановить какую-нибудь проезжавшую мимо машину. Или обратилась за помощью в ближайший дом, и тогда ее отвезли домой либо дали позвонить домой.

Однако несомненно, что и для девушки, и для ее семейства это был серьезный инцидент. Благодаря тем, кто подобрал ее на дороге, этот инцидент должен был сразу стать широко известным, а если не стал, то есть опасность, что станет, — такой может быть реакция ее окружения. Хоть реального ущерба и не было причинено, но ответные меры уже приняты.

Как жаль, что этим нельзя поделиться с Юкико.

Приятное же направление его мыслей заключалось в том, что он мог рассчитывать, будто вправе возлагать свою последнюю надежду на отношения с Юкико, которые вчера, правда, обернулись провалом.

— Ну что за существа женщины, — если в первый раз, то нельзя, а если будешь настойчивым, то, так или иначе, получится.

Фудзио попытался сказать это вслух, но душа его ныла от несоответствия действительности этим словам. Вчера Юкико так и уснула в его объятиях.